Имей память смертную

«Мой муж покончил с собой, — написала мне Галина Петровна Белопольцева из п. Волот Новгородской области. — Пошла я в церковь, чтобы похоронить его по-людски, а мне говорят: церковь самоубийц не отпевает и записочки за их упокой не принимает. Какая жестокость!» К сожалению, подобная ситуация сегодня очень типична. В одной из телевизионных передач «Слово пастыря» митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл привёл устрашающую цифру: еженедельно в одну только Смоленскую епархию приходит не менее пятнадцати прошений отпеть самоубийц. Так что проблема эта, увы, «дозрела» до того, чтобы бить в колокола. Предлагаю вниманию читателей беседу на эту тему с о. Георгием (Бреевым) — членом канонической комиссии, созданной специально по этой проблеме при Патриархате.

-Я понимаю, Наталья Алексеевна, смятение сограждан и сопереживаю. Сегодня жизнь чрезвычайно сложна, а порой страшна. Не на что опереться, почва уходит из-под ног. Уклад нашей прежней жизни был прочерчен с пелёнок. Уже в детском саду нам талдычили, что завтра вождь страны приведёт её к светлому коммунистическому будущему. И вот завтра наступило, но не светлое, а тёмное: психологические нагрузки чудовищны, люди обмануты и обездолены. В такие периоды самоубийство может стать социальным явлением. И противостоять этому может только пробуждение духовной жизни. Но перестроиться духовно людям трудно: детская, чистая вера потеряна, происходит трагедия безверия. Те же, у кого Бог в душе, всегда жили скромно и не делали ставку на материальное благополучие. Их защита и опора — внутренняя духовная жизнь. К великому сожалению, таких людей меньшинство.

Да, жизнь тяжела, но самоубийство — это всё-таки не выход. Он — в собственной духовной переориентации. Человек духовно свободный сможет перенести любые страдания, так как он знает: подлинная радость даётся не благами мирскими, а духовной жизнью.

Теперь — о письме Галины Петровны. Действительно, Церковь отказывает самоубийце в христианском погребении и смотрит на него, как на обречённого на вечную гибель. Если бы человек, только подумавший об этом страшном шаге, знал, что за ним стоит, никогда бы не решился на него.

-Так что же за ним стоит?

-Самоубийство равносильно убийству, ибо моя жизнь не только моя, она прежде всего принадлежит Богу. Он и только Он имеет на неё абсолютное право. Самоубийство даже страшнее убийства, так как убивается не только тело, но и душа, и тем самым человек как бы «выбрасывает» себя из вечности. Убить себя — значит ад, переживаемый здесь, на земле, перенести в вечность. И если в следующую минуту жизни могло бы всё наладиться, то в вечности ничего не исправишь, там мучения продолжатся.

-Батюшка, в печати принято обсуждать любые темы. И лишь на разговоре о смерти лежит как бы табу, люди боятся о ней говорить. Чем это объяснить?

-Тем, что многим хочется бездумно проводить свои дни. Мы не хотим, чтобы что-то напоминало о кончине. А вот в древности о смерти говорили, как о единственных вратах, через которые можно войти в вечную жизнь. Поэтому древние христиане так часто напоминали друг другу: «Имей память смертную».

Меня поразили слова апостола Павла: Смерть для меня приобретение". Умереть — это не значит потерять жизнь, это значит обрести вечность. Расскажу такую историю. Интеллигентный человек участвует во всех похоронах в своём провинциальном городке. Появляется он на них всегда во фраке и всех поздравляет с новопреставленным. Многим это кажется кощунственным, как же можно поздравлять со смертью близкого человека! Но смысл то поведения этого человека был в том, что он как бы переводит скорбное восприятие в торжественное: ведь в этот день умерший предстал пред лицо Божье.

А вспомним наше не такое уж давнее прошлое. К тяжело болящему призывался священник, исповедовал, причащал, соборовал, и никого это не пугало, не настораживало — таков был привычный порядок вещей. Именно ему следовал и умирающий великий Пушкин.

