 |
| Православие и современность | Елена Луконина | 19.04.2007 |
Генератор случайностей
Благородный муж
с достоинством
ожидает велений Неба.
Низкий человек суетливо поджидает удачу.
Конфуций
Гражданин Рулетенбурга — это игрок в азартные игры. Само слово «азарт» пришло в наш язык из французского (hazard — «случай, риск»), а во французский язык — из арабского (аз-захр — «игральная кость»). Удивительно, но в нашем языке это слово ассоциируется в первую очередь не с определенным занятием, а с состоянием души человека — задор, жар, запальчивость, излишняя горячность, остервенение (см., например, БСЭ, словарь Владимира Даля). То есть с теми плодами, которые приносит увлечение таким занятием, не с причиной, а со следствием.Решающее значение в любой азартной игре имеет не денежный интерес, а фактор «случайности». По-отношению к нему все игроки делятся на две условные категории: воспринимающих игру как непредсказуемое стечение обстоятельств и тех, кто пытается найти определенные закономерности и загнать «зверя игры в клетку статистики».
Человеку сложно постоянно мыслить абстрактными категориями. Поэтому в его восприятии неуправляемая стихия игры получает рано или поздно свое олицетворение — «свято место пусто не бывает». Недавняя случайность получает новые титулы — «авось», «везение», «удача», «фарт». И вот уже эти мелкие божества самовластно распоряжаются выигрышами и проигрышами, даруют победу или обрекают на поражение. Уверяясь постепенно в их существовании, человек незаметно от самого себя начинает исправно приносить Фортуне (вполне конкретной богине римского пантеона) жертвоприношения в виде холодного пятака в ботинке, амулетов, счастливых примет и т. д. В словаре Даля азартные игры называются еще роковыми (от слова «рок», «судьба»), что лишний раз свидетельствует о подчинении участников игры воле «слепого случая», фатуму, таинственной предопределенности.
Но в мире случайностей не бывает. Думаю, об этом знает каждый, испытавший на примере собственной жизни чудесный Промысл Божий. Для верующего христианина жизнь — это пространство смысла. И, несмотря на то, что для ограниченного человеческого разума пути Господни неисповедимы и не всегда нам дано понять, почему происходят те или иные события, мы верим, что так рассудил Господь, желающий нам только одного — спасения.
Если случайности в мире нет, значит, может создаваться только иллюзия случайности, видимость хаоса и неуправляемости окружающей действительности. Теория о случайности бытия выгодна тому, кто не хочет, чтобы люди, памятуя о тварности мира, вспоминали его Творца. Поэтому истинный «генератор случайностей» [1] - враг рода человеческого.
О том, что азартные игры — дело нечистое, наши предки отлично знали. Пословицы и поговорки, которыми так богат русский язык, наглядно отражают негативное отношение народа к игре, например: «Игра не доводит до добра», «Игрок кум вору» и т. д.
Игра в карты всегда была признаком праздной натуры, гадание на картах, как и любое другое гадание, считается грехом и строго обличается Церковью. Существует мнение, что четыре карточные масти содержат в себе антихристианскую символику. Трефы (они же «крести») — хула картежников по отношению к Кресту Господню (слово «трефа» переводится с идиша как «скверный» или «нечисть»). Масть вини, или пики, — уничижение другой христианской реликвии — евангельской пики, почитаемой как копье святого мученика Лонгина Сотника. Черви оскверняют образ евангельской губки на трости. Бубны — святотатство над евангельскими четырехгранными гвоздями, которыми были прибиты к кресту руки и ноги Спасителя. Указанием на антихристианскую подоплеку карточных игр служат некоторые из их правил, как, например, когда сочетание трех шестерок бьет любые другие комбинации [2].
Поэтому деньги, выигранные в карты, считались «шальными», нажитыми обманом и неправедными трудами, а в народных сказках и легендах отрицательных персонажей — ведьм, леших, бесов — часто изображали играющими в карты. Например, в повести Н.В. Гоголя «Пропавшая грамота», близкой к украинскому фольклору, заблудившегося в лесу казака пирующая нечисть заставляет играть с собой именно в карты.
