 |
| Русский дом | Владимир Бондаренко | 15.03.2007 |
Чем более бесконечен русский миф, тем труднее и непостижимее он для писателя. Оглядывая нынче, в начале 2007 года, минувшую даль времени, думаю, а не создано ли было в начале восьмидесятых годов главное крупнейшее произведение русской литературы всего послевоенного периода — «Прощание с Матёрой»? И не есть ли это тот бесконечный русский миф о матушке-земле, который каждый раз приводит к прощанию русского мужика со своей землёй (начиная с самых древних былин и сказок), и каждый раз вновь возвращает его на ту же землю? Несомненно, Валентин Распутин мифологичен, и потому как писатель уже живёт вне своего времени, поверх него.
За «Прощанием с Матёрой» не только человеческий опыт, да и нет там реального человеческого опыта Распутина, а уже вся объёмность русского мифа. Это столкновение бессмертного с обычным земным, это откровение, закинутое и в прошлое, и в будущее, проглядывающее как все наши перестроечные зигзаги, так и всевозможные фольклорные сюжеты. Он написал эту свою главную книгу и как бы остановился. Потом много ещё чего было, вплоть до недавней повести «Дочь Ивана, мать Ивана», и всё-таки главное оставалось там, в прошлом. За это главное ему давно бы следовало дать ту же Нобелевскую премию, если бы её давали по справедливости и исключительно по литературным заслугам, но, может, в том и гордость русской литературы, что все крупнейшие прозаики, от Льва Толстого до Антона Чехова, от Владимира Набокова до Андрея Платонова, от Юрия Казакова до Валентина Распутина — обошлись без этой явно политической премии.
Валентин Распутин уже сам стал нашей русской легендой, нашим национальным мифом. Уже не только проза его, классическая в своём совершенстве, уходит в бесконечность времени и мировой культуры, но и сам он становится бесконечным в своих деяниях.
Знак Сибири, знак своего славного поколения, знак России, знак русской культуры. Дети 1937 года отмечают свою очередную круглую годовщину. Валентин Распутин и сам порой признаёт, что многое из того, за что он боролся все эти годы, во имя чего писал — ушло безвозвратно. «Где они — эти крепости и эти устои, которые выписаны на наших потрёпанных флагах?.. Всё превратилось в развалины, к которым и туристов не подводят, настолько они никому не интересны…». Но писатель забывает, что он сам давно уже стал флагом, и пока он держится, держатся и устои, которые он защищает. Более того, скажу без стеснения, что та крепость русской литературы, которую воздвигли Валентин Распутин сотоварищи, будет держать русские национальные устои и столетия после нас. Миф Матёры будет воссоздан ещё не раз не только на сценах театров или в умах читателей, но и наяву, как воссоздаётся любая живая национальная и религиозная основа. Распутин — мягче воска, он — тише монаха-молчальника. Он — скромнее и неприметнее любого начинающего литератора, но распутинская поступь уже полвека определяет нашу русскую культуру, и прорастая сквозь неё, — и всю нашу национальную жизнь.
Как в кельтской цивилизации, по утверждениям моего сына-кельтолога, духовно опирающейся на пять священных деревьев, так и в сакральной распутинской «матёрой» Руси он опирается на свой «царский листвень», на дерево-символ, которое не одолеть никаким бензопилам. В Матёре всё сгорело, листвень остался, но из него уже бегут молодые побеги, и завтра они дадут пять Матёр, а послезавтра — пять тысяч Матёр. Если умеют читать священные книги наши молодые русские патриоты, то «Прощание с Матёрой» станет для них священной национальной русской книгой. Той, которая не горит.
В России так сложилось, что и в девятнадцатом, и в двадцатом столетии национальный миф создавался не философами, не мыслителями, не политиками, а — писателями: Пушкиным и Лермонтовым, Толстым и Достоевским, Лесковым и Заболоцким, а ныне — Василием Беловым и Валентином Распутиным, — двумя коренниками, двумя «тягловыми» национальными писателями. И потому воссоздаваться и в XXII, и в XXIII веке русское национальное общество будет не столько по приказам начальников и выдумкам политиков, сколько исходя из национального мифа «Прощания с Матёрой» и «Привычного дела». Думаю, несмотря на грустное название повести, реального прощания с Матёрой на Руси не будет никогда. Её герои ушли в бесконечность и будут вновь и вновь реально возрождаться, применительно к обстоятельствам эпохи.
Подлинная распутинская Русь выходит нынче из укрытия, идёт своим национальным путём, врастая и в армию, и в государственные структуры, и в новую промышленность, и даже в новое предпринимательство.
Он, молчаливый наш юбиляр, будет востребован многими уже сегодня. Пусть кто-то будет им прикрываться, кто-то ставить преграды, — всё сметёт народная лавина.
Опасность распутинского мифотворческого национального пришествия на Руси понимали ещё брежневские чиновники сразу после повести «Живи и помни». Писал в ноябре 1974 года Виктор Астафьев: «Ой, дадут они Вале Распутину за повесть… Он не просто палец, а всю руку до локтя запустил в болячку…». А у меня дома Астафьев признавался, что никогда бы не осмелился написать такую повесть, да и объёмного мифологического мышления не хватило бы. Ведь дело не в сюжете, каким бы смелым он не был, дело в объёмности национального мифотворчества, что дано всего лишь единицам — избранным свыше. В 1985 году Валентин Распутин вспоминал: «Что до „Живи и помни“, несмотря на то, что Астафьев насторожился, как бы мне не влетело, всё обошлось. А вот „Матёру“ останавливали…». Хватало наверху умных бесов, боящихся русского национального мифа.
Валентину Распутину исполняется 70 лет. Написано немало страниц, ставших уже при его жизни русской классикой. Его не обошли ни радости и победы, ни горести и поражения. Всего хватанул с лихвой. Выстоял. Стоит дальше. Смерть не обошла стороной ни многих его героев, ни его семью. Но и в его поминальной молитве звучит не просто личностное, а всенародное искупление, он стоит перед Господом нашим как один из отвечающих за русский народ, за все грехи его и слабости. Зачем взвалена на него такая тяжкая ноша? Но пока он пишет, пока он держит ответ, может быть, каждому из нас в чём-то легче жить.
Думаю, помогает ему и Сибирь, помогает родная природа. Неслучайно он при любой возможности уезжает со своей московской квартиры в родные места. Не случайно Сибири посвятил он и все произведения свои. Через Сибирь познаёт он и весь народ русский. И Настёна со своим горемыкой Андреем Гуськовым, и старухи материнские, и Тамара из «Дочь Ивана, мать Ивана» — это всё образы, почерпнутые из глубин русского народа. Валентин Распутин самой природой своего таланта настроен на волну народного сознания. Тем сильнее сопереживаешь их чувствам. Что будет с ними, что происходит с ними, то же творится и с самим народом.
И всё же, несмотря на горечь всех поражений и жалость ко всем жертвам, так мечтается мне о том, что начинает всплывать Матёра, поднимаются обречённые на смерть, очнутся забубённые и пропитые головушки и крикнут грозное распутинское: «Не смей!».
А там уже подрастают и молодые, техничные и национально мыслящие ребята, с ними поднимается весь Русский мир. Куда деваться, «им надо нашу линию выправлять…».
Его герои творят русский национальный миф во всём многоголосии природной Руси.
Спасибо тебе, Валентин Григорьевич, от всех наших читателей! Дай Бог и дальше нам вместе творить общее русское дело!
