 |
| Правая.Ru | Егор Холмогоров | 07.02.2007 |
Мое выступление будет посвящено стратегии православного миссионерства в средней школе и, в частности, формам внедрения в нее предмета Основы Православной Культуры. Я не думаю, что кого-то из участников чтений нужно будет убеждать в необходимости введения этого предмета и в важности этой темы. Поэтому я от общих деклараций о том, что нам это нужно, и обществу это нужно, перейду к специфике того исторического момента, в котором мы находимся, и к стратегии, которая от нас требуется.
Давно уже замечено, что Россия первой принимает на себя все те потрясения и пертрубации, которые со временем сотрясают всю мировую систему в целом. Причем чем серьезней потрясение, тем больше шансов, что оно будет обкатано на России. Связано это не с какими-то нашими национальными особенностями, а с двумя внешними историческими факторами. Первое — огромность нашей национальной территории. Причем ее фактическая площадь еще удваивается и утраивается когда мы ведем речь о коммуникативной площади. Как говорила Черная королева Алисе в Зазеркалье чтобы оставаться на месте нужно бежать очень быстро, а чтобы куда-то придти, нудно бежать еще вдвое быстрее. Второе — это тонкость того культурного слоя, который образовался на этой истории за столетия, материальная цивилизация в России всегда оставалась слишком непрочной и лишь в немногих исторических точках, таких как Москва, у нас накоплен культурный слой, подобный европейскому. В результате там, где территория компактней, а быт — гуще и плотнее, удары истории амортизруются какое-то время этим бытом. А в России, которая раскатана по пространству тонкой пленкой, рвется все очень быстро и мы первыми оказываемся то в ХХ веке, то в XXI.
И в нашем веке Россия первой столкнулась с той проблемой, которая, как уже сегодня ясно, не миновала и не минует никого — с кризисом государства как политической формы. Того государства, которое англичане и американцы называют «state». Эта политическая форма является достаточно специфическим изобретением западного, европейского мира в начале его постхристианской эпохи — нового времени. В эту эпоху — XV—XVI вв.еках в Европе произошла грандиозная мировоззренческая революция, одной из составных частей которой стало представление, что идеальное общество возможно построить усилиями человека здесь, на земле, и оно не нуждается ни в какой высшей небесной санкции. И возникло современное государство, как единое политическое тело, которое не нуждается в признании со стороны церкви, каких-либо человеческих корпораций, которое объединяет всех людей на определенной территории и контролирует все стороны их жизни. Это государство создало определенные органы контроля за разными областями жизни общества — это регулярная армия, полиция, исправительные учреждения, система государственных финансов для контроля над экономикой, система парламентаризма для контроля за политической активностью (да-да, именно так, парламенты существуют не для того, чтобы общество контролировало государство, а прежде всего для прямо противоположного), бюрократию для тотального контроля над всем. И государственная система образования, система которая производит гражданина этого государства, с его культурной идентичностью, с его знаниями, подходящими для функционирования в этой бюрократической системе, — это одна из важнейших, краеугольных функций современного государства. Не случайно, например, исследователи национализма говорят о том, что современные нации созданы армией и школой, как двумя фабриками по «стандартизации» гражданина.
Государство-Левиафан, которое всецело охватывает человека, формирует его и за него отвечает — это великая утопия, в некотором смысле антихристианская утопия. Однако именно благодаря этой утопии, а не какому-то мифическому капитализму, европейцы смогли покорить весь мир и создать современную мировую систему. ВИ вот сегодня эта утопия в колоссальном кризисе, который отмечают наиболее дальновидные социальные мыслители по всему миру. Государства оказываются неспособны выполнять всю совокупность взятых на себя обязательств и функций, в частности потому, что сумма взятых государствами обязательств значительно выше их возможностей. Бюрократия, принцип которой состоит в передвижении бумажки, начинает разваливаться под воздействием современных информационных сетей, которые передают информацию мгновенно и тем самым нарушают технологическую стройность управления. Современная армия, во всем мире кроме Китая, перестала быть гражданской школой, а школа не справляется созданием «стандартного гражданина», слишком много побочных влияний. Огромное число людей во всем мире, прежде бывших «гражданами», полноценными частями социальной системы, в том числе и системы соцобеспечения, попросту выбрасывается сейчас за пределы социума, буквально на улицы. В США с начала 2000-ных число бездомных в крупных городах растет на 12% в год. Новая бедность и новые бездомные, — это сегодня проблема не только России, а в чем-то и не столько России.
