 |
| Патриархия.Ru | Михаил Моисеев | 13.04.2007 |
«Исторически собор никогда не принадлежал Петербургской епархии. Он был в ведении императорской семьи, то есть принадлежал государству», — заявил Б. Аракчеев в интервью газете «Новые известия».
В соборе, отметил он, традиционно не проводилось ежедневных треб, а все службы заказывались императорской семьей. Однако Русская Православная Церковь, по его словам, «имела и до сих пор имеет притязания на то, чтобы им передали Петропавловский собор», и заявила о них «с самого начала перестройки».
Формально директор одного из музеев Петербурга не имеет отношения к тому, что происходит в другом музее. Однако его позиция характерна для ситуации, сложившейся сейчас в отношениях между Русской Православной Церковью и руководством целого ряда музеев. Поэтому попытаемся разобраться в том, что и как прокомментировал чиновник.
Б. Аракчеев либо путается в фактах истории, либо сознательно умалчивает о них, когда говорит о том, что собор Петропавловской крепости не принадлежал Петербургской епархии. Говорит он об этом, явно подразумевая под Петербургской епархией всю Церковь — ведь затем он упоминает о «притязаниях» на собор именно Русской Православной Церкви.
Между тем не надо быть знатоком церковной истории или истории Санкт-Петербурга, чтобы понять всю спорность этого утверждения. Стоит просто обратиться к доступным в интернете справочным ресурсам. А там содержится достаточно подробная информация о том, что Петропавловский собор Санкт-Петербурга, освященный 29 июня 1733 г. архиепископом Феофаном (Прокоповичем), затем на протяжении более чем столетия являлся кафедральным собором тогдашней столицы России. И лишь в 1859 году храм был передан придворному ведомству и тем самым уступил титул первенствующего Исаакиевскому собору.
До того момента в соборе хоронили русских императоров — начиная с Петра I. Разумеется, этот факт делал собор местом особого внимания представителей Царствующего дома, но никак не лишал его статуса соборного храма Петербурга.
Когда в феврале сего года в Санкт-Петербурге прошло заседание Попечительского совета императорского Петропавловского собора, возглавляемого спикером Совета Федерации Сергеем Мироновым, был согласован проект соглашения между дирекцией музея и епархией, в котором, в частности, говорится, что Петропавловский собор, будучи музеем, прежде всего, является национальной святыней и усыпальницей российского императорского дома.
В документе также было сказано о намерении содействовать полному восстановлению собора и обеспечению условий для деятельности прихода. Кроме того, в документе обозначено стремление сторон достигнуть соглашения по вопросу возобновления молитв. Реплика Б. Аракчеева, судя по всему, призвана помешать принятию такого соглашения.
Проблема взаимоотношений Церкви и музеев в последние годы встала особенно остро. Как правило, аргументация, которую выдвигают сотрудники музеев, занимающих церковные здания, сводится к одному: Церковь не сможет обеспечить условия, необходимые для сохранения памятников истории и архитектуры. При этом закрываются глаза на тот положительный опыт, который накоплен за последние годы Русской Православной Церковью в деле сохранения исторических реликвий.
А опыт этот состоит в том, что из переданных Церкви монастырских и храмовых зданий ни одно не осталось в том состоянии, в котором было передано (как правило, в полуразрушенном и практически аварийном), но все эти здания либо восстанавливаются, либо уже восстановлены. Особенно яркими примерами в этом смысле являются такие памятники древнерусской храмовой архитектуры, как Свято-Троицкая Сергиева Лавра, Валаамский Спасо-Преображенский монастырь или Свято-Введенская Оптина пустынь. А есть еще десятки и стони менее крупных храмов и обителей, которые за последние годы возрождены буквально из небытия. И все это — только благодаря тому, что в свое время в этих храмах была возобновлена молитвенная жизнь, в них вновь, после десятилетий запустения, стала совершаться Святая Евхаристия. Храмы «ожили». Но поймут ли это люди, далекие от Церкви?
