 |
| Татьянин день | Митрополит Ахалкалакский и Кумурдойский Николай (Пачуашвили) | 07.02.2007 |
Был домик в три oконца
В такой окрашен цвет,
Что даже в спектре солнца
Такого цвета нет.
Он был еще спектральней,
Зеленый до того,
Что я в окошко спальни
Молился на него.
Я верил, что из рая,
Как самый лучший сон,
Оттенка не меняя,
Переместился он.
Поныне домик чудный,
Чудесный и чудной,
Зеленый, изумрудный,
Стоит передо мной.
И ставни затворяли,
Но иногда и днем
На чем-то в нем играли,
И что-то пели в нем,
А ночью на крылечке
Прощались и впотьмах
Затепливали свечки
В бумажных фонарях.
Арсений Тарковский
Человек, единожды изменивший своим принципам, в дальнейшем уже будет не в состоянии сохранить чистоту своего отношения к жизни. Когда режиссер говорит, что делает проходную картину, чтобы затем снять ту, о которой мечтает, он вас обманывает. И что еще хуже — обманывает себя. Он никогда не снимет своего фильма. Чудес не бывает! Вернее, время чудес для него уже миновало.
Андрей Тарковский
Гениальный русский режиссер Андрей Арсеньевич Тарковский в одном из своих лучших фильмов «Солярис», снятом по одноименному роману известного польского фантаста Станислава Лема рассказывает о далекой планете Солярис, по орбите которой много лет движется направленная с Земли космическая станция. ученые тщетно пытаются установить с планетой контакт, которая необитаема, но покрыта странной субстанцией — Океаном и влияет на находящихся на корабле людей. На Земле решают отправить на станцию психолога Криса Кельвина (литовский артист Донатас Банионис), чтобы тот, разобравшись в сложившейся сложной ситуации, принял окончательное решение о судьбе станции и «соляристики» вообще. Но Крису является его бывшая возлюбленная Хари (Наталья Бондарчук), на Земле покончившая с собой. Постепенно становится понятно, что Хари, как и «гости» других членов экипажа, — это некая матрица, нейтринная модель: она вычитана «мыслящим» Океаном из человеческого подсознания и является материализацией угрызений совести, порожденных совершенными грехами. Оказавшись в непредвиденном критическом положении, руководитель экспедиции Гибарян (армянский артист Сос Саркисян) от стыда покончил жизнь самоубийством, кибернетик Снаут (эстонский театральный актер Юрий Ярвет) спился, а Сарториус (Анатолий Солоницын) начал экспериментальную разработку аннигиляции, полного уничтожения этих нейтринных моделей; Крис избрал путь покаяния, и внезапно удалось установить долгожданный контакт с планетой.
В отличие от романа, в котором научно-фантастический мир изображен с большим мастерством, в фильме действие начинается на Земле в доме отца Криса (Николай Гринько), которого Крис оставляет подобно евангельскому блудному сыну и к которому возвращается, раскаявшись, после скитаний по миру. Благодаря сложному, многослойному и неоднозначному построению фильма существует и такое мнение, что Крис перенесся из отчего дома на космическую станцию лишь мысленно.
Кроме композиционного совпадения схемы сюжета с евангельской притчей о блудном сыне, в фильме совершенно отчетливо цитируются известные картины голландского живописца Рембрандта Харменса ван Рейна (1606−1669), изображающих сюжет именно этой притчи, что еще раз, бесспорно, свидетельствует о том, что ключом к фильму является именно евангельская притча о блудном сыне.
У некоторого человека было два сына. И сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующею мне часть имения. И отец разделил им имение. (Лука 15. 11,12).
В притче отец сыновей олицетворяет Бога: из двух сынов, по порядку рождения, старший изображает народ избранный и особенно вождей этого народа — книжников, законников, фарисеев. Под образом младшего сына разумеются и грешники, оставившие Бога вообще, и мытари и язычники — в частности.
