Правая.Ru | Наталья Нарочницкая | 09.02.2007 |
Но при этом я совершенно солидарна с авторами, кто представил глубокие историко- философские аргументы и рассуждения, что надо продолжить возвращение исторических имен и возвращение нашему сознанию понятия преемственности русской истории. Надо различать имя, к примеру, Гагарина — символа большого достижения нашей науки советского периода, которое нельзя отрицать, и имена революционных террористов, которые ненавидели русскую историю и хотели, как мы все помним, «до основанья, а затем…». Все мы слишком хорошо знаем, что было «затем». Помните, как у Ильфа и Петрова было: «Улица была так далеко от центра города, что ее к такому-то году не успели переименовать».
По этому пути надо идти вдумчиво, не допускать каких-то глумливых высказываний и спокойно вести разъяснительную работу. Я сталкивалась даже с тем, что когда спрашиваешь многих: кто такой Дзержинский, они отвечают: «Это человек, который боролся с беспризорностью». Ах, если бы это было так! Имя Дзержинского для историков всегда останется символом террора, символом понятия «революционная законность», по которому человек неволен в своих поступках., так как он — продукт социальных условий. А значит, не надо особо доказывать, виноват он или нет. Достаточно просто подсчитать, сколько представителей враждебного класса нужно уничтожить. По сравнению с Дзержинским Грушницкий, который придумал понятия «мера вины» и «мера наказания», выглядит просто буржуазным ренегатом. Так что надо очень хорошо подумать, чтобы по инерции ставить Дзержинскому оценки, привычные для сознания огромного числа людей.
Есть история, а есть ее отражение в человеческом сознании, связанное с общественно-политическим воспитанием, через которое все проходили. Поэтому ломать методом «большевистского наскока» было бы слишком опасно для нашего общества, которое с таким трудом нащупывает консенсус и добивается согласия повопросам восприятия прошлого, настоящего и будущего. Нация, которая не способна достичь согласия по этим вопросам, не может стать нацией, как явления в мировой истории и культуры, чувствующей свои национальные интересы.
Поэтому мое отношение к проекту «Возвращение» такое осторожное. Пока я с удовольствием принимаю участие в нем. Но я решительно не приемлю тезиса, что надо выкорчевать из нашего недавнего прошлого абсолютно все. Безусловно, все те названия, которые символизировали то, что было сделано в советскую эпоху, имеют право оставаться, потому что они — тоже документ эпохи. С другой стороны, именно коммунисты, на мой взгляд, более заинтересованы в том, что такие названия улиц, как, например «Коммунистическая», где можно встретить убогие дома, разбитые тротуары и кошмарные дворы, не называлась так. Потому что это дискредитирует саму идею коммунизма, который, как известно, обещал нам рай на земле и золотые отхожие места через 25 лет.
Также у меня вызывает глубочайшее отторжение, когда имена старинных улиц, которые доводят до нашего сознания саму историю, как возникал город, где в нем жили плотники, а где кузнецы, где названия деревенек, его окружавших, переходили в названия его частей, связывают с именами людей, не имеющим к этому городу никакого отношения. Пусть даже эти имена не всегда плохие. Это какое-то языческое стремление, как у древнеегипетских фараонов выкорчевать память о прошлом и оставить только себя.
Вот бывшая Введенская улица в Старой Руссе, где стояла церковь Введения во храм Пресвятой Богородицы, названа в советское время улицей Халтурина. И Пречистенка еще недавно должна была называться именем Петра Кропоткина — безусловно, яркого человека, но по сути такого же террориста? Здесь я полностью солидарна с мнением, что такие улицы надо переименовать и вернуть им прежние названия. Да, в Москве это сделать легче, потому что здесь идет множество общественных дискуссий на протяжении уже более 15 лет. Но нужно очень хорошо понимать — то, что для нас стало самим собой разумеющимся, пройденным этапом в дискуссиях, в каких-то очень далеких от Москвы местах выглядит далеко не так. Если вы сами себя мысленно опрокинете на 30 лет назад, вы сразу же поймете, насколько радикальным оно тогда могло быть ваше сознание.
Поэтому я бы предложила во всех наших проектах обосновывать предложения с филологических, политических, историко-философским позиций. Как сказал губернатор Ткачев — рано или поздно справедливость, за которой стоят века истории, все равно восторжествует. Надо только объяснять все и рассказывать своим детям, чтобы они любили свой район, свою улицу, свою речку или деревеньку, знали, почему они именно так называются. Если бы мы сохранили все эти старые названия, то тогда бы мы уже через них знали свою историю. А так мы ничего не знаем. Ведь топонимика — это колоссальная знаковая система. Это любой филолог скажет, географ и историк.
Почему Калининградскую область, которая была присоединена как справедливая кара за то, что гитлеровская агрессия сделала с нами, советизировали, а не русифицировали? Сейчас там до сих пор — Гвардейск, Советск, Высотск. Почему нельзя было вытащить старинные балтские, прусские, славянские названия? А площадь назвать — площадью Гвардейцев, которые были героями, перед которыми я безусловно преклоняюсь. Вот тогда было соединение, синтез, а каждая последующая эпоха добавляла бы к этому что-то свое, придавала бы новый оттенок, но не уничтожала старое. Почему французы, которые хотели увековечить своего выдающегося деятеля Шарля де Голля, не переименовывали свою старую площадь, но добавили: «Этуаль Шарль Де Голль». Да, у них звучность языка так позволяет назвать. Но все-таки старое не уничтожилось.
Есть способы, когда названия улиц, которые трудно обосновать, носят название, к примеру, всеми любимого Пушкина, который никак не связан с этим местом исторически. Но это вполне можно делать. Раз жители хотят чувствовать свою сопричастность с этим великим человеком, то почему бы и нет? Особенно, если рядом сохраняется какое-то старое название и имя Пушкина вместе с ним сосуществует. Но при этом я резко отрицательно отношусь к демонам революции, особенно — к террористам, Если их имена появились на местах, которые были созданы до них, вопроса особого — переименовывать или нет, стоять просто не может.