 |
| Фома | Алексей Соколов | 08.03.2007 |
Мы приехали сюда по официальному приглашению попечителя монастырского приюта «Ковчег» — человека весьма уважаемого и влиятельного, попросившего не называть в статье его имени.
Посмотрев ознакомительный фильм, в дороге я думал о том же, о чем в такой ситуации, уверен, подумали бы многие: знаем мы этих благотворителей, видели… Серьезные дядечки, чьи имена пишут на золотых табличках у дверей восстановленных ими храмов, блеск и красота официальных офисов церковных и общественных организаций, которым повезло оказаться под щедрым спонсорским дождем… И все это — на фоне нищих сельских приходов, у которых нет средств перекрыть крышу храма, и живущих впроголодь детей в интернатах, в которых даже обуви на всех воспитанников не хватает…
Я не сомневался, что приют, в который меня пригласили, не бедствует. И что там меня ждет официальная программа. И не ошибся. Девочки в нарядных платьицах пропели нам песни о Рождестве и о родном приюте, самые маленькие читали стихи.
В какой-то момент я взглянул на того, кто меня сюда пригласил. Пожилой человек в аккуратном неброском костюме следил за выступлением, и в глазах у него отражалось то, чем он жил в данный момент… Двухлетняя девочка, еще год назад ползавшая по полу неотапливаемой избы в поисках хлебных крошек, читала стишок про косолапого мишку. Другая девочка, певшая в хоре — он сам привез ее сюда, подобрав на улице во время одной из своих деловых поездок…
У нас в стране много несчастных детей и много бедных приютов, у которых полно проблем. Написано о них тоже немало, и еще больше можно написать, потому что конфликтов и трагедий хватит в них еще не на одно поколение журналистов.
И на этом фоне мой рассказ о «Ковчеге», наверное, многим покажется слишком елейным. Но я все равно о нем напишу. Вдруг кто-то прочтет, задумается и поможет создать такой же приют где-то еще…
Побег в монастырь
Никто не думал, что в обители появится свой приют. Директор приюта, мать Амвросия, в прошлом профессиональный педагог, просто преподавала в воскресной школе. Сельских детей в ней было немного, зато воспитанники расположенного рядом частного детского дома охотно ходили на занятия. Однажды они объявили, что хотят остаться в монастыре навсегда…— Здесь тогда уже жили две девочки, потому что тут работали их мамы, — рассказывала мне Таисия, одна из старших воспитанниц приюта. — И мы видели, что им тут лучше, чем нам у себя…
Подробности девочки рассказывают с неохотой. Но как бы там ни было, приехавшая разбирать этот запутанный казус комиссия походила, посмотрела и не стала возвращать детей обратно.
— Есть два варианта: либо живите в монастыре, либо развозим вас по государственным детдомам, — сказали им.
В государственные детдома никто не поехал…
Конечно, в монастыре не были готовы к такому повороту событий, но возражать все равно не стали, и с благословения настоятельницы матушки Елисаветы приняли детей к себе. Поначалу разместили девочек в просторной комнате, где проходили занятия воскресной школы. Почти сразу на помощь пришли благотворители, не поскупившись на средства: меньше чем за год построили двухэтажное здание со своей кухней, гостиной, библиотекой и даже маленьким спортзалом.
— Девочки все такие веселые, общительные, — сказала мне одна из монахинь. — Но вы же понимаете — это внешнее, а на самом деле у каждой своя рана… Просто они не любят об этом говорить, в себе копят. Хорошо, что у нас среди сестер и врачи, и психологи…
Интересно, что в приюте отнюдь не все сироты. У многих, если не у большинства, есть родители, или хотя бы один из них. Бывает, они даже приезжают в приют проверить: как тут их дети? Смотрят, убеждаются, что все хорошо, и уезжают. С совершенно спокойной совестью. Ведь главное, что дети в тепле и их хорошо содержат…
Леночке всего годик, она любит «рассказывать стихи». Точнее, рассказывают двухлетние Галя и Вика, а Леночка только стоит рядом, как бы принимая участие.
— Леночка, какая у тебя прическа сегодня! А кто ее сделал?
— Мама!