Согласно библейскому закону? после смерти отца младшему сыну полагалось вдвое меньше, нежели старшему, то есть треть имущества (Втор. 21. 17). Отец мог ничего не выделить младшему, то есть не отпускать его, поскольку ему было больно расставаться со своим отпрыском. Однако младший сын принял решение самостоятельно.
Упоминающаяся в Евангелии дальняя сторона, куда направил свои стопы блудный сын, — это духовное состояние, когда сын совершенно не согласует с отцом свои решения — более того, становясь хозяином самому себе, он претендует на позицию отца. В этом смысле мы можем сравнить блудного сына с Адамом, возжелавшим занять место Бога, а отчий кров, который он покинул, — с первозданным миром до грехопадения.
Фильм начинается с образа прелести первозданного мира. Но это не показ прекрасного мира до грехопадения, а лишь предположение о том, каким он мог быть и что утратил человек. На это указывает и музыка, лейт-тема фильма — музыкальный образ Земли, точнее — утраченного первозданного мира. Это фа-минорная хоральная прелюдия Иоганна Себастьяна Баха «Ich ruf' zu Dir», написанная на 129-й псалом:
«Из глубины взываю к тебе, Господи.
Господи! Услышь голос мой. Да будут уши Твои внимательны к голосу молений моих.
Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, — Господи! Кто устоит?
Но у Тебя прощение, да благоговеют пред Тобою.
Надеюсь на Господа, надеется душа моя; на слово Его уповаю.
Душа моя ожидает Господа более, нежели стражи — утра, более, нежели стражи — утра.
Да уповает Израиль на Господа, ибо у Господа милость и многое у Него избавление, и Он избавит Израиля от всех беззаконий его.»
Главный герой фильма Крис Кельвин уже в первом кадре держит в руках небольшой железный ящик, который появляется в фильме еще несколько раз и порождает множество вопросов. Оказывается, что в ящике — взятая на память с родины (условно из первозданного мира) горсть простого чернозема, которая в момент кульминации в фильме — в минуту раскаяния героя — произрастает зеленью.
По Тарковскому «ощущение прекрасной Земли», достигаемое благодаря непревзойденному мастерству оператора Вадима Юсова, находится в прямой связи с известным высказыванием Достоевского о красоте, которая спасет мир. В конце фильма устами Криса Кельвина Тарковский скажет, что действенное чувство, которое спасет человечество, это стыд, угрызения совести, а высказывание Достоевского он понимает как память о первозданной красоте и стремление к ней как «спасительную горечь ностальгии».
«Кого, собственно, жаждет спасти Тарковский? Зрителей? Так, вроде бы на ближайшее время у землян не предвидится возможностей переселиться в космос и позабыть Землю. Своих героев? Но от чего их надо спасать? От способности хоть некоторое время поработать в космосе, что ли?» — писала советская пресса o «Солярисе».
Крис Кельвин на неопределенный срок отправляется на космическую станцию, находящуюся на орбите планеты Солярис. Отец считает сына неготовым к такому испытанию, но подобно евангельскому отцу все-таки отпускает его в путь и даже дает ему знак сыновства. В данном случае это реликвия — документальная пленка об их семейном прошлом, которая одинаково дорога обоим.
Как нами уже отмечалось, Тарковский проводит и визуальные параллели с евангельской притчей о блудном сыне. В начале это рисунок «Польский всадник», который в оригинале называется «Блудный сын покидает отчий дом»: в сценах прощания Криса с Землей несколько раз появляется красивейший жеребец, окутанная тайной символика которого в свое время вызвала большие разногласия. Самого Андрея Арсеньевича часто спрашивали, что означают в его фильмах ветер, дождь, огонь, конь, черная собака, рыба и еще множество разных вещей, что у него вызывало смущение, и он отвечал:
«дождь, огонь, вода, снег, ветер — все это часть материального мира, в котором мы обитаем. Я верю в жизненные истины и рассказываю о них. Соответственно, я удивляюсь, когда мне говорят, что люди не в состоянии получить удовольствие просто от созерцания природы, когда это с такой любовью перенесено на экран, а должны искать какую-то скрытую мысль, которая, как они чувствуют, должна там быть.»
