 |
| Правая.Ru | Илья Бражников | 09.02.2007 |
«Господи, какие жы вы все, русские, крутая сволочь — либералы, фашисты, комунисты, демократы — без разницы! Пороть вас до крови, сжечь вас в печах — и то мало будет — вы миру не даете ПРОСТО ЖИТЬ… Вы все — одна большая РУССКАЯ сволочь! Чтобы вам сдохнуть — и никакого вам Нового года»
Илья Кормильцев
«…хочу поблагодарить свой народ, который меня вырастил, воспитал, кормит, одевает, обувает и так далее».
Петр Мамонов
Минувшая неделя прошла под знаком поэзии: она началась речью, а закончилась смертью поэта. И то, и другое событие вызвали довольно широкую дискуссию. Означает ли это, что произошла обыкновенная случайность, или, вытесненные в начале 90-х на периферию общественного сознания, поэты снова возвращаются в информационное пространство?Минувшая неделя прошла под знаком поэзии: она началась речью, а закончилась смертью поэта. И то, и другое событие вызвали довольно широкую дискуссию. Означает ли это, что произошла обыкновенная случайность, или, вытесненные в начале 90-х на периферию общественного сознания, поэты снова возвращаются в информационное пространство?
Между тем, уже выросло и входит в активную жизнь молодое русское поколение, отчужденное от архетипов национальной культуры. Воспитанные политизированными 90-ми, эти молодые люди довольно прагматичны, прекрасно разбираются в политике, социально активны, но не слишком уверенно чувствуют родную почву, поскольку время их взросления пришлось на, возможно, самые антирусские, беспочвенные годы.
Эти молодые люди поэтому не знают, что русская почва глубоко взрыхлена и пропитана поэзией, пестра и сложна по своему составу, иррациональна по складу и насквозь текстуальна. В ней заложены самые различные слои и напластования — перефразируя К. Леонтьева: от поэзии религии до поэзии изящной безнравственности.
Именно этой сложности не чувствуют или не понимают молодые политизированные люди, желающие подровнять эту почву, перепахать и покрыть ее ровными одно-двуцветными слоями, наподобие гамбургера или вафли. Так им кажется проще и понятнее. Однако, русская почва не терпит насилия: революционеры ХХ века в свое время глубоко перепахали ее, но при попытке заровнять всё, сами легли в эту землю штабелями. А почему? Да потому что эти люди не понимали русской почвы. Их убогие эстетические вкусы были сформированы эпохой безвременья — самыми бездарными в отношении поэзии 80−90-ми годами XIX века. И, похоже, история в чем-то повторяется.
Поэты возвращаются — но уже не в качестве поэтов, а в качестве общественных фигур. Именно так на них и смотрят упомянутые молодые люди, забывая, что эти «общественные фигуры» имеют свой, как теперь это принято называть «бэкграунд». И судить их, не учитывая этого «бэкграунда», нельзя.
Речь Петра Николаевича Мамонова, произнесенная на церемонии вручения высших кинонаград года, мгновенно разнеслась — как в цензурированном, так и неотцензурированном виде — по всем СМИ. Здесь было интересно всё: во-первых, сама речь, представляющая собой блистательную мамоновскую импровизацию — его неподражаемый «саморазворачивающийся логос», где было затронуто всё: от Путина до «трёх девок с пузами» и от смерти оператора «Острова» Андрея Жигалова до китайской экспансии. Во-вторых, было интересно новое явление цензуры (о существовании которой, кстати, все забыли. Мамонов напомнил). Вырезали упоминание о Путине и китайцах. Но на этом дело не закончилось: газета «КоммерсантЪ», как бы «восстанавливая» купюры, вставила в уста Петра Мамонова оскорбление Президента, которое он не произносил. И далее ряд жёлтых изданий, повторяя испорченную цитату, подняли вой по поводу того, что о Путине, мол, и сказать уже вслух ничего нельзя.
Помимо обнажения чёрной пиар-технологии, в данном случае важно отметить, что цензура в информационном обществе — проявление слабости, одно из самых неэффективных, совершенно негодных средств. Петра Николаевича Мамонова, высказавшегося на самом деле вполне в рамках путинского курса и дискурса (проблемы демографии, угрозы национальной безопасности, игровые автоматы и др.), попытались сразу же, грубо, лоб-в-лоб столкнуть с Властью.
