 |
| МК в Питере | Протоиерей Александр Григорьев, Ольга Горшкова | 02.03.2007 |
Пойти к заблудшей овце
Сейчас отец Александр официально не служит в «Крестах» — надо поднимать храм святителя Николая Чудотворца. Но каждую неделю он продолжает приходить в тюрьму к бывшим подопечным.Если подняться наверх мимо административных кабинетов следственного изолятора на второй этаж, можно попасть в небольшое помещение, похожее на актовый зал.
— Здесь была сцена, — рассказывает священник. — Это все надо было вымолить. Долгое время администрация здесь плясала, а мы смиренно молились. Три года происходило соревнование. Наконец Господь победил. Сцена снесена. Иконостас я привел в порядок.
Сейчас храм отремонтирован. Есть даже колокольня с девятью колоколами. Заключенные очень любят залезать на верхотуру и с радостью звонить.
— Когда здесь была первая служба на Рождество — на протяжении каждой литургии тучи расходились и солнышко светило, — вспоминает батюшка. — Это было знамение — Бог радуется. Здесь тяжело — люди страдают, мучаются, а бывает, что и возрождаются.
«Мне так хорошо в тюрьме»
Перед назначением в «Кресты» отец Александр несколько лет навещал женскую колонию в Саблине.— Подходит ко мне одна женщина и рассказывает, что у них на предприятии начальство проворовалось: «Мне сказали, посиди за всех — я и сижу». Еще старушка ко мне подошла. «Мне так хорошо здесь на зоне, — говорит, — спокойно. Сын пьянствовал, бил меня. Однажды привел женщину и стал блудить прямо на моих глазах. Бензин оказался под рукой. Я облила их и подожгла. От ожогов он умер». В женской колонии сексуальная потребность, бывает, находит свой выход в лесбийской любви. Официально такие отношения, разумеется, запрещены, но наказывают «провинившихся» редко.
— Подходит ко мне мужик в фуфайке с усами, — рассказывает отец Александр, — пригляделся — а это на самом деле женщина. «Батюшка, — спрашивает, — а это не грех, что моя крестная на мне женится?» — «Грех, — отвечаю, — конечно».
Батюшка говорит, что именно поездки в Саблино помогли ему понять свое предназначение. Однажды на пожертвования священник купил лука и чеснока и поехал к своим подопечным.
— Только я вхожу в колонию, женщины бегут ко мне, — рассказывает отец Александр. — Я каждую исповедую и даю ей лучинку или чесночинку. Вот подходит ко мне последняя в очереди женщина, и ей как раз достается последняя луковичка. В следующий раз то же самое. Тут мне звонит настоятель и говорит: «Меня из церкви в „Крестах“ переводят в область. Не хотите ли за меня послужить?» Я ответил: «Да!» Потом подумал: на что я согласился? Жена испугалась: «Ой, тебя убьют!» Был пост. Я опять взял некоторое количество лука, чеснока и поехал в колонию. По дороге думал: «Хватит или нет?»
И в этот раз гостинцев хватило ровно всем нуждающимся. Тогда отец Александр решил, что это троекратное знамение, чтобы он пошел служить в «Кресты».
Школа преступности
Россия — крупнейший производитель заключенных в мире. У нас уровень преступности в 30 раз выше, чем в европейских странах. В Англии на 80 миллионов населения заключенных 30 тысяч. У нас население в два раза больше, а в тюрьмах и зонах находится более 800 тысяч человек.— Поначалу, когда я в 1999 году только пришел служить в «Кресты», там были жуткие условия, — вспоминает отец Александр. — Ко мне приводят заключенных, и некоторые тут же падают, теряют сознание. Потому что сидели в страшной давке, по 12 человек в восьмиметровой камере. Спали в три смены. Такое содержание можно было приравнивать к пыткам! Сейчас, конечно, легче. Сидят по 5 человек в камере. Я был в английской тюрьме. Там просторные камеры, теннисные столы в коридорах. Когда обед развозят, такие запахи раздаются! Меню мясное, рыбное, вегетарианское на выбор. А у нас баланда из перловки, всех травят комбижиром. Отец Александр говорит, что в наших тюрьмах заключенные не перевоспитываются, а наоборот. Он называет тюрьмы школами преступности.