Однако очевидно, что это объяснение все-таки не является совсем откровенным. Например, вода как стихия, трижды использованная в фильме, бесспорно, является символом очищения. Вначале это — ливень перед отправлением Криса, к которому он совершенно нечувствителен, поскольку не готов к очищению; во второй раз это — вода, которой мать омывает запачканную десницу Криса, и в третий раз — это совершенно непонятная теплая вода неизвестного происхождения, струящаяся с потолка при возвращении в отчий дом, незаметно увлажняющая спину и плечи отца Криса, — это, несомненно, слезы сыновнего раскаяния.
Рембрандтовский юный жеребец, который напугал пришедшего в гости мальчика, — символ той неуемной юношеской энергии, которая побудила блудного сына покинуть родной кров; однако здесь же появляется пожилая женщина, видимо, тетя Криса (ее роль исполняет директор предыдущего фильма, талисман и административный покровитель Тарковского Тамара Огородникова), которая объясняет мальчику, что конь сам по себе вовсе не страшен. Страшен не конь, а его безудержное, неукротимое стремление к необузданной скачке.
Тамара Огородникова, будучи директором предыдущего фильма Тарковского «Андрей Рублев», улаживала многочисленные административные и логистические, то есть материально-технические проблемы художника, однако все же совершенно непонятно, просто невозможно себе представить и поверить, какими неимоверными усилиями удалось Тарковскму снять и донести до зрителя такие фильмы в период постхрущевских преследований, когда, например, даже показывать на экране храмовые сооружения просто запрещалось. О таких режиссерах, как Андрей Тарковский, Лариса Шепитько и другие, сегодня можно услышать, что их религиозные воззрения, с точки зрения церковности, были не очень корректными. Возможно, так оно и есть, но если учитывать, в какой период времени доводилось им творить, с каким чудовищем приходилось бороться и побеждать, с какой духовной глубиной рассматривали они нравственные проблемы общества и ценой какой опасности доказывали существование Бога, такой критически подход к их творчеству неуместен. По фильму «Солярис» Тарковскому были высказаны 32 серьезных замечания — это значило, что надо было переделать всю картину, но как-то ему все-таки удалось настоять на своем видении и практически ничего не изменить.
Темы Земли и родителей в романе нет вообще. Лем, возможно, был единственным человеком, которому фильм принципиально не нравился, он даже до конца не досмотрел картину. Он писал:
«Тарковский снял совсем не „Солярис“, а „Преступление и наказание“. Ведь из фильма следует только то, что этот паскудный Кельвин довел бедную Хари до самоубийства, а потом по этой причине терзался угрызениями совести, которые усиливались ее появлением, причем появлением в обстоятельствах странных и непонятных… А совсем уж ужасным было то, что Тарковский ввел в фильм родителей Кельвина, и даже какую-то его тетю… Но прежде всего — мать, а „мать“ — это „Россия“, „Родина“, „Земля“. Это меня уже порядочно рассердило. Были мы в тот момент как две лошади, которые тянут одну телегу в разные стороны… „Солярис“ — это книга, из-за которой мы здорово поругались с Тарковским. Я просидел шесть недель в Москве, пока мы спорили о том, как делать фильм, потом обозвал его дураком и уехал домой… Тарковский в фильме хотел показать, что космос очень противен и неприятен, а вот на Земле — прекрасно. Но я-то писал и думал совсем наоборот"…
На самом деле Тарковский вовсе не думал о том, что лучше — космос или Земля. Он говорил о фильме:
„Я считаю неудачной картину „Солярис“ потому, что мне не удалось уйти от жанра, от каких-то фантастических деталей, так как в „Сталкере“ мне удалось преодолеть этот жанр и удалить признаки научной фантастики совершенно.“
