О смирении

Как всегда, я помню слова Господа: «Когда поведут вас пред цари и владыки, не приготовляйтесь к ответу, но в самый тот момент вам будет дано слово». Когда я был моложе, то дело было гораздо лучше, чем теперь. В чем было лучше? В том, что по молитве приходящее слово литературно было связано. Часто приходит точное слово, часто приходит как смысл, как состояние. Поэтому простите меня, раньше у меня был ум, способный в одну секунду переложить на правильную речь, а теперь мой мозг не так работает, и поэтому беседы становятся безтолковыми, но все равно, вы потерпите.
Итак, открыл я книжку нашего драгоценного великого Силуана и там читал о смирении. Чудное слово! И к тому, что он пишет там, в своей книге, что вы можете читать (и, пожалуйста, прочитайте), хочу добавить, если хотите, богословский элемент.
Господь говорит: «Моисею, Аврааму, Исааку и Иакову Я открылся, как Всемогущий, но Я не открылся с именем Моим Яхве — АЗ ЕСМЬ СУЩИЙ». В Посланиях своих Иоанн Богослов говорит так: «Бог есть Свет, в Котором нет ни единой тьмы. Бог есть Любовь». А Сам Христос в Евангелии сказал: «Бог есть Дух». Это все разные аспекты откровения о Боге. И имена, которые даны Богу, они даются по характеру Его явлений человеку.
И простите меня, что я буду говорить немного о самом себе. Так как Бог показал мне человека такого, как Силуан, это мне раскрыло многие вещи на жизнь в Боге. Так он говорит о смирении: «Есть смирение аскетическое — „я хуже всех“. А есть смирение от Бога, которое неописуемо». И он называет его — «Христово смирение».
И если Бог является так человеку — смиренный; если Сам Господь сказал: «Научитеся от Меня, яко кроток и смирен сердцем», то допустимо сказать, что Бог есть смирение. Но вопрос о смирении, конечно, всегда нас всех занимает. Нас задавила страсть греховная — гордость, и мы безсильны освободиться от этой страсти. Гордость стала нашим состоянием. И как переменить гордость на смирение, чтобы смирение стало состоянием нашей личности, нашей ипостаси?
Из России я получил одно письмо некоторое время назад, не так давно, и так как я не могу читать сам, потому что не вижу, ослеп, я попрошу о. Серафима прочитать это письмо в той части, которая меня интересует сейчас для беседы.
«Дорогой отец Софроний, большое спасибо Вам за письмо. Вы благодарите меня за гостеприимство, за прием, оказанный о. Симеону, но у меня чувство, что я должна благодарить. Я почти ничего не сделала, а получила много. Потому я благодарю Бога, Вас и самого отца Симеона за наше путешествие. Оно было таким легким, наполненным и радостным, как не может быть при нашей обстановке, при нашей бедности, грязи, плохих дорогах и, наконец, при нашей физической усталости. Но все покрывалось безконечной добротой, простотой и благожелательностью отца Симеона, его любовью ко всем, живым интересом. Это очень важно, что целых десять дней, постоянно я жила в атмосфере, точнее, в духе этой простоты и любви ко всем. Важно, потому что я кое-что узнала о смирении.
О смирении я много читала прежде, а когда стала искать в жизни, то немногого достигла. Первое, я очень хорошо поняла, что такое несмирение — это я. Увидела некоторых людей, которые иногда поступали вопреки гордости. Но теперь я поняла: узнать что-то о смирении можно, только если сам побыл в духе смирения какое-то время; как с запахами, пока сам не вдохнешь — не узнаешь. Богу было угодно на целых десять дней поместить меня совсем близко, в одну машину, в одно путешествие, за один стол с о.Симеоном. И ситуации были разные. И вот, драгоценный результат — я смогла почувствовать, как это бывает, когда смирение.