Во многих произведениях мировой литературы лукавый предлагает помощь героям в стесненных обстоятельствах также в виде неизменного успеха в азартных играх — в кости (В. Гауф «Холодное сердце»), на скачках (Д. Крюс «Тим Талер, или Проданный смех»), в лотерее (М. Булгаков «Мастер и Маргарита»). Только взамен он обычно требует «сущую безделицу» — бессмертную, драгоценную душу человека.
Психологи отмечают, что потребность в игре свойственна животным и людям на самой низкой ступени развития. Игры людей с животными явились первоначальными условиями приручения зверей. Лукавый же через свою «игру в одни ворота» пытается приручить человека, поработить его волю через постепенно развивающуюся и крепнущую в нем страсть к игре.
Самоотравление фантазией
Что наша жизнь- игра!
Добро и зло — одни мечты!
Труд, честность — сказки для бабья.
Кто прав, кто счастлив-
Сегодня ты, а завтра я!
Ария Германа из оперы «Пиковая дама»
Игра — деятельность, в которую человек включается ради сопряженного с ней удовольствия, независимо от полезной цели, противоположна работе, труду [3]. Одним из мотивов участия людей в азартных играх является жажда развлечений и удовольствий: «…Ужасающий застой всех сил человека — скука. С целью ее прогнать, воле подсовывают мелкие, случайно, наугад выхваченные мотивы, желая ими возбудить волю и тем привести в действие воспринимающий их разум. Такие мотивы относятся к реальным, естественным мотивам так же, как бумажные деньги к звонкой монете: ценность их произвольна, условна. Таким мотивом является игра, в частности игра в карты, изобретенная именно с этой целью» [4].
Для того чтобы увлечься игрой, совсем не обязательно быть активным участником игрового процесса. Сколько пассивных наблюдателей проводят часы напролет у игровых автоматов, просто наблюдая за мигающим электронным табло! Праздный интерес, принимаемый самим человеком за природную любознательность, — основная причина этого бессмысленного занятия.
Рука об руку с поиском развлечений идет стремление обогатиться. Человека дразнит, манит возможность получить «легкие деньги», сорвать куш без усилий и труда, совмещая «приятное с полезным». При этом возможные сомнения в нечестности такого «заработка» усыпляются коварным самооправданием: «И почему игра хуже какого бы то ни было способа добывания денег, например, хоть торговли?… Я решительно не вижу ничего грязного в желании выиграть поскорее и побольше; мне всегда казалось очень глупою мысль одного отъевшегося и обеспеченного моралиста, который на чье-то оправдание, что „ведь играют по маленькой“, — отвечал: „тем хуже, потому что мелкая корысть“. Точно мелкая корысть и крупная корысть — не все равно. Это дело пропорциональное. Что для Ротшильда мелко, то для меня очень богато, а насчет наживы и выигрыша, так люди и не на рулетке, а и везде только и делают, что друг у друга что-нибудь отбивают или выигрывают» [5].
Путь к игре тех, кто, подобно практичному Герману из пушкинской «Пиковой дамы», «не в состоянии жертвовать -необходимым в надежде приобрести излишнее», часто идет через соблазны ума — идею и тайну: «…О, не говорите о корысти. Корысть здесь на последнем месте, корысть — это десяток, ну сотня, несколько сот франков на роскошный обед, на любовницу, на что угодно, а миллион — миллион! — это идея… Здесь, на рулетке, здесь, только представьте себе: мгновение — и вы одним махом, одним дерзким движением вырываете у судьбы то, на что тратят свои жизни порой целые поколения. Здесь — все либо уж ничего…» [6].
Самое печальное, что иногда начальные побуждения к игре могут быть вполне благородными — например, желание помочь близким, обеспечить их безбедное существование и благоденствие. Это самообман. Однако, зная об этом, лотерейщики, например, вполне уверенно чувствуют себя за ширмой социальной ответственности и благотворительности, заявляя о перечислении денег МЧС и поддержке детских домов и интернатов. К сожалению, современным «меценатам» есть с кого брать пример: выпуск игральных карт в России с 1817 года был объявлен государственной монополией, и их печатала Александровская императорская фабрика в Петербурге. При этом доход от продажи карт, поступая в Императорское человеколюбивое общество, направлялся на содержание воспитательных домов.
