 |
| Патриархия.Ru | Михаил Моисеев | 20.04.2007 |
Сегодня утром, просматривая последний номер «Огонька», зацепился взглядом за фразу, скорее, словосочетание, которое давно уже не встречал на страницах серьезных изданий. В материале о готовящейся постановке в Большом театре «Бориса Годунова», автор походя задевает церковную тему: «Поразительно, но по русскому же закону зловредности драму о русском духе современники приняли скверно. В Мариинском театре, для которого она была написана, ее в конечном итоге отвергли. Церковники-мракобесы (курсив мой — М.М.) потребовали изъять сцену с Пименом в келье и убрать народные волнения с Красной площади — пришлось добавить сцену восстания под Кромами (что позже очень подошло советской власти)».
А еще через час на глаза попалась распечатка недавнего эфира на «Эхо Москвы», программы «Наше все», посвященной Патриарху Алексию. В программе проводилось интерактивное голосование по нескольким вопросам: «Симпатизируете ли вы Патриарху Алексию?», «Как часто вы ходите в церковь?» и «Как вы оцениваете вклад Патриарха Алексия II в историю России?». Результаты голосования, соответственно, были следующие: по первому вопросу положительно ответили 17 с небольшим процентов и отрицательно — более 82 процентов; на второй вопрос около 27 процентов ответили, что ходят в церковь хотя бы раз в месяц, а 72 — либо ходят в церковь от случая к случаю, либо не ходят вообще. Наконец, голосование по третьему вопросу показало, что вклад Патриарха в историю скорее положительно оценивают 36,8% позвонивших и 63,2% высказались отрицательно.
Почему эти два сюжета связались воедино в моем представлении? Первая реплика — о «церковниках-мракобесах» — как кажется, ярко проиллюстрировала результаты опроса, проведенного радиостанцией. «Мракобесы», «церковники», «опиум для народа» — насколько же крепко сидят в сознании наших сограждан штампы, внедренные советской пропагандой! И, думается, такое «долгожительство» объясняется не только успешностью антирелигиозной кампании, которая целенаправленно и на протяжении долгого времени велась советской властью. Второе необходимое условие — особенности массового сознания, некоторые характерные черты, обусловливающие механизмы его формирования и, соответственно, регулирования.
А эти особенности, насколько можно судить, сложились в целом еще в досоветское время. О них, об этих особенностях — вся русская классическая литература, начиная с пушкинского «страшного и беспощадного русского бунта» и заканчивая богоискательством Достоевского; об этом же — Толстой, Тургенев и Некрасов. И, наверное, нечто общее во всем, что было написано и сказано о русском характере — это его тяга к крайностям и ниспровержениям основ. Плюс еще — своего рода непытливость ума в том, что касается вопросов веры и религии. Раскол при Никоне возник не на пустом месте и не в результате злокозненных интриг «мировой закулисы» — эту разделившую нас трагедию породило самоуспокаивающее «не нами придумано — не нам и менять»; Россия тогда сама шагнула в раскол — и этот шаг был логичным продолжением (точнее, завершением) периода средневекового обрядового благочестия.
Так вот, именно о расколе — и не только о церковном, но и о расколе в общественном сознании — начинаешь задумываться, когда читаешь иные публикации в современных СМИ. Ибо создают они одно впечатление: поразительного дилетантства и верхоглядства во всем, что касается истории, роли и места Русской Церкви и Православия в целом в жизни нашего общества и государства. Впечатление дилетантства и верхоглядства, помноженных на черту национального характера, о которой в эфире «Эхо Москвы» упомянул кинорежиссер П. Лунгин: какое-то подспудное, животное желание укусить ту руку, которая тебя кормит.
Для того чтобы «укусить», надо сначала оправдать в своих собственных глазах этот поступок. И вот тут-то незаменимыми оказываются достижения советской антирелигиозной пропаганды и ноу-хау отечественного научного атеизма, штампы, позволяющие низвести проблему с уровня необходимости приобретения личного религиозного опыта и осознания на его основании так называемых «вечных» вопросов до бытовых сплетен и площадной брани. В которой, как известно, не важно, правду ли ты говоришь или клевещешь — лишь бы то, что кричишь ты (или кричат другие по твоей подсказке), производило впечатление на толпу. При этом, как справедливо отмечают теоретики вновь изобретенной науки пиара, чем невероятнее будет выглядеть лозунг, поднятый над головами тысяч зевак, тем скорее и охотнее они его подхватят.
С этой точки зрения совершенно «по-научному» поступают те, кто до сих пор клеймит «церковников» и «мракобесов». Для них не имеет значения, что никто их не наделял полномочиями выступать от имени общества, и никакая радиостанция, пусть даже популярная, не может похвастаться тем, что отражает в своих передачах весь спектр общественных настроений. В данном случае, кстати, популярность — ох какой сомнительный довод в пользу адекватности отображения реальной ситуации. Ведь, как известно, любой информационный ресурс имеет свою собственную аудиторию. И ожидать от слушателей «Эхо Москвы» того, что они поголовно выскажут свои уважение и доверие Предстоятелю Русской Церкви — по меньшей мере опрометчиво.