У нас принято много внимания уделять внешнему проявлению смирения: земные поклоны, целование рук, платок, невступание в разговор, некоторая прибитость. Но, оказывается, можно быть смиренным человеком, оставаясь совершенно самим собой, сохраняя достоинство, говоря об очень умных вещах, и даже рассердиться немного. Кажется, не в поведении и не в отношении дело, а в состоянии. Смирение — это какой-то иной, более высокий план бытия, и, наверное, только Бог это может дать Его человеку. Видимо, конечно, же, все это известно и в этом нет ничего нового, но теперь это мой опыт, притом драгоценный».
Вот замечательное слово в этом письме, что смирение есть состояние нашего духа, если хотите, атрибут. Господь Сам о Себе говорит, как я уже привел слова Его: «Я смирен сердцем». Это Его состояние. Он тоже иногда нервничал, судя по Евангелию, потому что тоже был окружен со всех сторон и демоническими нападками, и больными, и хромыми и т. д. У Марка сказано, что Он был неистов, но это не противоречит смирению.
Вот теперь письмо говорило об о. Симеоне, а я могу сказать слово об игумене в его присутствии. Если он когда-нибудь на вас рассердится, то это совсем не значит, что он несмиренный. И это я говорю серьезно.
Так что надо переродить нашу падшую природу, которой свойственна гордость, из-за которой весь трагизм истории этого мира и гибели этого мира. Желание доминировать над братом, желание обладать богатствами этого мира — в безпощадном истреблении. Если кто силен, то безпощадно истребляет всех, кто мешает ему по пути к власти, к богатству. Отсюда все трагедии. Есть большое поэтическое творение Эллиота, и там он говорит, что когда встречаются два гордых, то один должен умереть.
Итак, как преложить нашу гордость, чтобы наше состояние стало смиренным? Я не буду повторять того, что написано у старца Силуана в его книге о смирении, но скажу Вам, что если встречаются какие-либо трудности в жизни, то будем проверять себя во всех отношениях, и, главным образом, не по моей ли гордости это, что я вызываю дурные чувства или что-нибудь в этом роде?
Та книжка, которая была издана недавно в Париже, «О молитве», там не помещена была моя рукопись о том, что богословие может быть понято по-разному. В обычном смысле, житейском — это профессиональное богословие, профессора богословия. Занимают они кафедру и говорят о Боге, как философы. Но есть другая форма: богословие как содержание молитвы.
Самым ярким примером этого богословия я считаю Литургию Василия Великого, его Анафору. Это сплошь богословие, но оно привнесено как молитва. И это я называю богословие как содержание молитвы. Но есть третья степень, самая важная и самая нужная для спасения — богословие как состояние. Примером такого богословия я считаю Евангелие от Иоанна Богослова и Послания его. То, что он говорит просто рассказывая, Церковью принято, как догмат.
Немного подобно этому, а, быть может, и не только немного, но и много, мы можем говорить о богословии как состоянии великого старца Силуана.
Все вы знаете, все вы читали, что жизнь по заповедям Христа возможна не иначе, как непрестанный подвиг. Слышал я от одного монаха, что «25 часов я в предельном напряжении». Не 24, а 25 часов. Я был на Афоне. Там приходили люди и после никогда не возвращались в мир. Когда я поехал на Афон, и Бог дал мне устроиться там монахом, то, конечно, глубоким желанием сердца моего было, чтобы я никогда не видел больше прошлого, то есть, иначе говоря, чтобы я умер на Святой Горе. Но Божия воля была иною. Итак, этот монах, о котором я сейчас говорил вам, высказывал свою мысль такую, что всем нам нужны периоды отдыха. И тогда я сказал, что я прожил в монастыре 14 лет и 7 лет на пустыне, и потом еще, и я никогда не слыхал на Святой Горе такой мысли…
Конечно, жизнь монашеская трудная, но мы имеем привилегию самого высокого порядка: часами-часами, днями-днями, неделями-неделями, год за годом иметь мысль нашу в Боге. Как возможно иметь такую привилегию без особого труда?
