 |
| Фонд «Русская Цивилизация» | Людмила Щербатых | 27.02.2007 |
После вынужденного оставления военной службы в 1993 г. с трудом устроилась на работу на грозненскую телефонную станцию, откуда была уволена в июле 95 г. по сокращению штатов, как русская, последний год зарплату вообще не выплачивали.
С началом боевых действий в Грозном в декабре 1994 года и по февраль 1995 года я с родителями и дочерью отсиживались в подвале дома. В январе 1995 года дочери удалось выехать из Грозного с иностранными журналистами в Петербург к дальней родственнице моего приёмного отца (вернулась она только осенью 1995 года). Маму в подвале парализовало, отца контузило — при помощи наших войск и «Красного Креста» родителям (в марте 95 г.) удалось выехать к дальней родственнице в Петербург.
Начиная с января 96 г. требования освободить квартиру и убираться в свою Россию стали ожесточённее и агрессивнее. Я была жестоко избита, меня пинали ногами, грозили изнасиловать дочь, если я не выполню их требование, т. е. не освобожу квартиру. Я обращалась в ФСБ — меня внимательно выслушали, даже попросили всё это написать, но потом сказали, что они ловят только банды, и посоветовали обратиться в комендатуру. Была я и в комендатуре, там сказали, что таких, как я в день приходят по десять человек и всех они защитить не могут. Из всего этого стало понятно, что оставшиеся в городе русские брошены на произвол судьбы, никакой защиты от нашего государства ждать не приходится.
Мы с дочерью продавали свои вещи, надеясь собрать денег на дорогу, но этих денег хватало только на скудное пропитание одного дня.
Затем требования вооружённых лиц в масках изменились — они стали требовать деньги за нашу с дочкой жизнь, и, удостоверившись в том, что денег у нас нет, стали требовать, чтобы я нашла покупателя на квартиру, а деньги от продажи отдала им — только тогда мы сможем уехать из Грозного живыми (во что я уже не верила).
Квартиры у русских уже не покупали, в то время их просто занимали, и я потеряла всякую надежду на возможность живыми выехать из Грозного.
Бесконечные угрозы ножом и пистолетом, угрозы физической расправы заставляли меня искать любого покупателя и продать своё жильё за любую цену.
В первых числах мая 96 г. пришла женщина с предложением купить квартиру, о цене я даже не спорила — деньги всё равно были уже не мои. 5 мая умерла мама в Петербурге — отец прислал телеграмму, а 6 мая я подписала договор купли-продажи на квартиру. Подписывала там, где мне говорили, было уже всё равно (помня, что от этого договора зависят наши с дочерью жизни). Второй экземпляр договора так и не попал мне в руки.
Через десять лет после указанных событий я узнала, что имея на руках договор купли-продажи, я могла в течение года аннулировать его.
Покупательница отдала мне деньги, вернувшись в квартиру, а вечером деньги сразу же были отобраны — буквально вырваны из рук. При этом снова угрожали расправой: — «Если завтра не уедешь, в живых не останешься. А если расскажешь — найдём, где угодно и расправимся». На следующий день мы выписались и 8 мая утром нам помогли выехать из Грозного. Добравшись до г. Сертолово Ленинградской области, устроились у приёмного отца, он очень болел после подвалов Грозного, был очень слаб после контузии и смерти мамы, а через полтора месяца не стало и его.
Как большинство вынужденных переселенцев мы с дочерью стали на учёт в миграционную службу Санкт-Петербурга и Ленинградской области. При посещении миграционной службы мы не раз встречались с беженцами из Грозного. От них я узнала, что многих вызывали в прокуратуру или милицию, чтобы узнать, что на самом деле происходило в Грозном, и при каких обстоятельствах беженцы теряли жильё и имущество. Ни от меня, ни от дочери никто не брал никаких показаний, в то время мы не вызывались ни в прокуратуру, ни в милицию.
По истечении одиннадцати лет после нашего бегства из Грозного я узнала, что сотрудники правоохранительных органов продолжают поиски свидетелей фактов геноцида русских жителей на территории Чечни. Известно, что в период 1991—1999годов, опасаясь за свою жизнь и имущество, из Чечни бежало несколько тысяч человек русскоязычного населения, в настоящее время определяются места их нынешнего местоприбывания.
При каких обстоятельствах мы с дочерью оказались «пострадавшими» и утратившими жильё и имущество «по принуждению» мы могли сообщить ещё 11 лет назад, в прокуратуре или в милиции, но нас никто не спросил об этом, а мы не знали, что именно это свидетельство будет нужно нам, спустя 11 лет.
В заявлении на компенсацию за утраченное жильё в Грозном, я указала, что имела в Грозном 2-х комнатную квартиру, утрачено это жильё в результате насильственных действий. Никакого умысла на сокрытие этого факта я не имела. Я писала без умысла скрыть факт, что якобы была купля-продажа, т.к. документа, доказывающего куплю-продажу (который я могла аннулировать в течение года) у меня на руках не было — 2-й экземпляр договора мне так никто и не передал.
Считаю, что я действительно жильё утратила — им завладели в результате насильственных действий со стороны вооружённых лиц — принудили нас найти покупателя и подписать договор купли-продажи — под страхом угрозы лишения жизни, деньги сразу же были и отобраны. Фактически деньги и не получала.
После семилетнего ожидания получила компенсацию за утраченное жильё — 120 тысяч рублей (сентябрь 2006 года). В настоящее время против меня возбуждается уголовное дело по обвинению в мошенничестве к государству, документы на возбуждение уголовного дела пришли из Грозного в Петербург. Хозяйка бывшей моей квартиры тоже подала на компенсацию за утраченное жильё, но ей отказали, т.к. компенсация по данному адресу уже получена мной.
Я считаю, что мы с дочерью пострадали от незаконных и насильственных действий со стороны вооружённых лиц, наша квартира, деньги от её продажи (сразу же отобранные), договор купли-продажи (который так и не попал мне в руки) — всё это было утрачено в результате вынужденной (под угрозой лишения жизни) утраты жилья и документов на него.
Мы с дочерью стали бесправными беженцами на территории «большой России». Нас никто не защищал там, в 1990-х годах, не защищают здесь и сейчас. Мы не попадаем под определение «пострадавших» и, в связи с возбуждением уголовного дела против меня в отношении к государству я не вправе рассчитывать на получение какой-либо компенсации не только за утраченное жильё, но и за перенесённые нами страдания. На территории нашего государства мы не являемся ни беженцами, ни вынужденными переселенцами, ни пострадавшими. Из этого можно сделать вывод, что мы должны были быть уничтожены нашими же снарядами, которые сбрасывали на нас с наших же самолётов, так как нашему государству мы не были нужны ни тогда, ни сейчас. Из всего следует, что мы должны были остаться под обломками наших собственных квартир, чтобы не рассказывать о том, что было на самом деле и не требовать от государства каких-либо компенсаций за утраченное жильё и здоровье. Поэтому я добровольно верну «незаконно» мною полученную от нашего гуманно-справедливого государства компенсацию в размере 120 тысяч рублей, чтобы новая хозяйка моей бывшей квартиры смогла получить за неё 300 тысяч рублей.