Поэт в России больше чем поэт — эту формулу, на самом деле, можно понимать и без всякого пафоса. Формула эта означает всего лишь то, что настоящий Поэт в России однажды обязательно сталкивается с Властью. Как власть имеющий с власть имеющим. И в этом столкновении выясняется, кому царствовать, а кому уходить в тень или, подобно Иосифу Бродскому, эмигрировать.
Так Пушкин, написав «Бориса Годунова», заставил покинуть престол Александра I, которого он считал правителем недостойным. Вслед за «Борисом Годуновым» последовало свидание Поэта с молодым Императором и, как результат — свобода в служении и слава «самого умного человека в России». Сам автор в своей драме, как известно, спрятался за двумя фигурами — летописца Пимена и юродивого Николки. Тем самым Пушкин ясно дал понять, каковы истинные корни поэта в русской традиции: инок-летописец, творящий историю, и юродивый у царского Престола.
Но ещё раньше Державин в своем «Памятнике» выразил понимание места поэта следующими словами:
В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину царям с улыбкой говорить.
В русской традиции это одна из формул юродства. И действительно, настоящий русский поэт — это зачастую модернистская маска юродивого.
Мамонов высказался о Путине так, как не говорит никто, как не позволено говорить никому. Как равный о равном, свободный о свободном. Но именно так, согласно традиции, вели себя с царями юродивые, и им это дозволялось. Социальные структуры Святой Руси словно бы обнаружили себя на миг в коротком монологе поэта и актёра. Впрочем, «актёром» Мамонова назвать нельзя, потому что он не играет. Здесь, как и везде, он является самим собой и сам себя изображает. Этим же отличались, как известно, и юродивые от скоморохов. Последние как раз были лицедеями-актёрами.
Хотели столкнуть с Властью и другого современного поэта — правда, уже мёртвого. Живым он до такого столкновения откровенно не дотягивал, хотя и, несомненно, стремился. Илья Кормильцев умер в Лондоне — этом центре мiрового зла, куда стягивается сегодня вся русофобская нечисть — беглые олигархи, агенты-предатели, террористы-шахиды и проч. Там они в последнее время обычно и находят свою смерть. Складывается впечатление, будто Лондон пожирает ненависть к России, питается ей, аккумулируя необходимую энергию для решающей атаки, подобно «уицраору», описанному некогда Даниилом Андреевым [1]. Собственно, борьбу с Россией Лондон ведёт уже не первую сотню лет. Однако, не покидает ощущение, что сейчас именно там, на Туманном Альбионе, формируется жуткая рать — живые вперемежку с мёртвыми — для последней атаки на Третий Рим.
По словам Гейдара Джемаля, умирающий поэт к тому же произнес шахаду — принял ислам. Так ли это на самом деле или нет, по большому счету, неважно. Илья Кормильцев стал врагом своей Родины достаточно давно. Если он, до кучи, как говорится, ещё и ислам исповедал, надо полагать, на его посмертную участь это уже мало повлияет. А вот на месте Гейдара я бы постеснялся пиарить этот факт: разве питание падалью украшает одну из «традиционных конфессий»?
А то, что Илья Кормильцев пал, увы, приходится констатировать с достаточной определенностью. Надо отдать ему должное: он был последовательным левым и всю свою творческую жизнь боролся с Империей — сначала с бывшей советской, а в последнее время — с возможностью ее православного возрождения.
Многим памятны, конечно, программные вещи группы «Наутилус Помпилиус» образца 1987−89 г. г.: «Скованные одной цепью» — о страшном вреде коллективизма — «круговой поруке», которая «мажет, как копоть», пацифистская «Шар цвета хаки» — о прямо-таки космическом ужасе перед армией («Я не видел картины дурней, чем шар цвета хаки») и другие тексты-однодневки, в духе публицистики «Огонька» того же времени. Однако, яркая суггестивная музыкально-сценическая форма, которую придало этим текстам исполнение их Вячеславом Бутусовым и другими участниками проекта, внедрило эти тексты в сознание, по крайней мере, молодого поколения.
Любопытно, что единственный патриотический текст «Нау» той эпохи, оказавшийся востребованным спустя десятилетие на волне уже возрождавшегося патриотизма в духе «Брат-2» («Гуд бай, Америка!»), был написан как раз Бутусовым. Также любопытно, что весь этот молодежный пацифизм и антисоветизм Бутусов транслировал в странно несоответствующем имперском «имидже»: строгой чёрной гимнастёрке и брюках галифе, заправленных в сапоги. Он стоял на сцене совершенно неподвижно, расставив ноги. Получался такой трагический оксюморон — наглядный образ рушащейся Империи, что-то от маркесовского «полковника».