Когда я был живописцем, искусство было, конечно, моей жизнью. Так, если я ночью, во сне не работаю, я могу встать утром и не знаю, что я буду делать как художник. Этим я хочу сказать, что у страстного артиста и день, и ночь это напряжение. Один знаменитый, гениальный, признанный повсюду в мире, Шаляпин, говорил, что у него камертон работает день и ночь. Так что и в нашей жизни, раз мы хотим иметь эту привилегию — быть в Боге, то ясно, что мы должны потрудиться…
Чтобы удержать известный уровень жизни в миру, люди страшно много работают и всю жизнь работают, так что они в миру не имеют времени для молитвы. Занимаются своим искусством, своей наукой, своей профессией, таким образом, что на молитву нет времени.
И это я хочу подчеркнуть вам, я знаю, что вы все это уже переживаете и жили много, но напомнить об этом не вредно… У нас дом — это Церковь, а наши келлии — это постель, где можно отдохнуть, и место, куда можно скрыться для частной молитвы, но никак это не устраивается с тем, чтобы был комфорт просто внешний. Отсюда этот контраст, которому я научился много на Афоне. В храме — все богатство вековой культуры, а в келлии у человека только закутаться от холода зимою, — ничего нет. И согревается монах только слезами…
Пожалуйста, сохраните эти некоторые мысли для себя и берегите. Вот старец Силуан в своей главе «О смирении» говорит, что долго мучается монах прежде, чем научится хранить благодать. Благодать может быть дана, но как ее сохранить? За всякое гордое движение сердца нашего или ума, мы терпим богопокинутость, богооставленность…
Простите, что я говорю опять о себе. Когда здесь были сербы-богословы, то они меня спросили относительно будущего. Я сказал, если будет война, то никто не может сказать, что получится, никто не может предвидеть, предсказать. Но если войны не будет, то неизбежно возрождение христианства. И это было за год или два до того, как слово «перестройка» стало всемирно известным. Это очень хорошее слово, потому что и в монашестве — вопрос перестройки гордого человека на смиренного, но так, чтобы смирение стало нашим состоянием, и тогда вопрос обожения человека становятся более ясным.
Ничто нечистое не войдет в Царство Христа. А что нечистое: неумытые руки или ноги, или еще что? Нет, только тщеславие и гордость. Это не войдет в Царство никак.
Когда я был мальчиком, в моем первом букваре была карикатура такая на спесь. Идет человек маленький, но в большой шапке и перед ним радуга, и он задает себе вопрос: пройдет ли он через эту дугу, чтобы шапку не снять? Так вот, и гордость не может войти в Царство, даже под радугой они не проходят.
Сегодня я хотел говорить вам об этом предмете не потому, что вы не знаете, но потому, что, как говорит апостол Петр и другие: повторять это нам не вредно. Как каждый день мы повторяем: «Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй».
На Афоне, в русском монастыре, незадолго перед тем, как я ушел на пустыню, был принят один бывший губернатор. Так вот, этот человек, привыкший в прошлом командовать и так далее, не мог воспринять настоящего монашества и как-то, когда он шел с очень важным видом в Церковь, монах какой-то его осудил, и он довольно грубо ответил. И сказал мне: «Ну, я ему хорошо ответил». Я говорю, что я не думаю, что вы хорошо ответили, если вы оскорбили его.
Так вот, видите, как трудно усваивается это состояние, и в миру мало кто понимает смиренное поведение. Смирение кажется им совсем чем-то таким недостойным человека. Но смирение для людей, которых коснулся Дух Святой, имеет такое свойство, чтобы знал человек, на какое бы высокое место его ни поставили, он остается смиренным. И это есть состояние.
Обычно мы замечаем, что люди образованные — более гордые, чем люди необразованные, безграмотные, но безграмотным тоже свойственна гордость.
Канонизированный святой старец Оптиной, Амвросий, раз вышел и зовет где-то там сзади, в толпе стоящего господина: «Подите сюда». Тогда один из крестьян говорит: «И здесь баре тоже на первом месте». Амвросий отвечает: «Он смиреннее тебя, и потому я его позвал». Можно быть барином, владеть чем-то и быть смиреннее, чем самый простой человек.

22 апреля 1991 г. Эссекс.