 |
| Православие.Ru | Ирина Силуянова | 16.03.2007 |
Сегодня все чаще ставится вопрос об участии больного в принятии врачебного решения. И это далеко не вторичное участие оформляется в ряд новых взаимоотношений врача и пациента. Названия этих моделей говорят сами за себя — информационная, совещательная, интерпретационная. В их границах врач меняет роль отца на роль или консультанта, или советчика, или компетентного эксперта-профессионала. Основная задача — не принятие решения, а полное информирование пациента о состоянии его здоровья, риске и пользе возможных вмешательств. Другими словами, при расхождении мнения пациента с объективными медицинскими данными предпочтение отдается первому. Разработка таких моделей активно осуществляется в США, в странах Западной Европы. Реальность страховой медицины и частных медицинских услуг делает вопрос об информированном согласии, а вместе с ним и всю систему этико-правовых отношений в медицине актуальными для России.
Демократическое движение за права человека также обернулось для отечественной медицины новой правовой и нравственной реальностью. Именно в контексте идеологии «прав человека» возникает понятие «права пациента» и концепция автономии больного. В «Основах законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан» (1993) соблюдение прав человека и граждан объявляется основным принципом охраны здоровья. Статья 30 «Права пациента» раскрывает содержание этого понятия в 13 позициях. И если раньше оно сводилось к праву на медицинскую помощь, то сегодня понятие «права пациента» включает в себя право на полную информацию о состоянии своего здоровья, право на выбор методик своего лечения и право на отказ от лечения, право на выбор врача и медицинского учреждения, право на компенсацию за нанесенный ущерб и т. п.
Такой подход, помимо социокультурных оснований, связан с внедрением в практику врачевания новых биомедицинских технологий. Трансплантология, реанимация, искусственное оплодотворение, генная терапия, психиатрические методики работают не только на ограниченной территории конкретной болезни, но и во всем жизненном пространстве человека. Иными словами, новые биомедицинские технологии изменили уровень возможного воздействия на человеческую жизнь. Пациента можно на неопределенно долгое время превратить в «труп с бьющимся сердцем» и при этом осуществить забор органов для сохранения другой жизни; или можно омолодить стареющий организм за счет прекращения жизни нескольких 20-недельных зародышей; или существует возможность обеспечить ребенку, зачатому «в пробирке», пятерых родителей (из них троих — биологических), превращая его в человека, не только не помнящего, но и не знающего родства; можно на генном уровне выяснить, какую патологию вы в состоянии передать потомству; хотите вы этого или нет, не говоря уже о том, насколько это вредно для вашей психики, вы можете быть подвергнуты массовому сеансу психотерапии — не только на стадионе, но и у себя дома с помощью радио или телевидения. Биоэтическая концепция автономии человека в значительной степени возникает как форма самозащиты человека от благих намерений медицинских вмешательств. А поскольку от возможности стать объектом подобных вмешательств не застрахован ни один человек, то биоэтика выходит за узкопрофессиональные рамки собственно врачевания.
Взаимоотношения врача и пациента имеют еще одну сторону: это проблема эвтаназии. Здесь право индивида на «достойную смерть» вступает в противоречие с правом личности врача исполнить не только профессиональную заповедь «не навреди», но и общечеловеческую «не убий».
Новые медицинские технологии, в частности реанимационные, трансплантологические, фармакологические, создают новую нравственную реальность — ситуации «убийства из милосердия», сострадания, из-за спасения другой жизни и т. п.
Сторонники консервативной формы биоэтики на Западе полагают, что общество должно запретить врачам убивать. Разделяют эту позицию и многие врачи в России. Так, вопреки «Основам законодательства РФ» о здравоохранении, допускающим пассивную эвтаназию, то есть возможность умереть без лечения (ст. 33), Ассоциация врачей России опубликовала проект «Клятвы российского врача», которая включает следующие положения: «Я обязуюсь во всех действиях руководствоваться Этическим кодексом российского врача, этическими нормами моей ассоциации, а также международными нормами профессиональной этики, исключая не признаваемое Ассоциацией врачей России положение о допустимости пассивной эвтаназии».
Отношение к эвтаназии — лишь один пример реальных противоречий современной плюралистической культуры. Профессор Борис Юдин, заместитель председателя Российского национального комитета по биоэтике, полагает, что биоэтику следует понимать не только как область знаний, но и как формирующийся социальный институт современного общества.
Однако при обсуждении вопросов, связанных с биоэтикой, часто можно услышать мнение, что это, мол, типичный продукт западной культуры. Биоэтика — это феномен цивилизованного, богатого, демократического общества, высокотехнологичной и экономически благополучной медицины. А исторические и экономические катастрофы, которые пережила и испытывает Россия, не создают условий для практического применения принципов биоэтики.
Но, как известно, именно патологическое состояние требует вмешательства, помощи, лечения. Именно поэтому отечественное здравоохранение особенно нуждается в четком и осмысленном нравственном регулировании и правовом управлении. Отсутствие нравственных принципов и правовых норм создает благоприятную среду для безоглядного экспериментирования методиками лечения, фармакологическими препаратами и т. п. Преодолеть нравственную «стерильность» и предотвратить ее последствия — актуальнейшая задача биоэтического знания.