Крис прощается с отчим домом. Решение принято, и конь тоже будто готов к свободной необузданной страстной скачке в необозримом пространстве… В специально разведенном костре Крис сжигает все нити, связывающие его с прошлым. Он берет с собой только наполненную землей железную коробочку, кинопленку с семейной хроникой и фотографии двух женщин. Это — его возлюбленная, как олицетворение земной жизни и рано умершая мать, как воспоминание о безгрешном детстве. Правильное отношение к этим двум людям, этим двум художественным образам — основное содержание драмы фильма. Примечательно, что блудный сын Тарковского прежде, чем примириться с отцом, вначале получит прощение у матери, которая в последней части фильма омоет его запачканную десницу, что в определенном смысле является проявлением автобиографической боли самого режиссера. В период подготовки фильма в сентябре 1970 года Тарковский сделал в дневнике запись о своем отце, ныне широко признанном поэте Арсении Тарковском. Он писал:
„Уже целая вечность, как не виделся с отцом. Чем больше проходит времени, тем более депрессивной и тревожной становится встреча с ним. Абсолютно очевидно, что у меня есть определенный комплекс по отношению к родителям. Наши отношения стали как-то мучительными, усложненными, бессловесными, неровными. Я люблю их сильно, но никогда не чувствую себя с ними свободно или наравных. Думаю, что и они испытывают определенную неловкость по отношению ко мне, хотя и они меня любят.“
Впоследствии он писал:
„Мне все же следует увидеться с отцом до отъезда в Японию. Нынешние наши отношения мучительны и для него.“
До „Соляриса“ ему хотелось создать фильм „Зеркало“, который первоначально назывался „Исповедь“, а потом, Белый-белый день,» однако ему было отказано. В этом автобиографическом фильме, все-таки снятом после «Соляриса», в качестве персонажей им были введены реальные родители. Необходимо отметить, что только после «Зеркала» ему перестал сниться навязчивый сон о том, как он без конца переступал порог и не мог войти внутрь дома:
«Меня преследовал многие годы один и тот же сон. Я входил в дом, в котором родился, бесчисленное количество раз переступал порог. Я всегда понимал, что мне это только снится, но было поразительное ощущение реальности пригрезившегося. Это было довольно тяжелое ощущение. Что-то тянет тебя назад, в прошлое, не оставляя ничего впереди. Мне казалось, что, реализовав этот странный образ, мне удастся освободиться от своих чувств. Сняв фильм, я действительно освободился от них, но мне показалось, что я и себя в каком-то смысле потерял.»
Отец в 1937 оставил семью. А вот стихотворение, которое он посвятил трехлетнему Андрею в 1934 году:
Все, чем я жил за столько лет отсюда,
За столько верст от памяти твоей,
Ты вызовешь, не совершая чуда,
Не прерывая сговора теней.
Я первый гость в день твоего рожденья,
И мне дано с тобою жить вдвоем,
Входить в твои ночные сновиденья
И отражаться в зеркале твоем.
По прошествии немногих дней, младший сын, собрав всё, пошёл в дальнюю сторону и там расточил имение своё, живя распутно.
Когда же он прожил всё, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться.
И пошёл, пристал к одному из жителей страны той; а тот послал его на поля свои пасти свиней.
И он рад был наполнить чрево своё рожками, которые ели свиньи; но никто не давал ему (Лука 15. 13−16).
Выше было сказано, что все это путешествие могло происходить только в воображении Криса; однако, думается, что Крис все-таки отправился на космическую станцию; но, независимо от этих предположении, очевидно, как блудный сын он покинул отчий дом гораздо раньше. Пребывание на космической станции нужно сравнивать с безвыходным положением, в котором оказался блудный сын, разорившись.
Расточив отцовское имущество в распутстве, блудный сын стал жить по беспощадным законам чужбины, в крайней степени ущемлявшим его достоинство как представителя избранного народа. Он стал пастухом свиней и мечтал об их пище — большего унижения для еврея невозможно было себе представить. И несмотря на это, при возвращении отец не только простил ему все прегрешения, но и облачил в лучшую одежду, надел на палец фамильный перстень, обул его и велел заколоть жертвенного тельца.
