 |
| Радонеж | 14.04.2007 |
С одной стороны, мы безумно благодарны владыке Илариону за новое воплощение «Страстей», за возвышенность и чистоту звучания, за интонационную искренность, за доступность изложения. Автор очень канонично, по-моему, распределил евангельский материал между чтецом, хором, солистами и оркестром. Это все несомненные плюсы. Мы нуждаемся в такой современной, доступной, чистой, тональной музыке. Музыке, которая восстанавливает утраченную связь с публикой. И все, кто был на концерте, помнят, как восторженно принималось это сочинение. Это то, что понравилось.
Что же касается другой стороны, то для нас, композиторов-профессионалов (не в упрек владыке Илариону! а просто у нас профессиональное восприятие музыки, у нас уже испорченные уши), то для нас, конечно же, хотелось бы слышать некоторый больший отход от барочных моделей. Демократизм языка автора, наверное, продиктован желанием наибольшей коммуникации с залом. Но хотелось бы еще большей многомерности в воплощении этого вечного сюжета: чтобы были какие-то коллизии в языке и драматургии, какие-то смелые, нестандартные решения.
Потому что даже у Баха, с его барочным, казалось бы, уже традиционным и всем известным, тональным языком, — там очень много глубины и драматизма, очень много коллизий. Бах не идет на компромисс со слушателями, у него очень сложные инструментальные формы, огромные полотна симфонической музыки, наполненные прекрасной и сложной полифонией. Это и многотемные фуги, и разного рода полифонические композиции с огромным размахом сделанные, это и фуги «на хорал», то есть когда оркестровая ткань уже и сама по себе насыщена, а на это еще и наслаивается фуга полноценная, многоголосная. Такого рода совмещения, монтажные стыки, приемы характерны для Баха. У него «Страсти по Матфею» начинаются с конца сюжета, и потом уже развертывается сюжет, то есть начинается все шествием на Голгофу, а потом уже рассказывается предыстория. Такой вот современный, смелый, кинематографический прием. А ведь это почти три века тому назад!
Именно в этом плане хотелось бы больше смелости, размаха, быть может, еще большей сложности и многомерности в воплощении. Но я очень рад самому факту появления нового произведения, смелости и той внутренней, духовной и интонационной чистоте, с которой владыка Иларион воплотил этот замысел.
Великолепно себя показала струнная группа Большого симфонического оркестра. Как прозвучала вся струнная часть! Великолепно! И тут, конечно, большая заслуга дирижера. Вообще, Большой Симфонический Оркестр отличается прекрасной струнной группой, и мы лишний раз убедились в этом.
Великолепно прозвучал хор Третьяковской галереи. Они, конечно, были усилены певчими со стороны, в том числе и нашими, консерваторскими. Но все равно — молодцы третьяковцы!
Мне очень понравился «евангелист» в исполнении протодиакона Виктора Шиловского. Очень понравилась его манера чтения Евангелия нараспев. Тут тоже не так просто, тут надо найти тонкую грань чтением и произношением нараспев. У него это получилось.
Вообще, впечатление в целом очень праздничное. Сама атмосфера вечера была потрясающей. Мы вышли с концерта очищенными. Я поздравляю автора. Считаю, что это очень большая победа. Победа всех нас. Потому что, как известно, владыка Иларион учился в Московской консерватории у замечательного педагога — профессора Алексея Александровича Николаева.
Насколько для Вас, как профессора Московской консерватории, было неожиданным, что бывший ученик, а ныне епископ Русской Православной Церкви вдруг спустя много лет выступил с таким масштабным произведением?
Было совершенно неожиданно и очень радостно! Потому что и музыка, и религия — они одной природы. Обе эти сферы помогают человеку познать мир. И очень радостно, что владыка Иларион соединил это. И то, что он нашел смелость, волю вернуться к музыке, вызывает восхищение. Причем вернуться на серьезном уровне, создав такое абсолютно качественное произведение от первого до последнего звука. Это титанический труд! И тут ничего нельзя сказать — ни убавить, ни прибавить. В своем роде это получилось совершенное произведение, в своей технике. Тут все сделано очень хорошо. И нам очень радостно, что здесь он продемонстрировал великолепное мастерство и выдающуюся школу, которой славится Московская консерватория.
