Героям нашего времени посвящается

Сегодня у меня — необычное задание. Я еду в отряд специального назначения, по-другому — спецназ. В самом этом слове уже слышится что-то грозное. Сразу представляются крепкие парни, лихо орудующие гранатометами, в камуфляже и черных масках с прорезями для глаз. Вроде тех, кого я видела в художественном фильме с одноименным названием. И вдруг передо мной — совсем молодые ребята, на вид — лет 18−19, мальчишки еще. И тоже — спецназ. Только настоящий.

Их лагерь разбит в полевых условиях, здесь стоят брезентовые палатки, боевая техника. Но тут выясняется: журналистам въезд воспрещен. Объясняю, что я — из православной газеты. И так как приехала я вместе со священником Владимиром Кашириным, окормляющим эту воинскую часть, то командование разрешает пройти на территорию, но строго предупреждает: упоминать в публикации номер отряда, имена и фамилии бойцов, их звания, равно как и место дислокации и путь назначения строго запрещено — отряд специального назначения едет на войну.

Эта война, которая идет в нашей стране уже давно и о которой раньше так много говорилось и писалось, вроде бы завершилась. По крайней мере, такие выводы можно сделать из редких сообщений и скупых сведений, периодически появляющихся на новостных лентах, в них она и войной-то, по сути, уже не называется, но для ребят из спецназа эта война — реальность. Такая, что реальнее некуда. Возможно, кто-то из нас, мирного населения, предпочитает не думать об этой войне, кто-то просто устал от нее, а кто и вовсе забыл, поскольку его лично она не коснулась, но война идет.

Можно сколько угодно называть ее локальным конфликтом, операцией по ликвидации незаконных банд-формирований (как будто бывают законные!), а Чечню — не зоной боевых действий, а просто «горячей точкой». Скорее всего, это и правильно — чтобы не нагнетать истерию, но пока там убивают — это война. А там убивают, и в отряде специального назначения помнят каждого, кто не вернулся домой.

Но ребята из спецназа снова едут туда. Едут воевать. Кто-то — впервые, для кого-то это очередной боевой выезд. Есть и такие, у кого на счету десятки командировок, для них — это обычное дело. Бывалые люди говорят, что со временем инстинкт самосохранения притупляется, и человек перестает испытывать страх — просто устает бояться и начинает воспринимать жизнь на войне как нормальную, а порой и единственно существующую реальность. Более того, мирная жизнь «на гражданке» уже перестает радовать, и его снова и снова тянет вернуться в строй. В спецназе есть такие ребята. То, что они видели, пережили и знают, трудно представить тем, кто видел войну только по телевизору и никогда не держал в руках автомата. Да они сами вряд ли когда-нибудь расскажут об этом. Среди молодого пополнения их можно определить почти безошибочно — что-то такое есть в их взглядах, что отличает их от остальных сослуживцев.

Сразу можно узнать и тех, для кого эта командировка в Чечню — первая в жизни. У них добрые улыбки, а в глазах — плохо скрываемое волнение, и еще они охотнее отвечают на вопросы, хотя тоже особо не распространяются:

— В первый раз в Чечню?

— В первый.

— Почему решил поехать?

— Контракт подписал.

— Но ты знал, на что идешь?

— Конечно, я в отряде полгода «срочником» прослужил.

— И почему решил подписать контракт?

— У контрактников больше «плюсов».

— А как семья отнеслась к твоему решению?

— Волнуются.

— А девушка есть?

— Мы с ней расстались еще до армии…

Быт в казарме хорошо отлажен: в несколько рядов стоят двухъярусные железные кровати с панцирными сетками, на боковушках развешана форма, на батарее сушатся чьи-то сапоги, прямо на полу лежат каски, а неподалеку — сложенные автоматы. От этого непривычного соседства и непосредственной близости к боевому оружию становится не по себе, но бойцы так спокойно и умело с ним обращаются, что леденящий душу холод ослабевает, хотя стоять рядом даже с разобранным автоматом все равно неприятно. Отряд готовится к ночным стрельбам, и потому многие заняты чисткой оружия. Чтобы как-то начать разговор, спрашиваю одного спецназовца с винтовкой в руках:

— Что, настоящая?