Самые слабые государства третьего мира уже коллапсировали. Самые сильные государства западной системы, такие как США, занялись экспортом своих проблем вовне, фактически формированием неоимперий. Держатся пока в основном те государства, которые как Япония и Китай представляют собой синтез state и традиционных патерналистских режимов. Такие режимы не исключают существования социально солидарных корпораций помимо государства, опираются на своеобразную новую общинность. В России такой синтез был уничтожен 90 лет назад, в феврале 1917, в советский период он вновь был достигнут в эпоху так называемого «застоя», когда в СССР возникло своеобразное неотрадиционное общество в симбиозе с социальным государством. Но затем в России это социальное государство рухнуло, — а мы приняли это за «крушение коммунизма». Мы уже почти два десятилетия живем в той реальности, в которую вступают только западные государства и можно сказать за это время кое чему научились.
Как я уже отметил, одна из составных частей кризиса государства — это кризис школы. Советская школа стояла в своем развитии очень высоко. Во-первых, как общеобразовательное учреждение. Во-вторых, как достаточно гуманная воспитательная система. При всей нелюбви школьников учиться, вряд ли кто-то из тех, кто окончил советскую школу, мог бы изобразить ее так, как «Пинк Флойд» и Алан Паркер в известном фильме «Стена» изобразили школу английскую, или как Селинджер изобразил американскую. Однако мы видим как эта школа как государственный институт разваливается и, мало того, её искусственно разваливают или не дают развиваться.
Например — я на днях заходил в школу, где много лет преподавал. И узнал интересный факт, оказывается по новым схемам финансирования школ, деньги выдаются минобразом на поголовье учеников, да еще и с дополнительным условьицем, — чем больше учеников в классе, тем выше оплата. В условиях безумного демографического подъема такое требование еще было бы если и не понятно, то хотя бы объяснимо, но в условиях демографического спада, в условиях, когда обещанные нам президентом новые дети пойдут в школу только при преемнике преемника, это требование попросту издевательство. Это попытка перекрыть любые пути к интенсификации образования, к тому, чтобы с отдельным учеником занимались более тщательно. А с другой стороны. Это попытка вытеснения и ликвидации «неперспективных» маленьких школ в провинции, то есть попросту лишения жителей небольших деревень образования. То есть это удар и по верхним, интенсивным, и по нижним — провинциальным этажам нашей школьной системы, это сброс социальных обязательств государства.
Я уже не говорю о падении качества самой работы учителей, когда история преподается пожилыми тетушками по их студенческим конспектам тридцатилетней давности, Я не говорю и о падении качества учеников, произошедшем за счет того, что семья, которую западные социологи точно в насмешку именуют «демократической семьей» попросту сбросила с себя воспитательные и образовательные обязательства. Сбросила до такой степени, что мы утратили канал коммуникации с детьми на уровне элементарных культурных кодов и понятий. Сегодня уже приходится давать сноску объясняя, кто такие Робинзон Крузо и Д` Артаньян. Завтра, пожалуй, теми же темпами, мы дойдем до непонятности сказки о репке и колобке. При этом, я еще раз хочу подчеркнуть, что речь идет не просто о предмете нашего вечного российского нытья о том, что все не так и всюду жулики. Мы имеем дело не с локальным российским, а с общемировым социальным процессом. Просто у нас он идет с опережением и в острой форме и мы, с другой стороны, первыми приобретаем необходимый опыт и находим лекарства от новых социальных болезней.
И вот после этого некороткого введения я хотел бы не очень длинно сформулировать ту стратегическую ситуацию, в которой оказалась сегодня Православная Церковь в России перед лицом кризиса государства и школьного образования как его составной части. Во-первых, этот кризис в значительной степени возвращает Церкви Ее прежнее и законное высокое место в обществе. У меня есть социально-философские основания думать, что в будущем это место будет еще выше, чем сейчас, что ближайшие века будут веками не миров-экономик, как сейчас, а миров-церквей, но это отдельная тема, о которой сейчас не время говорить. Но кризис государства-state как тотальной, всеобъемлющей и подменяющей собой многообразие человеческих сообществ структуры, должен, если, конечно, не произойдет полного распада, вести к формированию новой политической системы, в которой правительство опирается на различные сообщества и работает с ними. И разумеется растет влияние Церкви как сообщества, объединяющего нацию даже в отсутствие государства, даже в ситуации, когда государство было как в 90-е денационализировано. Другими словами, я хочу сказать, что именно Русская Православная Церковь является и будет являться основным «страховочным механизмом» русской нации в условиях, когда современное государство новоевропейского типа переживает кризис, а государственность самодержавного типа, исторически характерная для России, еще не регенерировалась, не нашла свою формулу.