Радостно, что именно такой человек, наш бывший воспитанник, осуществляет такую важную просветительскую деятельность в Европе. Прекрасный коммуникатор между нашей Церковью и Европой. И мы гордимся, что такой священнослужитель, такой музыкант, деятель высокообразованный и талантливый представляет нашу Церковь в Европе.
Станислав Дмитриевич Дьяченко. Старший преподаватель Московской консерватории, художественный руководитель и дирижер Камерного оркестра Московской консерватории. Член Союза театральных деятелей РФ
Во-первых, я хотел бы сказать, что мне было бы очень интересно послушать это сочинение еще раз. Оно слишком масштабно. Но первое впечатление, которое у меня сложилось, это удивление и такое очень приятное чувство радости от осознания того, что в наши дни, оказывается, можно не бояться писать языком эпохи, которая, кажется, уже отошла в прошлое. Я имею в виду XVIII век, прежде всего. И я не случайно подчеркиваю именно «кажется». Потому что замечательным достоинством я как раз считаю ту смелость, с которой композитор не побоялся говорить языком этой эпохи. Это, во-первых.
Во-вторых, говоря языком той эпохи (и это тоже удивительно!) композитор выражает свои мысли, выражает свое собственное мировоззрение. При этом абсолютно никоим образом не впадая в плагиат, в подражание. Вот это, конечно, удивительно и, на мой взгляд, очень даже событийно.
Главное, что удалось — это цель. «Страсти по Матфею» — понятно, что задача поставлена грандиозная. Задача поставлена духовная, и эта задача прекрасно решена. После концерта остается удивительное ощущение погруженности в атмосферу евангельского чтения, остается ощущение какой-то сопричастности этим событиям. А что может быть выше, если этого удалось достичь?
Еще я бы назвал такие достоинства: мне кажется, что композитор, то ли сознательно, то ли нет, избегал театральности, чувственности, сиюминутности. Это отражается и в выборе состава исполнителей — строгий струнный оркестр и хор. Причем эти две глыбы, которые звучали как единый организм, удивительно подчеркивали монолитность и самого события и проблемы, которая была поставлена. То есть ничего не мешало: никакие мелочи, никакие отдельные тембры духовых инструментов. Наоборот, вот эта какая-то строгость и возвышенность, я бы даже сказал космичность она, благодаря такому выбору, была как раз подчеркнута. И просто в самом тематизме, в подходе к решению этой идеи мне очень понравилось, что не было в этом чувственности никакой, и я бы даже сказал, субъективности.
Безусловный плюс — это глубое уважение и преклонение перед евангельским текстом. И еще одно чудо, которое нельзя не отметить. Как известно, «Страсти по Матфею» Баха написаны в традиции лютеранского богослужения. А «Страсти по Матфею» епископа Илариона оказались удивительным образом причастными православной традиции. И это иначе как чудом и нельзя назвать. Потому что нет у нас таких традиций, чтобы оркестр и хор звучали одновременно и это было бы точным попаданием в православную стилистику. Тем не менее это случилось. И случилось, быть может даже, впервые. Во всяком случае я каких-либо подобных аналогов не знаю. Те композиторы, которые писали лет сто тому назад, они все-таки, на мой взгляд, находились под влиянием католического мировоззрения. А вот здесь этого совершенно не произошло. Получилось такое именно православное по духу произведение.
Это произведение с использованием языка великой ушедшей эпохи. И тем не менее, оно звучит современно. Современно не в смысле «модно», а именно «современно». То есть это произведение заставляет думать оно позволяет современному человеку мыслить и как бы говорить на этом языке. Все это я считаю абсолютно удивительным. Но повторю, для того, чтобы глубже осознать это произведение, мне очень бы хотелось послушать его еще не один раз. И, конечно, хотелось бы исполнить его. Тем более, что сам жанр этого сочинения — то, что оно написано для струнного оркестра, позволяет это сделать. И если представится такая возможность, то я с удовольствием прикоснусь к этому сочинению. Это будет большая радость для меня.