Потом были и другие песни на стихи Кормильцева — часто весьма неплохо зарифмованные философские притчи, где в центре всегда находился некий аллегорический образ, который так или иначе разворачивался («Колёса Любви», «Бриллиантовые Дороги», «Титаник», «Матерь Богов», «Крылья» и т. п.) Для того, чтобы быть хорошей поэзией, этим текстам немного не хватало непредсказуемости, нешаблонности и новизны: так, несмотря на удачную метафору колес любви, в одноименной песне крайне напрягал ряд фигур: Ева, Адам, Христос, Ленин, Магомет, Чингисхан и Гитлер [2], — как будто лоток с дешёвым коммерческим чтивом в ярких обложках из серии «Имя в истории». Мне до сих пор непонятно, зачем колёсам любви обязательно ехать по всем этим персонажам, среди которых и вовсе не к месту упомянут Господь и Спаситель. Пусть бы эти колёса лучше ехали по нам, простым смертным!
Совершенно замечательная песня и прекрасный клип «Титаник», но, если говорить отдельно о тексте, то идею пронизать известный сюжет о гибели корабля апокалиптическими мотивами — трудно признать свежей и удачной. Всё-таки «Господин из Сан-Франциско» Бунина был написан ещё в 1915 году, а «Атлантида» Гауптмана и вовсе в 1912. Образ Апокалипсиса в конце ХХ века должен видеться иным, нежели в его начале.
В песне «Крылья» смущала фальшиво-романтическая интонация и при этом какая-то нарочитая небрежность. Слух у покойного не был абсолютным. Вообще ощущение нарочитости, надуманности большинства кормильцевских текстов «Наутилуса» не давали лично мне до конца полюбить весьма самобытное творчество этой незаурядной группы.
Лучший, с моей точки зрения, текст Ильи Кормильцева — «Апостол Андрей» — с его глубоко поэтичным началом:
С причала рыбачил апостол Андрей,
А Спаситель ходил по воде.
Андрей доставал из воды пескарей,
А Спаситель — погибших людей… -
всегда напрягал меня одной-единственной строфой:
Онемел Спаситель и топнул в сердцах
по водной глади ногой:
Ты, верно, дурак! — И Андрей в слезах
побрел с пескарями домой.
Невыносимая для слуха фальшь слышится мне в этих строчках, переворачивающая светлый образ Спасителя в его полную противоположность. Топающий в сердцах по воде Господь — это ведь не тот мужественный Христос с бичом в храме или проклинающий бесплодную смоковницу со словами «Да не вкушает никто от тебя плода вовек». Тут Спаситель, который «кроток и смирен сердцем», подобно какому-нибудь гуру, требует от ученика заведомо невыполнимого и надменно поучает его, как дедушка новобранца:
Видишь, там на горе
Возвышается крест
Под ним десяток солдат
Повиси-ка на нем!
А когда надоест,
Возвращайся назад,
Гулять по воде со мной!
И когда человек, не желающий идти на крест, плачет в отчаянии, его ещё и обзывает дураком! В евангельском Христе есть властность, но нет надменности. Что касается апостола Андрея Первозванного, то, несмотря на всю симпатию и детскость, которой проникнут этот образ, его отвращение от Распятия, а вместе с тем и от Самого Христа, неследование за Ним, является скрытой хулой на святого. И, конечно, евангельский Христос не отпустил бы плачущего Андрея, поскольку «сердце сокрушенное Бог не уничижит».
