 |
| Правая.Ru | Владимир Карпец | 02.04.2007 |
Что же такое «фофудья» или, как часто уточняют, «фофудьеносцы»? Понятно, что последнее происходит от слова «хоругвеносцы». Речь идет о Союзе Православных Хоругвеносцев, возникшем по почину нынешнего настоятеля храма святителя Николы на Берсеневке священноигумена Кирила (Сахарова), союзе, который уже много лет возглавляет русский общественный деятель и публицист, серб по происхождению, Л.Д.Симонович-Никшич. Само это сочетание говорит о многом. Союз Православных Хоругвеносцев возник по образу Союза Старообрядческих Хоругвеносцев, созданном в 1905 году после Указа Императора Николая II о снятии всех юридических ограничений со старообрядцев и распечатывании старообрядческих алтарей. Сам священноигумен Кирил, не являясь ни старообрядцем, ни даже формальным единоверцем, давно практикует у себя в храме древний чин, восстанавливает дораскольный уклад жизни, епитимийную практику и даже наонное пение. С другой стороны, Леонид Донатович Симонович-Никшич воплощает в себе главный боевой авангард современного православного (в смысле Вселенского Православия) мира — сербский народ, подвергавшийся геноциду со стороны сначала гитлеровцев, затем коммунистов, а ныне фактически униженный и поверженный евроатлантическим сообществом во многом с подачи предавших его российских властей. Православные хоругвеносцы сегодня стали символом самого Православия в его боевом, наступательном аспекте, в единстве его в старом и новом обряде, в Русском и Вселенском. К сожалению, их очень мало.
Напомним: по знаменитому выражению Збигнева Бжезинского, после падения «советского блока» только Православие остается последней преградой на пути мирового господства США и евроатлантизма. Речь идет, разумеется, об историческом Православии в его Русском прочтении, ставшем государствообразующей верой Руси-России как Третьего Рима, «катехона», «удерживающего ныне». Удерживающего от создания мирового «антицарства», «антиимперии» и «антицеркви», что предъявляет ко всем нам особый счет. Однако приходится признать, что многие православные структуры в современной России (разумеется, не о Церкви как мистическом Теле Христовом речь) «наступают на те же грабли», что и структуры КПСС, — они страдают вялостью и «теплохладностью», отсутствие наступательного духа сочетается с навязчивым морализмом, враждебность к живой мысли и к стремлению обрести глубинные корни — с «семинарским» (или, если угодно, «обкомовским») повторением прописным истин, беспрерывный поиск ересей — с заигрыванием с рок- и поп-культурой. Об откровенном «вписывании в рынок» вообще умалчиваем. Однако самым страшным стало сегодня распространение некоей «космополитической версии» Православия, оторванной от его многовековой истории на Руси и в России. Речь идет не просто о полемике, но об онтологии самого Православия, о его истоках и всем его историческом пути. Напомним, что формулой «православного космополитизма» стали прозвучавшие на последних Рождественских чтениях слова «За гробом России нет», структурно в точности соответствующие горбачевскому выражению «Больше социализма, больше демократии» — подобно тому, как «перестройка» начиналась с попыток реставрации «первоначального марксизма-ленинизма», так критика «имперского», «полуязыческого», «обрядового» и т. д. Православия сопровождается апологетикой демократии через обращение к «демократическому первохристианству». Все это чревато обвалом, причем тысячекратно превосходящим обвал 1991−1993 гг., поскольку в последнем случае речь шла о 70-ти годах, а сегодня — по меньшей мере о тысячелетии.
Кому-то, впрочем, «похороны тысячелетия» кажутся блистательным карнавалом или «купальской ночью». Но только не настоящей, а пряно-пьяной, в духе фильма, хорошо, впрочем, снятого, но под совершенно неадекватным названием «Андрей Рублев».
Речь идет о том, что сегодня впервые за много столетий в политическую жизнь России открыто входит язычество. Причем именно не «бытовое язычество» — всевозможные «суеверия», «гадания», «обычаи», «сказки» и прочее, но язычество как таковое. И не просто как некий «культуртренд» и даже не как религиозное течение, а как «ближайшая политическая возможность».