А вот рассказ лечащего врача Гоголя — Тарасенкова. Когда его друг граф Толстой, желая отвлечь писателя от горестных мыслей, заговорил о легкомысленных предметах, Гоголь заметил ему с благоговейным изумлением: «Что это вы говорите? Можно ли рассуждать об этих вещах, когда я готовлюсь к такой страшной минуте». И доктор приводит последние слова Гоголя: «Как сладко умирать!»

Задолго готовил себе гроб русский крестьянин, он так и назывался — хата или домовина. То, что скажу, кого-то, может, и шокировать, но от этого истина не умаляется: надо привыкать к мысли о смерти, как можно раньше. По опыту мы знаем её с рождения. Вот смотрите: ложимся спать и во сне впадаем в полное забытьё, нас нет, переживается как бы мини смерть. Но, тем не менее, каждый вечер всё-таки ложимся спать.

Или так. Ребёнок, переходя из детства в юность, оставляет в прошлом некоторые возрастные свойства. И так на протяжении всей жизни — взрослея, мы расстаёмся с атрибутами, свойственными прошедшему периоду жизни. Но вот представить, что в какой-то момент произойдёт врастание из временного состояния в вечное, — нам трудно.

Если бы осознали нашу укоренённость в вечной жизни, то во многом избавились бы от страха смерти. А так, не думая о последних днях своих, существуем, как будто пишем черновик, который когда-то перепишем начисто. Какая иллюзия! Да в любой момент может прийти смерть и пожнёт нас в том виде, как мы есть, не дав ничего переделать, переписать. Поэтому и призывают нас помнить о смерти, чтобы жить достойно. Вы подумайте только, как был бы значителен каждый момент бытия, помни мы, что он может стать последним.

-Отец Георгий, ваши доводы, конечно же, убедительны. Но у читателя наверняка возникнет вопрос, как же научиться такому отношению к смерти нам, обычным людям? Как вести себя с умирающим близким человеком?

-Отвечу вам примером. Мой близкий знакомый умирал тяжело. За два дня до смерти сказал обреченно: «Вот и конец». «Да ты что? — как бы возмущаясь ответила его сестра, которая знала истинное положение. — И не думай об этом. Гони эти мысли прочь. Скоро поправишься». Какие пустые слова! Да, человек на пороге смерти ждёт совсем другого утешения, а порой и сам хотел бы напутствовать остающихся на земле. Вспомним опять же Пушкина. В последние часы жизни он призвал жену и детей и благословил их на всю оставшуюся жизнь.

Из многочисленных исповедей умирающих знаю: они догадываются о предстоящем и чутко улавливают, когда им говорят правду, а когда сознательную ложь, пусть и во спасение, как считают окружающие. Умирающий жаждет не формального сочувствия, но глубинного общения, а здоровый человек бежит от него, оставляя один на один с горестными думами. Как же страшно умирать одиноко!

-Батюшка, меня поразил рассказ митрополита Антония о том, как умирала его мать. Я хотела бы коротенько пересказать его для наших читателей. Мать Владыки умирала три года от рака. Её оперировали — и неуспешно. «Доктор сказал, — пишет митрополит, — „Вы, конечно, не скажете этого матери“. Я ответил: „Скажу обязательно“. И сказал. Мы помолчали, а потом моя мать сказала: „Значит, я умру“. И я ответил: „Да“. И затем мы остались вместе в полном молчании. Мы стояли перед лицом чего-то, что вошло в жизнь и всё в ней перевернуло. Жизнь пошла дальше. Ни на минуту мы не были замурованы в ложь, не должны были играть. Никогда мне не требовалось входить в комнату матери с улыбкой, в которой была бы ложь, или с неправдивыми словами. Ни в какой момент нам не пришлось притворяться, будто жизнь побеждает, будто смертная болезнь отступает, будто положение лучше, чем оно есть на самом деле. Ни в какой момент мы не были лишены взаимной поддержки. Когда моей матери нужна была помощь, я приходил и мы разговаривали о её смерти, о моём одиночестве».