Что совершил блудный сын столь ценное, что ему, падшему под непомерным бременем тягчайших грехов, отец вновь воздал царские почести? Естественно, здесь отец является всемилостивым, а сыну даже трудно было предположить такое развитие событий; он лишь намеревался обратиться к отцу с просьбой взять его в услужение. Но в его поступке было все же нечто весьма ценное, и это было не только формальное признание допущенных ошибок.
Он образумился, и это произошло на самом сложном этапе его жизни. Положение, в котором он попал не было полностью безвыходным; определенная перспектива у него все же была: вначале он научился бы пасти свиней, которые в притче олицетворяют страсти и являются символом бесов, управляющих ими, спустя какое-то время обзавелся бы своими свиньями и наконец сам бы нанял пастухов, то есть стал бы носителем злого духа, от чего он осознанно отказался. Он образумился, пришел в себя — устыдился и предпочел быть слугой отца, нежели господином над свиньями.
Приняв подобное решение, блудный сын фактически раскаялся в грехе неблагодарности, который он совершил, покинув отчий дом, где ни в чем не нуждался, но все же не чувствовал себя счастливым. Его не удовлетворял окружаюший мир, и ему казалось, что он сам создаст лучший, так как причину внутреннего дискомфорта искал вне себя, не в самом себе. Когда имущество отца было им растрачено и вместо предпологаемой полной наслаждений жизни он оказался на самом дне общества, блудный сын пришел всебя и понял, что причину отсутствия радости и своей ущербности ему следовало искать в себе, а не в окружающем его мире даже в тех невыносимых условиях, в которых он поневоле оказался. Он и здесь мог во всем обвинить других и, не найдя выхода, провести всю жизнь, ропща и осуждая окружающих. Однако он так не поступил. Он раскаялся, сумел взглянуть горькой правде в глаза, взял всю ответственность за содеянное на себя и именно это и было самым ценным в его поступке.
Пришедши же в себя, сказал: сколько наёмников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода!
Встану, пойду к отцу моему и скажу отцу моему: отче! Я согрешил против неба и пред тобою.
И уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наёмников твоих.
Встал, и пошёл к отцу своему. И когда он был ещё далеко, увидел его отец его, и сжалился; и побежав, пал ему на шею, и целовал его.
Сын же сказал ему: отче! Я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим.
А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду, и оденьте его, и дайте перстень на руку его, и обувь на ноги.
И приведите откормленного телёнка и заколите: станем есть и веселиться,
Ибо этот сын мой был мёртв и ожил, пропадал и нашёлся. И начали веселиться (Лука 15. 17−24).
Для Криса Кельвина космическая станция — замкнутое пространство. Подобно блудному сыну его душа отягощена не только блудным грехом, но и его худшими последствиями. Его возлюбленная Хари не вынесла участи безжалостно покинутой женщины и совершила самоубийство. Согласно древнегреческой пословице выпавший на землю дождь обратно не воротишь, что было, то было и Крису пришлось продолжать жить, но от смертного греха человеку не скрыться. Мыслящий Океан на планете Солярис, который и в фильме, и в романе есть олицетворение Бога как Абсолютного разума, посылает Крису Кельвину, уснувшему на космической станции, расшифрованную из его подсознания и материализованную модель угрызения совести: точный двойник его возлюбленной Хари, которая ни минуты не могла существовать без Криса. Конечно, разобравшись в сути дела, Крис заманил двойника Хари в ракету и не раздумывая послал на орбиту, но механическими действиями угрызений совести не исцелить, и, как и следовало ожидать, псевдо-Хари вновь появилась.