Антихристианские, «новоязыческие» настроения и даже течения существовали в русском национальном движении еще с начала 70-х годов и были впервые открыто заявлены в самиздатском цикле статей А.М.Иванова (Скуратова) под названием «Христианская чума». В дальнейшем эти взгляды высказывались В.И.Скурлатовым, В.Н.Емельяновым и целым рядом других авторов, общий пафос которых заключался в том, что христианство было искусственно внедрено в русский этнос — или насильственно ему навязано — в чужих, причем, часто прямо говорилось о еврейских, интересах с целью порабощения русского народа не столько в ближайшей, сколько в отдаленной перспективе. «К сведению ГлавПУРа, — писал тогда Емельянов в книге „Десионизация“ — ислам наш политический союзник, а с христианством надо вести борьбу не на жизнь, а на смерть». Однако идеи эти не приобрели тогда сколько-нибудь массового влияния. Во-первых, потому, что западные разведцентры тогда в силу подчиненности их определенным финансовым кругам, не прошедшему еще шоку Европы от «холокоста» (действительного или раздутого) и проведенной американцами «денацификации» не решились тогда в борьбе с СССР стимулировать этот круг идей, предпочтя сделать ставку на христиански или полухристиански настроенную либеральную интеллигенцию. Во-вторых, в силу того, что по ходу все большей вестернизации советского общества и уже почти полной тогда его порабощенности идеями «свободы» — в противовес коммунистическому диктату (причем, в понятие «свобода» включалась не только свобода политическая, но и, скажем так, «бытовая раскрепощенность») — любые аллюзии к чему-то подобному идеологии Третьего Рейха (а с «новоязычеством» дело обстояло именно так) могли быть восприняты чисто гуманистически настроенной более или менее потенциально активной в политическом отношении общественностью как нечто тождественное «тоталитарному коммунизму» или внедренное «кровавой гэбней» в качестве его замены. К тому же и сами тогдашние «язычники», рассчитывавшие на то, что их поддержат некие военные и государственные структуры, проповедовали дисциплину, порядок и не в последнюю очередь аскетизм, активно внедряя идеи отказа от алкоголя, курения, секса и проч. («Куришь, пьешь вино и пиво — ты пособник Тель-Авива»). Ни военные, ни государственные структуры тогда «язычников» не поддержали — отчасти в силу своей косности, но не только — а сами они с их проповедью аскетизма оказывались «язычниками» лишь на словах, поскольку проповедовали христианскую, даже в чем-то протестантско-пуританскую мораль и тем самым превращались, по сути, в радикальный безпоповский соглас особого рода. По крайней мере, в молодежной среде популярны они не были. Тем более невозможно было говорить хоть о какой-то роли «новоязыческого» дискурса в эпоху перестройки, которая началась с указания фильмом Тенгиза Абуладзе «Покаяние» дороги к храму (правда, к какому — не уточнялось). Горбачевское руководство предпочло пышно отпраздновать 1000-летие Крещения Руси и начать процесс примирения с Православной Церковью — искренно ли, вопрос иной — рискованным экспериментам с громко (пусть и вхолостую) стреляющими по «мировой закулисе» язычниками. К тому же и цели у перестройщиков были противоположны целям тогдашних «новоязычников» — не «железный занавес», а, наоборот — все нараспашку.
Надо сказать, что руководство РПЦ сразу же признало «перестройку», поддержало Ельцина против ГКЧП в 1991 году и заняло достаточно двусмысленную позицию в 1993, при том, что значительная часть мирян и духовенства (прежде всего, черного) сразу же увидела в происходивших переменах «не то», то есть, не отказ от коммунизма, а углубление его худших, «западнических» аспектов, уже почти преодоленных Советским Союзом, готовым на момент 1985 года сделать резкий поворот в противоположную сторону, чего и ждали тогда православные и значительная часть русских патриотов от Горбачева — не случайно поползли слухи о том, что он и есть «тот самый Михаил"… Когда оказалось, что «Михаил не тот» (а, быть может, он как раз тот и был, ибо предсказания всегда исполняются самым парадоксальным образом), начал быстро складываться т.н. «красно-коричневый союз», явление действительно в исторической перспективе уникальное. Бывшие гонители и бывшие гонимые соединились в едином фронте против неведомого грядущего, и с этим не могло не начать считаться также и церковное руководство. Дальнейшее известно.
