 |
| Независимая газета | Алексей Малашенко | 13.04.2007 |
Американо-российские отношения ухудшились. На них наклеивают ярлык «новой холодной войны». Из опыта холодной войны минувшей известно, как важно иметь надежных союзников, на худой конец — рычаги давления на оппонента.
В такой обстановке взгляды обращаются на ислам, который, по выражению столпа американского исламоведения Бернарда Льюиса, есть «мощная, но до сих пор не направленная сила в политике».
При детализации ислама как субъекта политики его корпус немедленно рассыпается на отдельные составляющие — регионы, страны, идеологические тенденции и проч. и проч. И тем не менее в головах у многих американских, российских, европейских политиков и обывателей держится — пусть и на уровне инстинкта — образ единого «усредненного» ислама. Причем это единство транслируется как минимум через его чуждость, как максимум — враждебность. На ум приходит словечко «ксенофобия». Правильно приходит. Но, с другой стороны, разве экстремисты — просто неудачники по жизни, которых надо пожалеть, а всеохватный поток мусульманской миграции сплошь состоит из золушек и прекрасных принцев?
Вечен, как сама история
Признание конфликта между цивилизациями скрыть не удается, несмотря на всю фарисейскую политкорректность. С противоположной, мусульманской стороны принято говорить о войне против ислама, о новом крестовом походе. Конфликт существует в головах людей. Не у всех, так у многих. Следовательно, он не может не отразиться на их поведении, политической ориентации.Столкновением этим пугают, забывая, что оно было всегда: зри в учебник по истории Средних веков. Бывало оно вполне «конкретным», то есть военным. Мужчины, женщины и дети от него гибли в неизмеримо больших количествах, чем сейчас. Конфликт то тлеет, то вспыхивает, но никогда не сжигает дотла. Ни христианская, ни исламская цивилизация не выйдет из него победителем или побежденным.
Что-то не так складывается между мусульманским и христианским мирами, и мы пытаемся рационально объяснить это. Ищем эвфемизмы — «конфликт ценностей», «конфликт между модернизмом и консерватизмом», даже «новое глобальное данничество». Но все сводится к до боли простому: конфликт цивилизаций конкретизируется в конфликте между религиями.
В XX веке, веке разгула секуляризма и роста в Европе и Америке арелигиозности, в России — атеизма, в мусульманском мире — национализма, противоречия между цивилизациями казались ничтожными.
Но религия всегда была не только формой, в которой выражались различные конфликты, она выдавала их идейное обоснование, ее использовали в качестве инструмента. А главное, она — часть социокультурного ландшафта, на котором творится политика. Для ислама это особенно характерно. Хотя и христианство давно утратило «политическую невинность».
Назовем сегодняшние причины межцивилизационного конфликта.
Первая — разрыв в развитии между Западом и мусульманским миром, претендующим на знание совершенной модели, верящим в безусловность своей конечной победы, то есть в исламский монополярный мир. Такой взгляд отнюдь не монополия радикалов.
Вторая — устойчивое влияние исламизма, причем его радикального крыла.
Третья — локальные конфликты, в которых мусульмане противостоят немусульманам. Не важно, кто эти конфликты инициировал. Никто виноватым себя не считает.
Четвертая — мусульманская миграция, стремительно надвинувшаяся на Европу (я бы сюда добавил «турецкий вопрос»), создающая проблемы в России и, пусть в меньшей степени, в США.
Пятая — растущая с обеих сторон ксенофобия. Она может провоцироваться по-разному: тут и «карикатурный скандал», и неосторожное замечание Папы, и поджоги мечетей, и разговоры о неизбежной исламизации Европы и России. Способствуют росту ксенофобии СМИ и искусство. Негатив всегда выглядит убедительнее позитива.
Все эти причины будут сохраняться необозримо продолжительное время, подпитывая чувство взаимного отторжения.
Конфликт не уникален. Его «открытие» Самуэлем Хантингтоном скорее напоминает внезапное обнаружение всегда стоявшего в углу старого сундука, на который уже давно перестали обращать внимание. А он не просто сундук, но настоящий «ящик Пандоры».
