 |
| Православие.Ru | Протоиерей Владимир Правдолюбов | 28.03.2007 |
 |
| Старцы иеросхимонах Макарий (Еременко) и схиархимандрит Серафим (Романцов) |
А у нас в Касимове жил великий старец, иеросхимонах Макарий (Еременко)[15]. И вот о нем мне очень хотелось бы рассказать поподробнее. Он похоронен в Рязани, рядом со схимонахиней Анной, делательницей Иисусовой молитвы. Позже еще здесь монахиню Марию похоронили, которая за ним ухаживала последние годы его жизни. И завещал отец Макарий, чтобы крест на его могиле без надписи был, а его имя и даты рождения и смерти были нанесены на дощечку, которая будет прибита к крышке гроба изнутри, видимо предвидел открытие мощей после уничтожения кладбища и крестов на нем.
В Касимов отец Макарий попал таким образом. Где-то то ли в Казахстане, то ли в Средней Азии он был в ссылке, и туда же были сосланы наши монахини — Матреша и Дуня, две послушницы (в постриге Мария и Елена), они жили вместе и в ссылке, и здесь, еще до ссылки, когда разогнали касимовский Казанский монастырь. Он с ними подружился и попросил разрешения, когда его освободят, приехать в Касимов. Матушки с любовью и радостью его приняли.
У матушек был сарайчик: столбушки, и к ним прибиты доски. Сделали внутреннюю обшивку, заполнили пустоты паргой — это отходы от овчинно-мехового производства, чем-то их обрабатывают, химией какой-то, и вот эта стриженая шерсть называется парга, она в опилках древесных, — этим забили и сверху тоже положили эту паргу. Внутри сделали глиняную штукатурку. В этом сарайчике отец Макарий и жил. Такая маленькая келейка была. Точно такое же жилье я видел у отца Серафима. И знаете, я заходил в эту келью уже после кончины отца Макария: какая-то особенная атмосфера там, необыкновенная. Кстати, когда старец Макарий скончался, отец Серафим (Романцов) очень хотел, чтобы келья отца Макария сохранилась. Он говорил, что отец Макарий был великим старцем. Но послушница Татиана, которая унаследовала от матушек Марии и Елены дом, продала его. Этот сарайчик снесли, и место теперь можно только приблизительно указать.
Ну вот, жил старец в этом домике, а потом у нас появился такой батюшка, который возревновал, что к отцу Макарию народ ходит. Он властям нажаловался — и отца Макария из Касимова удалили. Нигде ему не давали места. У него какой-то непорядок с паспортом был, вообще положение его было какое-то непонятное. И взялся за это дело тогдашний владыка Рязанский Николай (Чуфаровский)[16] - выхлопотал, чтобы отца Макария поселили у Скорбященской церкви на территории Скорбященского кладбища в Рязани, пообещав, что к старцу народ ходить не будет. И была табличка на двери, ведущей в его келью: «Посторонним вход воспрещен!». Но мы-то себя посторонними не считали и под эту табличку ныряли. А немножко погодя и у властей другие заботы появились, и приказание это уже не так строго исполняться стало. И, кстати говоря, один наш уполномоченный говорил: «Вы имейте в виду: нужно очень следить — каждый момент меняются установки». Намек такой: мол, умей!
Отец Серафим (Романцов) мне говорил: «Касимов — святой город. Держись его и спасешься». К отцу Серафиму после смерти отца Макария перешли его духовные дети, они с ним были в переписке. И отец Серафим тоже приезжал сюда.
Вспоминается один интересный момент. Мне нужен был его совет. И я спрашиваю матушек Марию и Елену: «Как отец Серафим-то, когда приедет?». «Да, — говорят, — хотел вот, да что-то не едет». Проходит еще какое-то время — нет отца Серафима. И вот наконец он приехал, и при нашей первой встрече, когда никто ему ничего еще не успел рассказать, я здороваюсь, а он говорит: «Слышь, я не мог приехать-то, я занят был, меня в Москве задержали. Не мог приехать, хотел поскорее, да не смог». Видимо, он ощущал мое беспокойство.
А с матушкой Марией связана интересная история. Когда отец Серафим уже не смог выезжать за пределы Сухуми, здесь духовные его дети написали ему письма, и я поехал к нему в Сухуми как посол от Касимова. Надо сказать, это была моя первая поездка на юг.