С этой минуты в Крисе начинается настоящая духовная брань. Работающий на станции ученый Сарториус предлагает Крису разработать план аннигиляции, то есть механизма полного уничтожения этой модели, состоящей из нейтрино. И Крис, и зритель стоят перед дилеммой. В известной сцене в библиотеке в положении невесомости совершенный Крисом грех представлен в отвлеченном абстрактном виде: перед нами всплывает столь отличная и чужая от отцовского нравственного мира дальняя сторона, которая представлена художественным мироощущением нидерландского живописца Питера Брейгеля (точнее Брёгеля) Старшего (около 1525/30−1569); как недостижимая духовная ценность на глазах промелькнет иллюстрированная книга о Дон Кихоте — столь органичная и неотъемлемая принадлежность интерьера отцовского дома; и парящие в этом пространстве Крис и Хари в точно повторенной рембрандтовской композиционной позе с картины «Автопортрет с Саскией на коленях», которая в оригинале называется «Блудный сын в стране далече».
Но в Крисе просыпается чувство истинного покаяния, и он принимает беспрецедентное решение: во искупление своего рокового греха он намеревается навсегда остаться на станции и полюбить двойника Хари как настоящую женщину. Перед нами — чудесная метаморфоза: глубокий психологический катарсис Криса действует на женщину-матрицу, и наиважнейшую мысль в фильме: «Я люблю, значит, я человек» высказывает героиня одаренной 18-летней актрисы Натальи Бондарчук, для которой эта роль до сих пор остается главной.
Мыслящая человеческими категориями Хари, исходя из абсурдности положения, оставляет Крису письмо и навсегда покидает его, измученного и обессиленного величайшими потрясениями. Вместо нее во сне приходит мать, которую он не видел с детства, которая ухаживает за ним, омывает и исцеляет его.
Пробудившись, Крис увидит в железном ящичке расцветшее растение. Кибернетик Снаут сообщает ему, что Океан планеты Солярис отозвался на ранее посланную энцефалограмму Криса, и, наконец, удалось установить долгожданный контакт.
Начинается финальная сцена фильма. Крис возвращается домой — покинутый им, но все же хрaнящейся глубоко в подсознании прежний мир, который и перед зрителем предстает замерзшим, но не мертвым. Удивительно и неожиданно, что костер, разведенный Крисом в начале фильма для уничтожения всех нитей, связывающих его с прошлым, всё еще не погас… Крис заглядывает в окно. Здесь все так же, как и до его отправления; даже железная коробочка лежит на подоконнике. Вода-слезы омывает плечи отца, чего он даже и не замечает.
Отец выходит навстречу Крису на крыльцо. Крис опускается на колени и припадает к отцу. Обознаться невозможно — перед нами ожившая композиция рембрандтовского «Блудного сына». Кадр отдаляется от нас, и отчий дом постепенно превращается в крошечный островок в необозримом Океане планеты Солярис.
И замечательная амбивалентность финала — в образном мире фильма тут совмещаются все противостояния: Отца и Сына, «реальности» и «воображения», «подсознания» земного человека и «воссоздания» Океана. Иначе говоря, это — на самом деле образ возвращения домой, то есть воссоединения человека с Богом.
Вечная тема возвращения блудного сына в утраченное небесное царство не меньше терзала и Тарковского-отца. Но тот выхода не видел. В стихотворении «Белый день» он писал:
Камень лежит у жасмина.
Под этим камнем клад.
Отец стоит на дорожке.
Белый-белый день.
В цвету серебристый тополь,
Центифолия, а за ней —
Вьющиеся розы,
Молочная трава.
Никогда я не был
Счастливей, чем тогда.
Никогда я не был
Счастливей, чем тогда.
Вернуться туда невозможно
И рассказать нельзя,
Как был переполнен блаженством
Этот райский сад.
Андрею Тарковскому, которому в этом 2007 году исполнилось бы 75 лет, удалось найти этот выход. Его герой, как и он, сам вернется. Вернется через стыд, через покаяние, через «спасительную горечь ностальгии» о потерянном. Вернется и да останется как крошечный островок в памяти всеобъемлющего океана Предвечной Любви.