Реанимация межцивилизационного противостояния, в котором мощно проявила себя исламистская экстрема, совпала с распадом двухполярной системы. На рубеже веков стало модно сравнивать исламистов с коммунистами, место которых они якобы заняли. Международный терроризм (террористами были мусульманские экстремисты) и его спонсоры становились новым специфическим центром силы, угрожавшим всем и сразу. Это даже не центр, а сеть, раскинутая от Франции до Индонезии и от Дагестана до Сомали, всемирная исламистская паутина. Возник целый «исламистский космос».
Идут разговоры, что «Аль-Каида», талибы и многое другое — детище исключительно спецслужб. Конечно, майоры и полковники никогда не сидят без дела. Но если исходить лишь из конспирологического посыла, то история второй половины XX века не более чем «подкидной дурак» между ЦРУ и КГБ.
В какой команде играть России?
Выяснение, почему охладели российско-западные и в первую очередь российско-американские отношения, — не тема этой статьи. Просто, почувствовав себя более сильной и одновременно обиженной (мания величия и мания преследования в одном флаконе), Россия нащупывает собственную игру, ищет «партнеров», в том числе в мусульманском мире, пытается воспользоваться обстоятельствами межцивилизационного противостояния. Борьба против экстремистов так и не сплотила Россию и Америку.У России есть основания утверждать о своеобразии своих отношений с миром ислама. Она содержит в себе исламскую компоненту и не является полноценной частью Европы. Россия занимает срединно-бессмысленное положение между цивилизациями. Гордиться тут вопреки нашему аляпистому евразийству нечем. Надо плакать. Отсутствие цивилизационного выбора, что в данном случае тождественно ценностному выбору, сопровождает ее от Ивана Грозного до Владимира Путина. (Мне кажется, что Казахстан раньше нас определится на цивилизационном перекрестке.)
Россия позиционирует свою принадлежность к мусульманскому миру, вступила на правах наблюдателя в Организацию Исламская конференция (ОИК). В Куала-Лумпуре Путин выслушивал антиеврейские высказывания одного из крупнейших мусульманских авторитетов — бывшего премьер-министра Малайзии Махатхира Мухаммада, в Госдуме создано парламентское объединение «Россия и Исламский мир: Стратегический диалог». Мусульманское направление формально подается как одно из приоритетных.
Россия выступает против политики США в Ираке, ведет отдельную игру с Ираном, обозначает самостоятельную позицию на Ближнем Востоке — в частности, вступила в диалог с палестинским ХАМАС.
В 2006 году в Москве было «узаконено» деление исламских радикалов на хороших и плохих. «Плохиши» шастают по горам Кавказа и таятся по берегам Волги (слава Аллаху, они не столь заметны, как в конце 1990-х); «кибальчиши» — побеждают на выборах и дают отпор американским амбициям.
Напоминает ли нынешнее «танго» России с радикальными исламистами период 1950—1980-х годов, когда Советский Союз помогал национальным движениям и своим сателлитам, этими движениями порожденным? Думаю, нет. Во-первых, не те масштабы. Во-вторых, не те цели: тогда была жажда не просто сколотить просоветскую компашку, но и обратить самых податливых из числа третьемирских режимов в свою марксистско-ленинскую веру. Вряд ли такой подход сработает с адептами радикального ислама.
Парадокс в том, что, общаясь с ХАМАС и Ираном, Россия добивается от них уступок в пользу Запада, одновременно демонстрируя ему свою способность эффективно воздействовать на исламистов.
Судя же по антиамериканской риторике Москвы, мы чуть ли не полностью на стороне исламских радикалов. Если к этому добавить внутренний идеологический дискурс — суверенную демократию, особый путь развития и прочие «рухнамы», то в «недопонимании» между цивилизациями Россия более выглядит оппонентом Запада, чем его партнером. Ведь и исламисты исходят из самобытности исламской альтернативы.