Январь месяц, бьет колючий снег в лицо на Ленинградском проспекте, где аэровокзал московский, оттуда идет экспресс во Внуково. В самолете говорят: «За бортом -50°, в Сухуми +10°». И вот я в зимних одежках шагаю по Сухуми: дождь идет, и ароматы необыкновенные, южные. Там разводят травки такие ароматические и деревья — лавр, эвкалипт, мирт — все это благоухает.
Нахожу по адресу дом отца Серафима. Меня ужасно удивляет, что дом совершенно похож на сараюшку отца Макария — такой же убогий. И отец Серафим при встрече говорит, что, вот, поселились мы, но здесь очень неудобно. Дом стоял между рынком главным и морем. Говорит: «На штык возьмешь землю — и вода». Весьма нездоровое место. Пришел я к отцу Серафиму, отдал ему письма, точнее, не отдал, а он взял у меня их читать. Кратко отвечал на вопросы. Он всегда очень краток был в своих ответах. А письмо матушки Марии отложил в сторону и говорит: «На это письмо я отвечать не буду». Говорю: «Батюшка, она ждет». — «Скажи, что не написал». В общем, поговорили, я тут же вышел, меня сопровождает матушка Мария, которая за ним ухаживала, — другая Мария. Около крыльца растет дерево, очень похожее на иву. Я сломал веточку от этой ивы. Мария говорит: «Батюшка, это вы чего?» — «Хочу показать своим детям, где я был среди зимы», — отвечаю. Она говорит: «Такую-то дрянь!» Подошла к лавровым деревьям и давай их рвать, огромный пучок лавровых веток нарвала. «Батюшка, благословите отцу Владимиру взять с собой эти вот лаврушки». Он взял, благословил, выбрал самую красивую и говорит: «А вот это передай матушке Марии». Раздали мы всем духовным детям эти веточки, и я с указанной веточкой пошел к матушке Марии. Она: «Ой, как я рада! Спаси Господи! Только на письмо-то он мне не ответил. Чего мне теперь делать-то?». Понимаете ли, она через пять дней умерла. «Вот тебе лавровая ветка в увенчание подвига — иди в Царство Небесное» — так я понял эту лавровую веточку, выбранную и посланную специально для матушки Марии.
И еще любопытная история вспоминается. Была такая матушка Евфимия, до пострига Фрося, которая еще девочкой каким-то образом помогала отцу Серафиму в ссылке в Средней Азии. А потом, после смерти своих родителей, когда Глинская открылась и отец Серафим поселился в обители, она продала все свое имущество и переехала в Глухов, купила себе домик и помогала глинцам в восстановлении монастыря. И вот отец Серафим послал ее с большой суммой денег в Москву, чтобы она закупила и привезла кровельное железо. При этом он сказал ей: «Ты никому это дело не поручай, делай сама». А в это время в Москву из Глинской ехал какой-то подмосковный батюшка, который слышал, что ей надо купить железо. Он и говорит: «Давай я тебе помогу». И она ему, дурочка, эти деньги-то отдала. («Дурочка» — это она сама себя так называла, я не должен ее так называть.) Ну вот, постеснялась противоречить батюшке — и не послушалась отца Серафима. А этот батюшка протянул дело — оно и с места не сдвинулось. Она еле-еле добилась от него назад этой суммы денег, взялась сама, у нее как по маслу все пошло: и железо приобрела, и загрузили сразу. Она приехала, отец Серафим встречает: «Ты где была? Ведь Макарий был! Ты где была?». «Так, — говорит она, — я отца Макария никогда и не видела». Вот такие у них отношения были.
Есть письмо отца Серафима, в котором он пишет, что отец Макарий говорил: «Отец мой в пустыни, иду и я к нему». Вот, говорит, как настоящие молитвенники любят пустыню. Но отцу Макарию нельзя было никуда вырваться из Рязани, он в Глинскую наезжал только побыть там немножко. Непорядок у него был с паспортом, и только в Рязани его держали под табличкой: «Посторонним вход воспрещен».
Очень интересное свойство было у отца Макария: он не дерзал учить священнослужителей. И это мы выяснили таким образом. У меня старший брат — священник, а я был студентом. Когда я приду к отцу Макарию, он очень душеполезные вещи говорит, а когда отец Анатолий идет к отцу Макарию, он ему рассказывает, как он был полковым священником, почему кагор называется кагором (он производил это от Кавказских гор) и так далее. Отец Анатолий обижался: почему так?