При этом постепенно, особенно по мере того, как в новом российское руководстве выходцы из спецслужб начали теснить собственно либеральных реформаторов, Православная Церковь начала укреплять свои позиции и высказывать собственное суждение, правда, не по вопросам государственного устройства, а по вопросам в основном бытовой морали и биоэтики, и ее идеология начала все более становиться идеологией новой власти, в известном смысле заполняя вакуум, создавшийся выветриванием коммунизма. Но не только власть повернулась лицом к Православию, но и Православие повернулось лицом к власти — особенно после того, как Президентом стал В.В.Путин, на которого (справедливо или несправедливо — вопрос иной) начинает обращаться и свойственный русскому православному сознанию стихийный монархизм, не обязательно связанный с династией Романовых, от которой сегодня просто не осталось — по крайней мере, на уровне известного — стопроцентно легитимных наследников Российского Престола. «Монархизм пустующего Престола» в соединении с лояльностью к существующей власти является сегодня фундаментом того, что лежит в основе такого явления, как «политическое Православие» (хотя и внутри него есть оттенки — от присягнувших Дому Гогенцоллернов-Романовых до крайних юдофобов, считающих власть «жидовской»), и именно это «политическое Православие» и является сегодня, как это ни парадоксально, преградой для воплощения в жизнь «плана Бжезинского». Весьма хрупкой преградой, однако, ибо, будем говорить откровенно, «практикующих» православных в России меньшинство, и в случае испирированной — сверху ли, снизу ли, извне ли — революции разъяренная улица считаться с ними не будет. Сметено будет все.
Вот эта прослойка «политического Православия», выдвигающая к власти также и свои собственные требования, касающиеся ограничения западного влияния в культуре, запрещения абортов и порнографии и других подобных вещей, список каковых на данный момент весьма невелик, по сравнению, например, с «политическим Исламом», действительно наступательным и боевым, и получило прозвище «фофудьи» — осмеиваемой, презираемой и, по сути, попираемой ногами.
«Фофудья» — главная опора поповско-ментовского государства, союза силовиков и чеченцев в эксплуатации газовой трубы — вот основное политическое обвинение православным в современной России. Для толпы это звучит гораздо убедительнее, чем общие рассуждения о «еврейско-христианском заговоре во главе с князем Владимиром». И, скажем прямо, бьет наотмашь, ибо в этом есть частичная правда, которая всегда опаснее, чем прямая ложь.
Одновременно с «оранжевыми революциями» в Грузии и на Украине, с ростом оппозиции в республике Беларусь и с расширением НАТО на Восток, сопровождаемыми усилением межнациональной напряженностью между русскими и кавказцами в самой России, внезапно и словно по некоему мановению происходит почти невероятная метаморфоза «новоязычества»: оно отбрасывают свою «вторую половину» и из моралистической «безпоповской секты» внезапно превращается в либертарианский авангард. «Новоязычники» отбрасывают прежде пропагандируемые ими запреты и провозглашают «ценности личной свободы» — от частной собственности до «свободы собственного тела» — в противовес христианским запретам — от ростовщичества до содомии. Один из характерных примеров такого «расставания с запретами» — публикация на либертарианском сайте «На злобу.ру» «откровений» некоей американской (!) пасторши-сектантки, где идеи брачного воздержания доводятся до абсурда, с характерными комментариями «вот наша фофудья». Похоже, это был сигнал — «давилово на инстинкты». Особенно к такому «давилову» чувствительна молодежь. С одной стороны, она стремится обрести собственные корни, с другой — ей уже внушено, что надо «брать от жизни все», а потому — «попы достали». Следом начинаются массированные уже политические бомбардировки «христианского централизма» «татарской» Москвы, противопоставляемого языческой вольности Новгорода и вообще Русского Севера как части Европы. Нельзя не признать, что это было сделано в своем роде талантливо. Специалисту в области управления профессору П.М.Хомякову и талантливому поэту (и одновременно автору также довольно талантливой, хотя и во многом повторяющей Ричарда Пайпса книги «Тюрьма народа») Алексею Широпаеву отказать в даровании, в отличие от тех же Иванова или Емельянова, невозможно. Здесь надо сделать оговорку: Широпаев — бывший монархист (не криптомонархист, а монархист в чистом виде), и все, что он пишет в «Тюрьме народа», есть повторение его старых положений и наработок «с точностью до наоборот». Мы отдаем себе отчет в том, что Широпаев ушел «на страну далече» не за деньги: он сделал свой экзистенциальный выбор между поэзией и верой (поскольку в последнем пределе это вещи несовместимые) и пошел в этом до конца. Да, он враг, но враг честный. Но в политике честность не оправдание — скорее, наоборот. Шумно проведенное теми же Хомяковым, Широпаевым и «национал-либертарианцем» Михаилом Пожарским вместе с предавшим учителя бывшим учеником Александра Дугина Вадимом Штепой т.н. «Новгородское вече», фактически призвавшие к «борьбе Руси против России» получило широчайшую огласку — прежде всего, в сетевых структурах, возглавляемых Институтом национальных стратегий вообще не имеющего никакого отношения к русским (он к даже родился в Латвии) Станислава Белковского и стало фактом современной политической жизни. Сегодня Хомякова, Широпаева, Пожарского, Штепу публикуют уже структуры Гарри Каспарова и Михаила Касьянова. Как и лимоновцы, «новые русские националисты"-«язычники» (впрочем, Штепа предпочитает выражение «эллины»), бывшие прежде составной частью «красно-коричневого спектра», стали частью «оранжевого», инспирируемого Вашингтоном и Лондоном.