Мама — это молодая монахиня Иустиния. Она сама просила, чтобы ей доверили троицу самых младших. Спрашиваю, кто же из них ее любимица.
— Не знаю: они все такие разные! Вот Галочка любит общаться, но если приходит кто-то новый, сначала на меня смотрит, как я к этому человеку отношусь, а потом уже начинает ему про все рассказывать. Вика наоборот — уткнется в книжку с картинками и сидит…
— А Леночка?
— Ну, эта все время у мамы на руках! — улыбается «мама» Иустиния.
Наверное, тут тема на целую отдельную статью: как совмещать монашеское служение и роль мамы? Ведь мама — это навсегда… Но матушка Иустиния об этом не думает, просто самозабвенно возится со своими детьми.
Поттер преткновения
На деньги благотворителей можно построить дом, одеть детей и дать им образование. Но заставить этих детей любить и доверять не так легко. А в «Ковчеге», мне кажется, удалось этого добиться.Почему я так решил? На основе своих наблюдений. И дело тут вовсе не в торжественной части, аккуратных костюмчиках и улыбках гостям. Но когда дети бросаются взрослому на шею, когда они просто берут его за руку, думая, что их никто больше не видит… Может, конечно, среди воспитателей и есть великие режиссеры, но я почему-то уверен, что все это было искренне. Впрочем, любовь — слишком сложная материя для журналиста. Проблемы воспитания куда приземленней, тем более что здесь, применительно к «Ковчегу», есть о чем поговорить.
Часто в православных приютах во главу угла ставят изоляцию от внешнего мира, начиная, как правило, с телевизора. В «Ковчеге» телевизор есть, но до него почти никогда дело не доходит — еще не полностью освоена богатая фильмотека, в которой есть и документальные фильмы, и старое советское кино, и мультики — отечественные и западные, и современные фильмы… «Четыре танкиста» и «Дело Румянцева», «Гарфилд» и целая подборка Диснея. Говорят, что девочкам больше всего нравятся фильмы о диких животных.
Библиотека в приюте тоже обширная, причем никакой особой цензуры в ней я не заметил и решил спросить об этом саму матушку Амвросию.
— А что они сейчас читают?
— Тамару Крюкову очень любят.
— А «Гарри Поттер»?
— Нет. Знаете, я и сама его не читала, и за детей опасаюсь, все-таки батюшки многие отрицательно отзываются. Но пока никто из девочек и не просил… Но если захотят, естественно, будем читать. Вместе. Так лучше, чем под подушкой втайне от всех.
— А бывало, что под подушкой читали?
— Конечно, бывало! Это ведь живые дети, у них и секреты свои есть, и под подушкой они читают. Но я, если нахожу какие-то сомнительные книжки, пытаюсь честно объяснить, что в этой книге вредно. Тут главное не действовать по принципу «нельзя, потому что я так хочу». Такой манеры дети не приемлют. Взрослый человек должен не воспитывать детей, а жить с ними одной жизнью. Их бедами и радостями. Часто монастырским приютам как раз этого и не хватает, потому что монаху, человеку, ушедшему из мира, бывает сложно понять детей изнутри…
Матушка Амвросия вообще не похожа на руководителя монастырского приюта, как их изображают в кино. Девочки говорили мне, что в детдоме, где они жили раньше, их предупреждали:
— Вас оденут в черное и будут готовить в монашки!
Не одели. Девочки самые обычные, черных юбок не носят. У одной из старших в ушах сережки. И в школу они ходят в самую обычную, сельскую.
Я хотел было узнать, не обижают ли местные приютских, но оказалось, что в школу ходят двадцать три девочки из «Ковчега» и семеро ребят из села. Так что вопрос отпал сам собой. Правда, опять удивило то, как спокойно воспитатели реагируют на общение детей со сверстниками «извне». Диалог на эту тему с матушкой Амвросией оказался весьма неожиданным.
— Матушка, не боитесь, что нахватаются всякого?
— Да, конечно, нахватаются! И плохо вроде бы, а что делать? Если их тут закрыть, как в банке, так потом, когда они из нее выйдут, им еще хуже будет. Как они станут жить? В большом мире все будет по-другому, и надо детей к этому готовить. Поэтому мы тут тепличных условий не создаем.