Он снисходительно улыбается:

— Конечно.

— А как называется?

— СВД-шка.

И поясняет:

— Снайперская винтовка Драгунова с оптическим прицелом.

— И что нужно, чтобы стать снайпером?

— Хорошее зрение…

Казарма гудит: кто-то строится на ужин, кто-то смотрит кино — телевизоров в казарме несколько, в разных углах — свой, у некоторых ребят — ноутбуки, у многих в руках — сотовые телефоны. В общем, обычная современная молодежь, только в военной форме. Кто-то пишет, сидя за столом, кто-то греет чайник, кто-то просто отдыхает, пока выдалось свободное время. Но сразу видно: приезд в отряд отца Владимира — долгожданное событие. Все оставляют свои дела и рассаживаются на табуретках в два ряда. Батюшку встречают как родного, многие его хорошо знают — он уже выезжал с отрядом в Чечню, обустраивал там палаточный храм, жил вместе с бойцами в полевых условиях. Сегодня он приехал, как обычно, одних — покрестить, других — исповедать и причастить. Кроме того, отец Владимир привез в подарок отряду икону Святой Троицы, православную литературу и нательные крестики — тем, у кого их пока нет.

После краткой беседы (без громких слов о патриотизме, героизме и любви к Родине) батюшка приглашает пройти с собой тех, кто желает принять Крещение. С мест поднимаются несколько ребят, они проходят в «медсанчасть» (отгороженный белой занавеской угол казармы). Здесь уже все готово для совершения одного из самых важных Таинств в жизни человека — его рождения в жизнь вечную. Ребята с зажженными свечами в руках повторяют за батюшкой слова молитвы, неуверенно крестятся, а затем подходят к исповеди и Причастию. Здесь к ним присоединяются остальные.

Все проходит достаточно быстро, но без спешки, как говорят военные — согласно распорядку. Остается время и на общение — ребята задают отцу Владимиру интересующие их вопросы, спрашивают, когда он приедет к ним в следующий раз, просят привезти пояс с 90-м псалмом «Живый в помощи Вышняго», кто-то просит серебряный крестик, на что батюшка строго отвечает:

-Ты сначала обычный надень.

А я в свою очередь пытаюсь разговорить тех, кто сегодня крестился и впервые причастился Святых Христовых Таин:

— Почему ты решил принять Крещение?

— Не знаю. Захотелось.

— А в Чечню в который раз едешь?

— В третий.

— И потом поедешь снова?

— Нет, это крайний.

Слово «последний» здесь говорить нельзя, можно сказать «заключительный», а лучше — «крайний». Как выяснилось, спецназовцы — народ суеверный. Глядя в объектив фотоаппарата, я замечала недовольные и настороженные лица. Думала — не нравится вспышка. Оказалось — плохая примета. Нельзя фотографироваться перед стрельбами. Особое табу — фото на память перед выездом в Чечню. Говорю:

— Православный человек не должен быть суеверным.

Но у них на этот счет явно свое мнение, и так легко расстаться с ним они не могут, даже приняв Таинство Крещения.

— А на войне страшно?

— Страшно.

— Молитва помогает?

— Еще как помогает.

— А сына своего отдашь в армию?

— Конечно, пусть растет настоящим мужиком…

Другой вопрос, который меня волнует: почему эти ребята выбрали для себя такую сложную и опасную стезю? Находятся те, кто упрекает контрактников в отсутствии патриотизма и говорит, что для них главное — материальный фактор. Действительно, некоторые бойцы, особенно из необеспеченных семей, не видят иного способа помочь своим родным, как после нескольких месяцев срочной службы подписать контракт с Министерством обороны, чтобы высылать домой свое денежное довольствие. Хотя суммы, получаемые спецназовцами за командировку в Чечню, несоразмерно малы в сравнении с ежедневным риском, которому они себя подвергают. Значит, все-таки не деньги главное, значит, есть что-то еще, о чем эти ребята не хотят говорить. Но, наконец, слышу:

— Кто-то ведь должен Родину защищать.

— Значит, не перевелись еще герои на Руси?

— Посмотрите вокруг. Вот они, герои. Здесь каждый — герой.

http://www.eparhia-saratov.ru/txts/journal/articles/02society/20 070 305.html