Тем временем посол США в РФ Уильям Бернс говорит об общности интересов России и США в Ираке, Афганистане, Иране, на Ближнем Востоке. Поверьте, его слова — не только дань вежливости. В конце концов Москве на самом деле не нужны ни талибы, ни иранская атомная бомба, ни уничтожение Израиля. Можно бы и посотрудничать. Но мешает американобоязнь, которая по большому счету является не столько внешне-, сколько внутриполитической стратагемой.
Неизбежно встает вопрос: а с кем Россия? Если с антизападниками-исламистами, то тогда в межцивилизационном конфликте она оказывается на стороне мусульман. Или же сближение с радикальным исламом — средство самоутверждения, инструмент для самовыражения в глобальной политике?
Россияне, как всегда, не спешат самоопределяться. Они категорически не общаются с неправительственными исламистскими организациями. Например, «Братьям-мусульманам» вход в Кремль и в Думу заказан, охрана не пропустит. Но единомышленники тех же «Братьев» из числа официальных политиков в высокие кабинеты заглядывают.
Суровый Кремль сам не поет акафисты ХАМАС. Он предоставляет делать это идейно близким ему антиамериканцам из числа «условных оппозиционеров» — националистов, «имперщиков», евразийцев и прочего обслуживающего власть персонала. В разговоре хамасовского лидера Халеда Машаля с главным редактором газеты «Завтра» Александром Прохановым последний восхищается исламистами и «от всего сердца» поздравляет ХАМАС с победой на выборах. (Интересно, как бы отнеслись в Москве к чьим бы то ни было поздравлениям от чистого сердца в адрес Шамиля Басаева?)
Однако существенных результатов от российско-исламистской дружбы Москва так и не получает: ни ХАМАС, ни Иран не идут на уступки российским переговорщикам. России не удалось размягчить упорство палестинских исламистов в отношении Израиля. Возник жаркий конфликт вокруг строительства атомной станции в Бушере. Россия не смогла сказать своего веского слова в разразившемся летом 2006 года в Ливане конфликте между шиитским «Хезболлах» и Израилем. Нулю равно ее влияние на гражданскую войну в Ираке. Ни один исламский радикал и пальцем не пошевелил, когда в 2006 году в Ираке были захвачены и убиты сотрудники российского посольства.
Общение с радикальным исламом, которое само по себе могло бы оказаться продуктивным, никаких лавров России не приносит. Почему? Возможно, потому, что главные исполнители внешней политики на мусульманском направлении оказались не подготовленными к такому повороту. Есть легенда, что в МИДе о приглашении в Москву ХАМАС вообще узнали только из выступления президента Путина во время его визита в 2006 году в Мадрид.
Кроме того, России попросту не верят. Не верят потому, что считают ее принадлежащей к другому цивилизационному ареалу, забредшей к мусульманам по сугубо тактическим соображениям. А тут еще и память о недавней афганской и совсем уж недавних чеченских войнах.
И Москве приходится доказывать свою лояльность мусульманам. Разумеется, мусульмане не заинтересованы в ослаблении России. Совсем беспомощная она им не нужна. Поэтому, критикуя ее за жестокость в Чечне, они никогда не признавали сепаратистов и поддерживали целостность России. Россия — какой-никакой, но противовес Америке. Сказываются здесь и некоторая инерционность, этакое затянувшееся постсоветское мышление, и зачарованность российской ядерной мощью.
Но все же по большому счету Россия для них чужая. Она — на той стороне, в чужой, враждебной цивилизации. И «новая холодная война» ничего здесь не меняет. Порой кажется, что активность Москвы в мусульманском мире, включая весенний визит на Ближний Восток Владимира Путина, уходит в аравийский и прочие пески. Российский бизнес в мире ислама в целом не приживается, а исламский в Россию не приходит. Много красивых слов и слишком мало результатов.