Но какой бы мотив ни побуждал человека играть, какие бы картины предстоящего успеха и личного триумфа ни представлялись в его замутненном сознании, результат будет неизменным, ибо автор этих миражей всегда один — лжец и отец лжи (Ин. 8, 44).
Состояние человека, идущего на поводу у своих призрачных мечтаний, Ф.М. Достоевский очень верно назвал «самоотравлением собственной фантазией»: «Да, иногда самая дикая мысль, самая с виду невозможная мысль до того сильно укрепляется в голове, что ее принимаешь, наконец, за что-то осуществимое… Мало того: если идея соединяется с сильным, страстным желанием, то, пожалуй, иной раз примешь ее наконец за нечто фатальное, необходимое, предназначенное, за нечто такое, что уже не может не быть и не случиться! Может быть, тут есть еще что-нибудь, какая-нибудь комбинация предчувствий, какое-нибудь необыкновенное усилие воли, самоотравление собственной фантазией…» [7].
Беда одна не приходит
Признайся: ставя на красное
и черное,
ты все же не теряешь
надежды выиграть на зеленое!
Станислав Ежи Лец
Про любую страсть, бесцеремонно вторгающуюся в душу человека, можно сказать так: «Беда одна не приходит». Как только невоздержание в чем-то одном набирает свои обороты, тут же тянется цепочка из других грехов.Ф.М. Достоевский, переживший сам в свое время «колесование рулеткой», в романе «Игрок», основываясь именно на личном опыте, описал процесс деградации человека, порабощенного страстью к игре.
До первой ставки потенциального игрока еще может отпугнуть неестественность искаженных болезненной алчностью лиц, их беспомощность перед всепоглощающей страстью, нравственная нечистота совершающегося: «Во-первых, мне все показалось так грязно — как-то нравственно скверно и грязно» [8].
В такой момент у еще не состоявшегося игрока есть все шансы преодолеть возникшее искушение, погасить его, как гасят искру, попавшую на одежду, чтобы она не разгорелась и не послужила причиной пожара: «Как только я вошел в игорную залу (в первый раз в жизни), я некоторое время еще не решался играть. К тому же теснила толпа. Но если б я был и один, то и тогда бы, я думаю, скорее ушел, а не начал играть…» [9].
Находясь на грани, решая «играть или не играть», человек испытывает сложный прилив эмоций — одновременно страх перед катастрофой, удовольствие от возможной победы и головокружение перед прыжком в неизвестность. Именно тут и подкарауливает человека подлая заговорщица — гордыня. Рассеивая трезвые мысли человека, она старательно шепчет: «Ты такой умный, решительный, с железной силой воли… да, другие проигрывают состояния, но с тобой этот номер не пройдет, ты — не они… Ты всегда сможешь уйти, как только дело пойдет не по-твоему…». Так чрезмерная уверенность в своем иммунитете ко греху, превозношение над несчастными, завязшими по уши в пыльном зеленом сукне игорных столов, усыпляют внимание, делают невозможным критическое осмысление происходящего. Многие игроки действительно считают, что способны остановиться, как только захотят, и некоторые вначале даже пытаются руководствоваться итальянской поговоркой «Ogni bel gioco dura poco» («Каждая хорошая игра длится недолго»). Но, убеждая себя и окружающих в ложной мысли, что это он играет, а не им играют, человек отказывается признавать очевидный факт душевного нездоровья — свою зависимость от игры, и она порабощает его с новой силой.
Игорный бизнес уже давно перестал быть сферой дилетантов — это мир профессиональных мошенников, виртуозов оболванивания и мастеров по «честному отъему денег». Для каждого посетителя, в соответствии с его достатком, полом и возрастом, у охотников за денежными знаками найдется свой сачок, капканчик или удочка: «Мне кажется, эти круперы, всегда такие чинные и представляющие из себя обыкновенных чиновников, которым почти решительно все равно: выиграет ли банк или проиграет, — вовсе не равнодушны к проигрышу банка и, уж конечно, снабжены кой-какими инструкциями для привлечения игроков и для вящего наблюдения казенного интереса, за что непременно и сами получают призы и премии. По крайней мере, на бабушку смотрели уж как на жертвочку» [10].