И вот я рукоположился в диакона в Рязани и пришел после рукоположения к отцу Макарию. Старец меня очень радушно принял, угостил (всегда у него была рюмочка кагора) и начал рассказывать о том, как он был полковым священником… Я слушаю, а про себя думаю: «Мне ж завтра в священники рукополагаться, подготовил бы ты меня». Ну, а он все про кагор и про еще что-то там, потом говорит: «Тебе деваться-то некуда, я отдохну, а ты вот почитай». Вынул разрозненные листочки, а там краткие поучения на текст Послания к евреям: «Терпением да течем на предлежащий нам подвиг: взирающе на Начальника веры и Совершителя Иисуса» (Евр. 12: 2). Каждое такое поучение начинается словами: «Взирай на Иисуса». Я очень внимательно прочитал, но в памяти у меня осталось только одно: «Взирай на Иисуса и не говори себе „Что я могу?!“. Ты прав — ты ничего не можешь. Но Он-то, Он все может. Поэтому говори: „Все могу о укрепляющем меня Иисусе“ (Флп. 4: 13)». Вот такое назидание мне дал отец Макарий. Не сам, а через этот листочек. На всю жизнь это запомнилось.
И еще эпизод со старцем Макарием вспоминается, немножечко комический. Отец Анатолий, мой брат, был благочинным и настоятелем в городе Спасске Рязанской области. Дело в том, что нашего отца, по требованию уполномоченного, перевели в Лебедянь, самый отдаленный край Рязанской области (сейчас он к Липецкой области относится). А владыка Иероним[17] боялся, что отец Сергий обидится, и, чтобы сгладить эту обиду, он его сына, диакона Анатолия, рукоположил, поставил настоятелем и благочинным. И вот этот настоятель-благочинный в отпуск пароходом едет в Касимов. А путь занимал чуть ли не сутки пароходом по Оке. «Гуляю, — говорит, — по палубе и разные думы в голове роятся: и проповеди составлял, и пустые мысли всякие ходили, в частности, догадались бы прихожанки пояс вышить. Вторая мысль была такая, что пора бы владыке меня скуфейкой наградить, ведь я благочинный. И вот, приехав в Касимов, идет он к отцу Макарию. Старец угостил, поговорили, и, уже прощаясь, он говорит: «Погоди, погоди! Подарочек, подарочек!» У него на полке скуфейки. Снял красивую фиолетовую скуфью, необыкновенно красивую. А у Анатолия была большая голова. Отец Макарий примерил ее и сказал: «Не по голови!» Потом достал порыжевшую от времени черную на вате, нахлобучил, говорит: «О це по голови! Постой, постой, постой — еще подарочек». Из-под коечки достал чемодан, вынул оттуда пояс шитый: «Препояши меч Твой по бедре Твоей, Сильне, красотою Твоею и добротою Твоею» (Пс. 44: 4), то есть не от прихожанок жди пояса, а от схимника — вот тебе пояс, на! Отец Анатолий закончил митрофорным протоиереем, но скуфьей его так и не наградили, и он не дерзал ее надевать.
Второй такой случай был. Отец Макарий говорил, что отец Серафим — великий старец, для него нет расстояний: «Мы с тобой здесь в Рязани разговариваем, а он в Сухуми нас слышит». Ну, я, конечно, об этом отцу Анатолию рассказал. Отец Анатолий не преминул говорить и своим прихожанам об этом. И был такой случай. Я был у отца Макария, он поднимает рюмку и говорит: «Дадим знать брату нашему Анатолию — выпьем за его здоровье». Чокнулись, выпили. Мне показались странными его слова. Я вытащил из кармашка часы, глянул — два часа дня. И вот при встрече я с отцом Анатолием говорю ему: «Что ты в такой-то день в два часа дня делал, не вспомнишь?» Вспомнил. Он был на поминках по какому-то знакомому хорошему, в доме чуть ли не у старосты своей. И когда расходились, ему староста говорит: «Батюшка, вы погодите. Пусть они разойдутся, а мы пока здесь посидим, чайку попьем». И вот он там, в какой-то боковой комнатке, за чаем и рассказывал, что есть старцы, для которых нет расстояний. То есть отец Макарий слышал, что о старцах говорил отец Анатолий.
Еще одна история. Почему-то именно с отцом Анатолием комические такие случаи происходили. Он был у отца Макария и спешил на пароход из Рязани в Спасск. Ему надо к службе успеть. Он говорит: «Отец Макарий, мне надо уже на пароход, он уж, поди, стоит». — «Пароход стоит, да не знаю…» И дальше разговаривает. А Анатолия словно подмывает: «Отец Макарий, ну пароход-то стоит уж, поди…» — «Пароход стоит, да не знаю…» В конце концов отпустил его. Тот берет такси, мчится через всю Рязань на пристань. Видит — пароход стоит и дым до неба из трубы. Он подбегает, а пароход, оказывается, сломался и будет еще сутки стоять. Надо ждать следующего. «Пароход стоит, да не знаю…»
Отец Макарий не скрывал своей прозорливости, а отец Серафим очень старался укрывать. Только проговаривался: «Слышь, я не мог приехать-то…»
Вспоминается история про рязанскую старушку.