Исламский вектор Америки
Исламо-американские отношения — экономические, политические — состоялись вопреки любому межцивилизационному сумбуру. Однако и не замечать межцивилизационного скандала деловые люди не могут. Как минимум после 11 сентября. Америка — самый заметный участник межцивилизационого противостояния. И не только из-за ближневосточного конфликта, авантюры в Ираке, схватки с Ираном.Американцы предложили мусульманам свою версию их будущего развития, эволюцию их, мусульман, цивилизации (демократия, реформы и пр.). Сколь ни убедительно звучат их предложения, они будут отторгнуты минимум по нескольким причинам: эти пожелания подаются извне, они грозят обрушением нынешних режимов, наконец, они разработаны в непривычной системе ценностей. Собственно говоря, по тем же причинам отторгается демократия и на постсоветском пространстве, включая Россию.
В Штатах видят, что их предложения мусульманам вызывают ответную негативную реакцию, дают дополнительный шанс радикальным исламистам. Но относятся к этому как-то спокойно. Американцы, похоже, свыклись с тем, что с исламизмом им еще жить да жить. Об этом хорошо написано в подготовленном в 2006 году Национальным советом по разведке литературно-изящном докладе «Очертания будущего мира». Там неоднократно отмечается, что у исламских радикалов есть большое будущее. Выводы из этого признания делаются самые разнообразные. Один из них — с этими ребятами можно иметь дело и использовать их во имя достижения некоторых целей. Борьба на Большом Ближнем Востоке за демократизацию и реформы совершенно не исключает контакты с исламистами. Более того, именно демократия привела к власти иранского президента Ахмадинежада и ХАМАС, и неизвестно еще, кто на очереди. Например, несмотря на принятие недавно в Египте законодательных поправок, запрещающих создание партий на религиозной основе, борьба тамошних «Братьев-мусульман» за власть не прекратится.
Для американских политиков радикальный исламизм перестает быть жупелом. И они готовы устанавливать с ним не только подпольные контакты. Думается, это прежде всего вопрос времени и уместного случая. Откуда такому случаю взяться?
Рассмотрим для примера хотя бы такую ситуацию.
Пусть и не договорившись с хамасовцами, Россия делает возможным сам факт переговоров с ними, что используется ее западными партнерами-оппонентами. Исламистов допускают, так сказать, на более высокий и перспективный уровень контактов, чего они всегда добивались. Тогда американцы выиграют очки сразу по двум векторам — и в соперничестве с Россией, и как «успокоители» конфликта цивилизаций.
А пока, например, можно подумать о том, как привлечь Иран к урегулированию в Ираке, даже поучаствовать во внутриисламской интриге, поддерживая исламистов-шиитов против исламистов-суннитов.
Ни к чему полностью пренебрегать и талибами, появлению которых в свое время способствовал Пакистан и которые вновь стали в Афганистане реальной военно-политической силой.
В общем, опыт общения с радикалами оказывается хотя и не публично, но востребованным. Так что Россия на этой стезе не останется исключением. Хотя и Москве, и Вашингтону в союзники они не годятся. Они, так сказать, «попутчики», инструмент для достижения целей.
Обострение отношений между Россией и Западом, так называемая новая холодная война, предоставляет для некоторых мусульманских режимов, а также для исламских радикалов дополнительную возможность для маневра. С их стороны это не выбор союзника, это тактический ход.
Мусульмане остаются на одном из берегов цивилизационного разлома.
На противоположном — американцы, европейцы. На этом же берегу — Россия, которая идентифицирует себя с развитой частью мира. Членство в «восьмерке», конечно, дороже, чем приставное кресло в ОИК. Однако место в «директорской ложе» налагает определенные обязательства, которые России не всегда сподручно выполнять. В общении же с исламом Россия чувствует себя более раскованной…
Радикальный ислам, в свою очередь, остается самостоятельным политическим субъектом. Он действует и будет действовать в соответствии со своей логикой, не станет выступать ни на чьей стороне и никогда не отрешится от идеи межцивилизационного конфликта. Допускаю, что исламистов можно «купить», но вот «скупить» их не получится.
Алексей Всеволодович Малашенко — член научного совета Московского центра Карнеги.
http://www.ng.ru/ideas/2007−04−13/11_tango.html