Начиная играть, человек становится «жертвочкой» независимо от результата — и баснословный выигрыш, и сокрушительный проигрыш одинаково развращают его душу: при выигрыше им овладевают алчность и сребролюбие, при проигрыше — отчаяние и уныние: «Я тогда ощущал какое-то непреодолимое наслаждение хватать и загребать банковые билеты, нараставшие кучею предо мной… Я, впрочем, не помню, о чем я думал дорогою; мысли не было. Ощущал я только какое-то ужасное наслаждение удачи, победы, могущества — не знаю, как выразиться… Почти уж в конце аллеи вдруг страх напал на меня: „Что, если меня сейчас убьют и ограбят?“. С каждым шагом мой страх возрастал вдвое. Я почти бежал. Вдруг в конце аллеи разом блеснул весь наш отель, освещенный бесчисленными огнями, — слава Богу: дома! Огромная груда билетов и свертков золота заняла весь стол, я не мог уж отвести от нее моих глаз; минутами я совсем забывал о Полине. То начинал я приводить в порядок эти кучи банковых билетов, складывал их вместе, то откладывал в одну общую кучу золото; то бросал все и пускался быстрыми шагами ходить по комнате, задумывался, потом вдруг опять подходил к столу, опять начинал считать деньги. Вдруг, точно опомнившись, я бросился к дверям и поскорее запер их, два раза обернув ключ…» [11].
Как чернильное пятно расползается по белой бумаге, так страсть обволакивает душу человека, очерняя ее всю, кусочек за кусочком. Зная, что летит в пропасть, человек ужасается скорой гибели, но наслаждение полетом опьяняет его, не дает опомниться: «Может быть, перейдя через столько ощущений, душа не насыщается, а только раздражается ими и требует ощущений еще, и все сильней и сильней, до окончательного утомления» [12].
Постепенно, втягиваясь в игру, человек меняет свои ориентиры: необходимая раньше семья становится чужой и далекой, друзья — скучными и ненужными, работа — бессмысленной и недостаточно прибыльной. Страсть к игре вытесняет из души все остальные стремления, чувства и привязанности: «Клянусь, мне было жаль Полину, но странно — с самой той минуты, как я дотронулся вчера до игорного стола и стал загребать пачки денег, — моя любовь отступила как бы на второй план» [13].
И даже деньги становятся уже не столь важными — увлекает сам процесс — «игра ради игры». Человек, охваченный лихорадкой азарта, полностью теряет ощущение реальности, пребывает в состоянии забвения себя, похожем на кратковременное помешательство.
Любая возможность столкновения с действительностью уже пугает и тревожит его. В попытке заглушить всепоглощающую тоску игрок прибегает к «традиционным», «проверенным» способам усыпления совести — пьянству и разгулу: «Жизнь переламывалась надвое, но со вчерашнего дня я уж привык все ставить на карту. Может быть, и действительно правда, что я не вынес денег и закружился. К шампанскому я стал прибегать весьма часто, потому что мне было постоянно очень грустно и до крайности скучно… Скучный и унылый, я стал уходить обыкновенно в „Chateau des Fleurs“, где регулярно, каждый вечер, напивался и учился канкану (который там прегадко танцуют) и впоследствии приобрел в этом роде даже знаменитость» [14].
Угнетенный игровой зависимостью человек превращается в асоциальное существо, некого биоробота, лишенного смысла бытия, все мысли и чувства которого подчинены воплощению одной навязчивой идеи: «Я, конечно, живу в постоянной тревоге, играю по самой маленькой и чего-то жду, рассчитываю, стою по целым дням у игорного стола и наблюдаю игру, даже во сне вижу игру, но при всем этом мне кажется, что я как будто одеревенел, точно загряз в какой-то тине» [15].
…Да, каждый игрок — это гражданин параллельного мира — города Рулетенбурга. Там есть зеленые поля — но это суконные поля с пластмассовыми фишками. Пение птиц там заменяет навязчивая музыка, журчание весенних ручьев — шелест купюр, глаза любимых — табло игровых автоматов, лепет ребенка — монотонный голос крупье. Здороваясь, здесь протягивают открытую ладонь, но это ладонь «одноруких бандитов», и по крапленым картам этого города никогда не найти дороги обратно. На улицах Рулетенбурга — праздничные фейерверки, двери его домов гостеприимно распахнуты.
Вы все еще хотите зайти на огонек?