-Сколько в этом мужества и мудрости! Батюшка, а как вы относитесь к тому, что родители стараются не показывать своим детям умерших родственников, боясь, что вид мёртвого человека напугает ребёнка?

-Это идёт от языческого отношения к смерти. Моя хорошая старая знакомая тяжко болела много лет и умерла. Сын и невестка попросили отпеть её, я, конечно, согласился. «А где же дети?» — спросил я молодых. «Мы отправили их к другой бабушке. Не могли же мы их оставить в доме, где покойница. Они и так травмированы смертью: на их глазах кошки задрали кролика». Я возразил: «Неужели вы хотите, чтобы через всю жизнь они пронесли именно эту картину — ужасный вид разодранного животного?»

Когда они всё-таки привели детей, я подвёл их к умершей бабушке. В комнате стояла не тишина ужаса, а тишина глубочайшего покоя. Дети провели у гроба долгие минуты, приобщаясь к смерти (пусть и не осознанно). Они спросили: «Что случилось с бабушкой?» Я сказал: «Вы много раз слышали, как ей хотелось уйти к дедушке. Это и произошло». «Значит, она счастлива». — заключили внуки.

Так что же лучше, гуманнее: чтобы дети воспринимали смерть в образе разодранного кролика или как покой и величие? Ребёнок смотрит на смерть чистым, незамутнённым взором, особенно если присутствует на отпевании в церкви. Он относится к ней не усложнённо, не закомплексованно, интуитивно чувствуя, что это переход в иной мир. И начинает понимать: я тоже смертный. Без этого осознания он вырастет пустышкой, порхающей бабочкой. Бывает так, что взрослые навязывают детям слишком трагичное восприятие смерти — они не столько переживают, сколько выявляют свои чувства истошным криком. Если же, повторюсь, смерть встречается с достоинством духовного акта, дети воспринимают её как должно, то-есть, как новую страницу жизни.

-Батюшка, когда человек долго перед смертью болеет, близкие оказываются как бы психологически подготовленными к его уходу. Но вот покидает мир младенец. Как поддержать родителей, как помочь пережить такое горе? Как ответить на вопрос: почему Господь так «несправедливо» лишил жизни чистое дитя?

-Пустые слова сочувствия не помогут. Задача близких — помочь скорбящим пройти этот мучительный путь, быть рядом с ними на самом дне этого горя. Мне кажется, надо дать время благодати и внутреннему опыту облегчить страдание. Можно сказать: «Да, это страшная утрата, но он ушёл от вас к Богу. Молитесь, и вы будете связаны молитвенными узами со своим ребёнком». В службе есть ряд мест, где и сам усопший поддерживает оставшихся на земле: «Не рыдайте обо мне», — говорится там.

С другой стороны, мы знаем, что иногда смерть ребёнка освобождает его от более страшной беды, чем разлука с временной жизнью. Расскажу вам такую историю. Маленький Рылеев, будущий декабрист, смертельно заболел. Врачи сказали, что дни его сочтены. Мать ребёнка денно и нощно молилась о его выздоровлении. И вот однажды задремала и приснился ей сон. Господь развернул картину всей будущей трагической жизни её сына и спросил: «Ты по-прежнему просишь об его исцелении?» «Да», — ответила измученная женщина. С этой ночи ребёнок пошёл на поправку. Что ждало взрослого Рылеева, мы хорошо знаем — эшафот.

-Благодарю вас, батюшка. Надеюсь, прочитав эту беседу, кто-то из читателей призадумается над тем, о чём он так упорно избегает размышлять в своей повседневной жизни.

Наталья ЛАРИНА

http://www.radonezh.ru/analytic/articles/?ID=2201