«Строго научный подход» в деле организации антицерковной пропаганды проявляется и в менее значительных, но не менее характерных вещах. Так, например, проскользнуло в словах ведущего Е. Киселева (к слову, также человека, чьи высказывания в отношении Церкви никак нельзя назвать ни адекватными, ни основанными на глубоком знании предмета) утверждение: главный критерий — посещаемость пасхальных служб — свидетельствует об «угасании интереса к Церкви». И далее — цифры, всемогущие «статистические данные», проверить которые у массового слушателя нет ни желания, ни возможности (о, какая благодатная аудитория!): «в 1997-м пасхальные службы в Москве посетило 120 тысяч верующих, в 2005-м — 75 тысяч». Не надо глубоко погружаться в недра интернета, чтобы понять, чего стоят киселевские «откровения»: по данным ГУВД г. Москвы, которые процитировал в апреле «Интерфакс», пасхальные богослужения в столице посетили не менее 300 тысяч верующих.
Но это не имеет значения. Главное — соорудить некую конструкцию из крикливых обвинений и выдать ее в прямом эфире, желательно — подобрав сочувствующих собеседников. А если вдруг собеседники, будучи людьми здравомыслящими и не лишенными элементарной совести (что, к его чести, продемонстрировал в ходе передачи П.С. Лунгин), попытаются возразить против все тех же (проверенных и одобренных еще Идеологическим отделом ЦК КПСС) методик обличения «мракобесов-церковников» — не обращать на это внимания. Кстати, такая подсознательная преданность идеологическим установкам советского прошлого киселевых и иже с ним заставляет задуматься: они, обвиняющие Русскую Церковь в сотрудничестве с властями и КГБ, — не продолжают ли они малопочтенное дело тех самых «органов»? Чем отличается их обличительная риторика от стилистики передовиц «Правды» тридцатилетней давности? «Церковь по-прежнему избегает занимать позицию по животрепещущим вопросам жизни общества, погрязла в скандалах, в коммерции, в борьбе за власть „:“ В результате же интерес к Церкви угасает». И спустя буквально несколько минут — противоречащее этому: Церковь виновата в том, что не считает, что европейские ценности могут быть применены в России. Так занимать Церкви какую-то позицию по одному из наиболее обсуждаемых вопросов — по проблеме прав человека — или нет?
Кстати, цифра в 27 процентов тех, кто посещает храм не реже одного раза в месяц — это для «Эхо Москвы» оказалось неожиданностью. Назвать эти показатели характерными и отображающими реальную картину у господ вроде Е. Киселева язык никогда не повернется. Отчасти потому, что они попросту не хотят такое произносить. Отчасти — потому, что не могут: нет смысла вновь упоминать об ангажированности наших СМИ или, наоборот, говорить об их независимости. Но, видимо, одна из главных причин заключается не в этом. Многие из тех журналистов, кто в последние годы попытались создать себе некий «независимый» имидж, накрепко затвердили: беспроигрышный вариант в деле созидания собственного рейтинга — последовательная и безоглядная критика Церкви. «Последовательная» — не в значении «логически выверенная и мотивированная», наоборот. В данном случае последовательность господ журналистов отлита в железобетонную форму монолога, подозрительно напоминающую обвинительные речи прокуроров на процессах 30-х годов прошлого столетия. Даже набор пунктов обвинения не слишком изменился.
Между тем, нельзя не заметить и другую тенденцию. Изданий (газет, журналов, радиостанций), пишущих и говорящих о Церкви исключительно в негативном ключе, становится все меньше. Тем выпуклее на изменяющемся общем фоне упорные попытки некоторых изданий выдать желаемое — «снижение интереса к Церкви» — за действительное. Тем мельче и мелочнее риторика этих изданий. Тем более очевидным становится низкий профессиональный уровень тех, кто обвиняет Церковь в закоснелости и маргинальности. Тем явственнее проступают сквозь внешний рейтинговый лоск и претенциозность маргинализация сознания и косность самих обвинителей. Ведь, в конечном итоге, нельзя отменить закон духовной жизни: мы склонны осуждать людей именно за те недостатки, которые наиболее свойственны нам самим.
Однако законы духовной жизни не интересны тем, кто критикует вся и всех в Церкви. Они, как им кажется, выше «всех этих условностей». Но даже если эти господа руководствуются иными законами, понятными и очевидными им как представителям наиболее «прогрессивной» части общества потребления — законами рынка — им стоило бы задуматься над тем, что на товар, которым они пытаются торговать, постепенно падает спрос, а доля прибыли на подобных сделках неуклонно снижается.