Сторонники «новгородского проекта» прямо выступают за создание Русской республики в пределах областей «вольных городов» Средневековья (этим они разнятся от «русских республиканцев» Владимира Попова и Александра Иванова-Сухаревского, не желающих делить территорию РФ и поступаться русской землей, что отличает последних в лучшую сторону) во имя отделения от «татарско-чеченско-поповской Москвы» и сохранения этнической чистоты русских. Ради этого они готовы поступиться даже русской независимостью и отдать новгородские земли НАТО и Евросоюзу. Непременным условием при этом должно стать «очищение от христианской чумы», о чем они, видимо, собираются договариваться с НАТОвскими генералами. Но вот договорятся ли? По крайней мере, возглавляемые далеко не «арийцами» западные структуры пойдут на создание «этнически чистого» русского государства даже в границах Новгородчины разве что на короткое время, после чего это государство все равно будет сметено с лица земли как «фашистское». «Денацификации» по-американски нашим «язычникам» все равно не избежать. А она будет почище ГУЛАГа и почище, чем была проведена в Германии. Но об этом Широпаев, Штепа, Пожарский просто не думают. Им главное — избавиться от ненавистной «фофудьи» как мешающей свободе творчества (Широпаев) или свободе сексуальной (Пожарский). А дальше — хоть трава не расти…
Такие всходы через полтора столетия взошли из произведений тоже очень талантливого графа А.К.Толстого с его противопоставлением творчества Церкви в поэме «Иоанн Дамаскин» и личности Царству в романе «Князь Серебряный». Впрочем, не случайно — ведь именно А.К.Толстой рисовал в своих произведениях образы «другой России», переполненные таинственной «свободой». О том, как это происходило, как под незримым «мелюзинитским» воздействием его жены Софии (!) Андреевны поэт все более и более отступал от церковного Православия, замечательно показал современный исследователь Юрий Соловьев в своей работе «Таинственное у графа А.К.Толстого и литература «Серебряного века»» («Волшебная гора», N VII, 1998, c. 441−477). Но то, что некогда было тонким, сегодня предельно «весомо, грубо, зримо». «Другая Россия» графа Толстого обернулась «Другой Россией» финансиста Касьянова.
В своем доведенном до предела неприятии «фофудьи» — Православия — талантливейший Широпаев volens-nolens обретает себе музу не в лице неуловимой русалки-мелюзины, напоминающей Диану де Пуатье, графиню Софью Толстую, а в лице Валерии Ильиничны Новодворской, также апологетки «Вольного Новгорода», договаривающей «скрытое на уме» у тех же Каспарова и Касьянова до конца и до предела.
И здесь мы также приходим к пределу: сторонники «расовой чистоты» сходятся со сторонниками предельного смешения, и на «маршах несогласных» «вольные новгородцы» идут вместе с левыми коммунистами, троцкистами и геями. Тем самым русские «антифо» смыкаются с совсем не русскими «антифа». «Другая Россия» от Широпаева до Новодворской под иностранным управлением через менеджеров Касьянова и Каспарова есть анти-Россия, есть таран, бьющий по русскому народу в целом, в его единстве ушедших, живущих и еще не родившихся русских, по Руси Воинствующей как земному проявлению Воинствующей Церкви.