Разумеется, это поэзия, апокриф, и нелепо было бы требовать от рок-поэта, к тому же не христианина, следования букве Писания. И, конечно, всё это сущие пустяки, по сравнению с тем, что я, к сожалению для себя, узнал об Илье Кормильцеве в последние годы. Пожалуй, это не удастся вполне высказать словами. Зло имеет особенность ускользать, рассеиваться даже при слабом свете. Ну и что, казалось бы, страшного в том, что издательство «УльтраКультура», во главе которого стоял покойный поэт, выпускало книги с названиями: «Трах!», «Трахни меня», «Съешь красную таблетку», «Трави трассу. Сатана! Сатана! Сатана!» и т. п. Ну и что — что занималось популяризацией и пропагандой наркомании, проституции и прямого сатанизма среди молодежи в названных произведениях или в книгах, вроде «Тайная жизнь сатаниста: Антон Шандор ЛаВей»? Ну и что — что издавало нынешнего Лимонова, Аллу Дудаеву, Станислава Белковского на пару с В. Голышевым и прочих «борцов с режимом»? Кто-то скажет: «Такова сейчас молодежная культура на Западе. Там подобная литература доступна с конца 60-х, а Запад — ничего, держится и все это спокойно переваривает». Кто-то укажет на необходимость оппонирования правящей власти и сознательную левизну мировоззрения… Всё это так. Однако, согласитесь, что не каждая выходящая в Европе или Америке книжка заслуживает перевода и распространения, не каждая столь же безболезненно переварится и усвоится в России, где всё принимают ближе к сердцу и всерьёз, часто — как прямое руководство к действию. Наконец, западные отмороженные писатели могут все что угодно писать на картонном английском и подставлять вполне обыденное для них словечко fuck к чему угодно — но когда при переводе на русский язык наиболее тяжёлые матерные ругательства в своём буквальном значении сопрягаются с невыразимо-святыми для любого русского именами, становится понятно, что мы имеем дело не только с сознательным разрушением основ культуры или попранием моральных норм, но с отрицанием самих священных оснований Русского бытия. Да и вообще всякого бытия. Это ведь не только покушение на Русское Небо, но и бунт против Неба вообще. И это не могло остаться без ответа.
Поэт отвечает жизнью за свои слова. Одно дело, когда спившийся коммунист в бессвязном бреду бормочет проклятия Богу, совсем другое, когда бывший поэт делает это сознательно, на виду у почтенной публики, да ещё и ей в угоду. Это много хуже, чем скоморошество. Покойный замахнулся не просто на отдельные явления языка или культуры — на весь народ, ему чем-то не угодивший, всю цивилизацию, которая его вскормила и взрастила. Чем-то Родина его обидела — то ли жизнь не задалась, друзья предали, а может быть (и скорее всего) — так и не встретил он здесь настоящей любви, оставшись в сознании не ребенка и не взрослого, подростка?
Любопытен некролог, который опубликован на сайте «УльтраКультуры»: «Скончался Илья Кормильцев. О нем еще много и многие напишут: как жил, каким был, кого любил, что ненавидел. Но никто не денется от того, что его слова живут в каждом из нас. Даже если эти слова кому-то и не нравятся. И сам Илья, и то, что он делал, многим не нравились. И издательство, которое он создал, и книги, которые „Ультра.Культура“ выпускала — тоже не нравились многим. Книги можно сжечь, но мысли нельзя уничтожить».
В очень кратком поминальном слове — трижды «не нравился», вообще сплошные отрицания. Казалось бы: умер человек, скажите, чем он вам дорог, чем запомнился? Запомнился, тем, что не нравился и ненавидел! И ещё мыслями, которые нельзя уничтожить. Андрей Белый в своем исследовании о Гоголе сделал в свое время интересное наблюдение об отрицательной частице не как знаке беса. Бес прячет себя в отрицании, в том, чего нет.
Не хотелось бы осуждать человека, тело которого ещё не предано земле, и неотпетой душе которого предстоят мытарства — встречи с невыдуманными бесами. Я стараюсь без осуждения говорить только то, что считаю своим долгом высказать.
Смерть Кормильцева не стала для меня неожиданностью. С тех пор, как я познакомился с результатами деятельности покойного, говоря откровенно, я понял, что этот человек перешёл действительную грань добра и зла, что с ним может случиться что-то страшное. Иначе у некоторых неокрепших душ могло сложиться впечатление, что в России небеса так же безмолвны и пусты, как и в Европе. Но я не предполагал, что всё произойдет так скоро.
Да, Господь сказал, что хулящие Его будут прощены. Но Он же сказал и о «соблазняющих малых сих». Ведь книги издательства «Ультра.Культура», содержащие совершенно запредельные кощунства в адрес Христа и Его Пречистой Матери, предназначались, в основном для юношества. В моем понимании, слова Евангелия о мельничных жерновах и о людях, которым лучше было бы не рождаться, в данном случае вполне уместны.
Но, конечно же, судить не мне. Господь Сам разберется с тем, кто открыто бросил Ему вызов и умер в войне с Его Церковью. Быть может, душа человека, написавшего когда-то:
Я смотрел в эти лица,
и не мог им простить
того, что у них нет Тебя,
и они могут жить! —
все-таки найдет слова ответа в том предстоянии, которое ожидает нас всех.
В том числе и тех молодых людей, которые пока ещё не поняли, что граница между «можно» и «нельзя» на русской почве пролегает в области поэтического.
В начале 90-х поэзия ушла из России. Сегодня поэты возвращаются — но не каждый находит свой дом.
[2] Именно в такой последовательности.