Если Б. Аракчееву и прочим музейным работникам не хочется, чтобы Петропавловский собор и другие церковные здания переходили в собственность Церкви — эту позицию, хоть и с трудом, но можно понять. Трудно понять другое: зачем передергивать и обвинять Церковь в том, чего в ее намерениях нет; в данном случае — в «притязаниях» на передачу собора в собственность? В конце концов, у нас перед глазами пример компромиссного решения, которое достигнуто в отношении кремлевских соборов и устраивает всех — и государство в лице руководства Музеев Московского Кремля, и Церковь. Само руководство Музея истории Санкт-Петербурга предложило взять за основу будущего соглашения документ, регулирующий отношения между Патриархией и музеями Кремля! Право собственности на то, что давно признано общенародным достоянием, никто не намерен оспаривать. Но не является ли статус общенародного достояния простой фикцией — если сам народ не имеет возможности им пользоваться, не имеет доступа к нему? Тем более это касается храмов и монастырей — мест, делать из которых «культурные резервации», пусть даже руководствуясь самыми высокими и благородными соображениями сохранности этих сооружений, значит противоречить здравому смыслу.
Впрочем, музейный чиновник формально прав, когда говорит, что Петропавловский собор не принадлежал Петербургской епархии. На самом деле, крупнейшие столичные храмы всегда имели особый статус. Они находились либо под непосредственным попечением Патриархов всея Руси, либо (в так называемый Синодальный период — с первой четверти XVIII века и по 1917 год) в ведении Священного Синода. Так же округло говорит Б. Аракчеев и о богослужениях: в соборе не проводились ежедневные богослужения, — и значит, заключает он, собор не принадлежал Церкви. Странная логика. До сих пор в церковной практике ежедневное совершение богослужений не является необходимой принадлежностью храмовой жизни; лишь в монастырях и отдельных соборных церквях богослужение проводится каждый день.
Все эти попытки выдать желаемое за действительное не должны вводить в заблуждение: Петропавловский собор Санкт-Петербурга никогда не был (и не мог быть по определению) светским зданием, которое Церковь «эксплуатировала» на основании каких-то гражданско-правовых соглашений с государственной властью. К сожалению, история с собором — не единственный пример того, как Церковь пытаются сделать «арендатором» храмовых зданий. Похожая ситуация сложилась в последние годы в Киево-Печерской Лавре, где монахи вынуждены вносить плату за аренду храмов и помещений.
Как бы дико это ни выглядело, но это уже — устойчивая тенденция. Не хочется подозревать музейных работников в том, что в лице Церкви они стремятся заполучить долгосрочного и надежного партнера-арендатора, который обеспечил бы гарантированным доходом и сами музеи, и их сотрудников. Наоборот, хочется думать, что для работников музеев на первом месте остается главное: стремление к тому, чтобы сохранить памятники и исторические реликвии, желание, чтобы эти памятники не превращались в мертвые «объекты» и «единицы хранения», но жили бы своей естественной жизнью, оставаясь тем, чем они и являлись — храмами, библиотеками, усадьбами, монастырями.
Ведь, в конечном итоге, наша культурная традиция формируется и сохраняется не только и не столько музейными работниками — при всем величайшем уважении к их самоотверженному труду, но, прежде всего, благодаря тому, что у нас есть возможность «прийти и увидеть» воплощенную молитву, овеществленный символ духовного подвига наших благочестивых предков — православные храмы и монастыри, прикоснуться душой к этой живой традиции.
Впрочем, трудно ожидать понимания этого от тех государственных чиновников, которые, подобно Б. Аракчееву, твердят заученные еще в советское время формулы: «В храме священники не занимаются образованием людей, там можно только слушать проповеди. А в музее можно рассказывать, что такое литургия, как и для чего она проводится, как ставить свечу, по каким правилам совершать намаз». В таком случае священникам в храмах, а муллам в мечетях, видимо, следует начать проповедовать о том, как наилучшим образом следовало бы организовать музейное дело в нашей стране. Так сказать, в порядке обмена опытом.