Одна женщина из Рязани, очень пожилая, старенькая, была на богомолье в Глинской пустыни. У отца Серафима было послушание принимать паломников и провожать. И вот, провожая их, он кого-то отправил с лошадкой монастырской, а ей говорит: «А ты иди к святым воротам, может, тебя какая машина подвезет до станции». Она идет и про себя ворчит: «Вот, богатеньких-то на лошадке отправили, а меня, бедную старуху, — к святым воротам». Выходит из святых ворот — едет машина. Она поднимает руку — машина останавливается. Она садится, и уже в машине опомнилась, что про святого старца так плохо подумала, и очень этим терзалась. А вскоре отец Серафим приехал к отцу Макарию. Он тоже не «посторонний», поэтому они там посидели, чайку попили. Отец Макарий говорит: «Иди, отче, у тебя на кладбище дело есть». Отец Серафим спокойненько-покорненько идет. А монахини, которые там были кругом, залюбопытствовали: что это за дело у отца Серафима на кладбище? И вот отец Серафим вышел, а эта самая старушка ему навстречу идет: «Ой, батюшка, как вы сюда попали? Батюшка, простите меня, я про вас плохо подумала!» Он: «Бог простит, Бог простит».
Вообще, взаимоотношения этих святых людей очень характерны. Вот, например, матушка Евфимия тоже рассказывала, что когда отец Андроник (Лукаш) при смерти был, отец Серафим хотел его поприветствовать, но не мог к нему поехать и послал ее. И дал ей подарочек для него — полотенчико и платочек. Она рассказывает, что ей было стыдно с этим подарком ехать: «Батюшка, у нас ведь всего полно. Какой можно было хороший подарок собрать, а это ведь такое убожество. Но послушание есть послушание. Приехала, робко говорит: «Батюшка, вот отец Серафим вас приветствует, платочек сказал вам передать». — «Дай сюда». Взял и держал у сердца до кончины своей.
И еще мне хотелось бы рассказать о том, какое отношение друг к другу было у этих святых людей.
Вот немного о старце Кукше[18]. Дело в том, что от имени схиигумена Кукши распространялись в народе вопросы к старцу и его ответы. Дичайшие, жуткие! Я, как мог, разъяснял неправильность этих ответов, старался убедить людей, что они неподлинные. Но все-таки эту тетрадку я оставил у себя, а когда к отцу Серафиму поехал, прочитал ему кое-что оттуда. «Не верь! не верь! В печку! Кукша не мог такого написать, он святой был человек, от него чудеса были. В печку! Не верь!».
А теперь — Кукша про отца Серафима. Дело в том, что при Глинской пустыни была портновская мастерская, которая обшивала монахов, — женщины шили. Руководила этой мастерской матушка, которая приняла там постриг, матушка Мария. И все время она просилась в женскую обитель, а старцы ее не отпускали. И вот матушка Мария услышала, что в киевском монастыре вакансия есть. Она к отцу Серафиму: «Батюшка, благословите, я попытаюсь поступить в монастырь, женский». Он долго ее отговаривал, а потом говорит: «Ну поезжай, спытай». Она поехала в Киев, и игуменья встретила ее такими словами: «Ты всю молодость проработала там, в мужском монастыре, а под старость к нам, как в инвалидный дом хочешь. И еще неизвестно, как ты там жила». Матушка Мария не столько расстроилась, что ее отругали и не приняли, сколько огорчилась из-за поношения Глинского монастыря, глинских старцев, перед которыми она благоговела. Идет она понурая по монастырскому двору, а туда как раз старец Кукша вышел, и около него народ со всякими вопросами. Вдруг он через головы ей кричит (сам он небольшого роста был): «Что, Мария, уморилась? Ступай под дубок, там отдохнешь!» Представляете себе, как выглядел отец Серафим? Он такой коренастый был, действительно похож на дубок.
Вот такое у них было взаимное уважение и взаимное согласие, это очень характерно. А сейчас иногда что бывает: когда рядом с каким-то авторитетным батюшкой оказывается другой авторитетный батюшка — между ними искры летят.
(Продолжение следует.)