Алексей Александрович Пузаков, заслуженный артист России, художественный руководитель и главный дирижер Хора Государственной Третьяковской Галереи
Весь свой талант, всё мастерство и духовный опыт автор принёс к подножию Креста Христова. «Страсти по Матфею» являются знаковым произведением современного музыкального искусства, знаменующим поворот, обращение от внешнего к внутреннему, от бесконечных мучительных поисков в самовыражении современной композиции, к тихому глубинному созерцанию подлинной духовной реальности.
Всё произведение проникнуто невыразимой красотой и пленяет с первых аккордов, не отпуская внимания, ведя за собою к грандиозному, как приношение всех веков и музыкальных традиций Богу, финалу.
В некоторых номерах, таких как фуга второй части, музыка раскрывается с поистине «прокофьевским» размахом в звучании «взывающих из бездны» контрабасов и свободных, взмывающих прямо к небу первых скрипок.
Работая с хором и впоследствии присутствуя на общих репетициях, я ощущал постоянное состояние потрясения и одновременно тихой чистой радости. Хотелось, чтобы репетиции не заканчивались. Дома и даже во сне звучали темы «Аллилуия», «Боже, очисти мя», «Воскресни Боже».
От многих оркестрантов и певцов я слышал похожие комментарии: наконец-то мы исполняем здоровую музыку. Музыку, которая не теребит и без того уставшую душу, а ведёт её по пути богопознания, по бесконечному пути памяти первого открытия Божьего мира, пути узнавания и приобщения к до боли знакомому и всегда новому миру чистой гармонии.
Замира Менухин-Бенталл, дочь скрипача Йегуди Менухина, директор Музыкальной школы имени Менухина в Лондоне (Великобритания)
Когда я услышала о концерте 27 марта, я сразу же почувствовала, что присутствие на нем будет иметь для меня большое духовное значение. И оказалось, что тот Голос, который непосредственно вдохновил епископа Илариона написать его великие «Страсти по Матфею», через его музыку говорил со мной. В этой музыке есть сила, тонкость и красота. Это «целостный опыт», и я бы не могла выделить отдельные номера. Думаю, что мы все ожидаем, когда появится запись и мы сможем прослушать эту музыку еще много раз.
Федосеев великолепно руководил оркестром, хором и солистами, а для меня оказаться в Большом Зале Московской Консерватории, где росли легендарные музыканты, и находиться в одной компании с лидерами Православной Церкви, включая Патриарха, было незабываемым опытом.
Если бы мой отец был там, верю, что он был бы так же глубоко тронут этой музыкой, как я.
Однажды я хотела бы привезти моего мужа и сыновей в Москву, а также в Крым, где родилась и выросла моя бабушка.
Янина Иосифовна Чайковская. Вдова композитора Б. А. Чайковского
Мне понравилось в этой музыке то, что она ведет в Церковь. Это самое главное — эта музыка помогает прийти в Церковь. И не просто прийти, но еще и почувствовать Бога. С состоянием духовным воспринимать все, что происходит в Церкви. Не просто участвовать в обрядах, но понимать по существу.
Эта музыка не только впечатляет, но она, действительно очень духовная. В наше время это большая редкость, чтобы современный композитор написал такую духовную музыку. Конечно, он — епископ и композитор; это ему, безусловно, помогло в его творчестве.
Но единственная мысль моя, — что эта музыка ведет в Церковь. Я уже старый человек, потому какие-то музыковедческие слова я уже не могу говорить, тем более что, на мой взгляд, эта музыка совершенно не подвержена каким-то таким музыковедческим анализам, просто очень сильное впечатление! Вот все, что я хотела бы сказать. Меня эта музыка ведет в Церковь и, по-моему, всех она ведет. Если зал встал и долгое время аплодировал, значит, на их духовность это повлияло, значит, существует еще в наших людях духовность.