— Во времена тоталитарного режима, когда в тюрьмах сидели миллионы, а надзирателей не хватало, придумали самоуправление заключенных, — говорит священник. — Из уголовников назначали старост, бригадиров. Такой порядок существует до сих пор. Бригадир — это, как правило, преступник со стажем, которого все боятся. А на воле бригадиром называют помощника «авторитета». Вот молодые заключенные и делают вывод: «Что в тюрьме, что на воле, власть одна — бандитская». Когда я только заступил на службу в «Кресты», у нас произошел инцидент. Был такой бригадир, у него пальцев на руке не было. Это у них так принято доказывать, что ты крутой — сможешь палец себе отрезать или нет? Он довел до самоубийства одного из заключенных. Баландеру, разносчику еды, заключенные сдавали деньги, чтобы он договорился купить им что-нибудь и пронести с воли в тюрьму. Но деньги эти у баландера исчезли. И тогда бригадир стал разбираться по-своему. Пригрозил, что убьет его жену и маленькую дочку. Провинившийся, попав в безвыходную ситуацию, повесился. Тут, конечно, администрация забегала.
В тюрьме заключенные теряют последнюю ниточку, связывающую с нормальной жизнью, — жилье. Более опытные соседи по камере нередко их запугивают, заставляют подписать документы на обмен своей квартиры или комнаты на какой-нибудь сарай за городом, который потом «случайно» сгорает. И людям некуда идти, кроме как обратно в тюрьму.
Юрий Шутов много каялся
— Заключенные приходили ко мне исповедоваться, — говорит священник, — но не все могли быть откровенными на исповеди. Кто-то боялся, что их слова дойдут до тюремного начальства. Юрий Шутов не боялся. Я навещал его в лазарете. Он во всем раскаялся. Думаю, он был искренен. Помню одного заключенного. Он сидел за убийство, которое не совершал. Стали мы с ним беседовать, и выяснилось, что он когда-то свою жену заставил сделать аборт. Он покаялся и понял, что его Бог тюрьмой наказывает именно за это. Но большинство из тех, кто приходил в тюремный храм, были искренни и откровенны — терять им уже было нечего. — Пришел ко мне один заключенный креститься, а у него рук нет, — вспоминает батюшка. — Я спрашиваю: «Что с тобой случилось?» — «В девять лет, — говорит, — полез воровать провода. Они оказались под напряжением. Так я руки и потерял». А сидел он за воровство. «Как же, — говорю, — ты креститься будешь?» — «Я, — говорит, — батюшка, учусь креститься ногой».Родня — главный спонсор заключенных, кроме семьи никто не обеспечит в СИЗО даже необходимыми вещами. Но приехать ведь могут не ко всем. Особенно тяжело в женских тюрьмах. У одиноких женщин-заключенных тюремные прокладки — самокрутки из простыней или украденных с производства лоскутков.
— Многие сидят за незначительные преступления, — говорит отец Александр. — Террористов не найти, а за банку кофе сидят. Верблюда пропускают, а комара отцеживают. У нас работникам тюрем платят смешные деньги. Текучесть кадров — от 30 до 50 процентов. Они и учатся работать по-своему, например, проносят водку за деньги. Почему бегут из «бутырок»? Там работают случайные люди, те, кого никуда больше не берут.
Окошко на волю
Но в тюрьме не только плачут и страдают. — Я там многих повенчал, уже и дети родились, и детей покрестил, — рассказывает отец Александр. — Главное, чтобы они любили друг друга и были преданными. Большая похвала тем женщинам, которые не бросают своих мужей в тюрьме.На днях отец Александр опять пойдет в тюрьму навещать своих «заблудших овечек». — Еще Хрущев обещал показать людям последнего преступника и последнего священника, — говорит отец Александр, — но ни те ни другие не переводятся.
Отец Александр уверен, что людей, привыкших жить по звериным законам, можно вернуть на нормальный путь.
— Когда три года назад в тюрьмах разрешили открывать окна, заключенные все не могли привыкнуть к свету и задергивали шторы, — рассказывает священник. — Теперь привыкли. Так и к свету надо просто привыкнуть.
Ольга Горшкова
http://mk-piter.ru/2007/03/01/021/