Отдельная тема — вера. На первый взгляд кажется, что вокруг нее должен был завязаться целый узел проблем. Еще бы! Это же православный монастырь, а дети-то все разные: кто-то верит, кто-то нет. Неизбежно должен возникнуть конфликт. Но его почему-то нет.
— Почему вы именно в монастырь пошли?
— Ну… мы как-то доверяли Церкви.
И все. И никаких интеллигентских сомнений-переживаний.
Конечно, здесь преподают Закон Божий. Та самая воскресная школа, с которой все начиналось, продолжает действовать, хотя и в слегка измененном виде. Конечно, по праздникам все девочки на Литургии. А еще есть утренние и вечерние молитвы.
Но монастырского устава нет. Приютский дом расположен в пределах обители, как бы под защитой ее прочных стен, но в то же время с краю. Девочки живут по своему расписанию, даже обедают отдельно от монахинь.
— Вы как проблему их воцерковления решаете?
— А никак не решаем. Обычно они сами как-то втягиваются. «Все пошли на молитву, и я пошла». Сначала скучно, потом начинает вникать, интересуется, а потом в человеке что-то меняется. Он становится совершенно другим.
— И со всеми так?
— Пока со всеми. Если вдруг кто-то начнет в истерике биться, скажет, что читать молитвы не станет, — тогда, конечно, пусть не молится. Но пока такого не было.
Тактика и стратегия
— Нам повезло, что мы попали сюда, — говорили мне девочки из «Ковчега». Действительно, повезло. Можно сказать, с ними случилось чудо, о котором могут только мечтать тысячи никому не нужных детей.Но вот вопрос: а стоило ли так тратиться на них, если вокруг так много других обездоленных? Можно ведь было обойтись без музыкальной и художественной школ, без учителя танцев из Москвы, без велосипедов, компьютерного класса и прочего. А то создали рай на тридцать человек, а остальных будто не замечают…
Да, денег, потраченных на «Ковчег», вполне хватило бы на сотню, а то и на двести или даже триста детей. Если просто взять эти средства и поделить, выдав каждому еще одну порцию сухих социальных подачек. Но дело в том, что «Ковчег» — это не казенный приют. Его задача — не поддерживать жизнеспособность детей вплоть до наступления их совершеннолетия, а растить людей.
И для того московского благотворителя каждая из этих девочек — его собственный ребенок, в котором он видит личность, а не еще одну живую единицу, безликого гражданина, которого надо чем-то кормить и во что-то одеть.
Воспитанниц здесь всего тридцать, зато им подарили жизнь, полноценную настолько, насколько это возможно без родительского участия. И если говорить о смысле моей статьи, то я вижу его лишь в одном: «Ковчег» должен послужить примером. Причем для всех. И для будущих благотворителей, и для будущих воспитателей, без которых можно бесконечно писать о проблемах «ненужных детей», изводить бумагу и получать гонорары. Но вряд ли что-то от этого сдвинется с места.
Впереди «Ковчег» ждет испытание, которого боятся все — и воспитатели, и сами девочки: это тот день, когда приюту предстоит выпустить их в большой мир. Что тогда будет — не может сказать никто.
Девочки строят планы на жизнь, и кто-то уже мечтает остаться в монастыре, даже пробует силы на клиросе. Пока из «Ковчега» ушли трое — одна отправилась к бабушке в Москву заканчивать школу, две другие поехали в Нижний Новгород учиться на музыканта и фельдшера. Нижегородский архиепископ Георгий помог им с жильем: поселил при епархиальном училище.
— Звонят пока каждый день, потом будут, конечно, реже, — говорит матушка Амвросия. — И пока еще хотят вернуться. Как будет дальше — не знаю. Жизнь покажет.
— А сами бы вы как хотели видеть их будущее?
— Наверное, надо сказать: хочется, чтобы остались в монастыре, но это неправда. Пусть просто станут хорошими людьми, помнящими о Боге. Пусть будут врачами, музыкантами. Две девочки вот хотят в школу милиции в Александров. Пусть. ¦