В области образования эта страховочная роль Церкви должна заключаться в том, чтобы принять на себя по настоящему масштабную ответственность за его судьбу. Сегодня, в борьбе за «основы православной культуры» мы находимся в странном положении, когда пытаемся привязать наш огромный церковной ковчег к слабосильному пароходику, которым сегодня стала государственная система образования. Мы пытаемся в целях воспитания церковного ответственного человека использовать систему, созданную для воспитания ответственного гражданина, не учитывая, что она уже и с этой последней функцией не справляется. Мы, при этом, приводим защитительные аргументы, что Основы Православной Культуры позволят школе справиться и с задачей воспитания гражданина значительно лучше. Но это не защитительный, это наступательный аргумент. И Церкви давно уже пора не просить у чиновников, в частности у одиозного Фурсенко, разрешения преподавать основы православной культуры, а требовать этого и внедрять их явочным порядком. Тем более, что как фактор власти наша Церковь потенциально более сильна, чем минобраз. И для церковной миссии в школе следует использовать властные рычаги — контакты на высшем уровне, на уровне губернаторов, законодательных собраний, мэров, влиятельных местных лидеров, а не нежизнеспособную чиновничью вертикаль, которая фактически уничтожает школу.
Введение не мытьем так катанием Основ Православной Культуры — это одно из немногих лекарств, которые действительно способны школу излечить. Во-первых, потому, что в этом случае нет и не может быть никаких «конспектов тридцатилетней давности». Священники, способные преподавать этот предмет, и учителя-энтузиасты, готовые это делать, войдут в школу с очень сильной, очень интересной дисциплиной гуманитарного цикла, которая, особенно если само церковное сообщество будет не зевать и обеспечит их необходимыми материалами, будет стоять на новейшем методологическом и методическом уровне. А наша православная интеллигенция, как бы мы самокритично сами к себе не относились, стоит на значительно более высоком уровне, чем аналогичная интеллигенция светская.
При этом, тот факт, что в умах современных школьников образовались некие существенные пустоты тоже, как ни странно, на пользу развитию православного образования. Эти пустоты можно чем-то заполнить. Авраам, Апостол Павел, Святой Георгий, Мария Египетская, Александр Невский, вполне могут заполнить ту пустоту, которая осталась от Робинзонов и Д`Артаньянов. Мы можем получить нового русского человека, у которого, как когда-то давно, образы священного писания и предания, прошиты на «нулевом» уровне его культурного и социального опыта, а не вбиты, как у большинства из нас, на культурный чердак в зрелом возрасте, когда места уже почти не осталось. Эти пустоты заполнит либо православие, либо всевозможная нечисть из компьютерных игр и всевозможная сволота из популярных боевиков.
Наконец, мы значительно отстаем в работе по созданию альтернативных систем образования, поскольку у нас их слишком поспешно обвинили в создании «православного гетто». Такая опасность ухода в гетто есть, если ставить себе цель учить детей воцерковленных родителей. Но у альтернативных образовательных систем совсем другие перспективы, они связаны со все той же тенденцией распада общего образования и замены ее системами корпоративными, когда каждая общественная корпорация обучает своих членов. И здесь нам мог бы пригодиться опыт католической контрреформации, опыт иезуитов, создавших лучшую в истории систему корпоративного образования, которая привлекала отнюдь не только фанатичных католиков и сторонников ордена, а даже и иноверцев, стремившихся к получению качественного образования. У нас в Православии орденов нет, соответственно нет и внутрицерковных корпораций, которые взялись бы за это дело. Значит оно должно быть общецерковным. Практически каждой епархии нашей Церкви по силам создать хотя бы одну образцово показательную школу, которая была бы подлинным образовательным лидером региона, давала бы не просто православное, а блестящее общее образование, была бы кузницей кадров, образовательных технологий, и центром, собирающим местную интеллигенцию. Вне Москвы это еще важнее чем в Москве. В этом смысле прямой подход, завоевание позиций в государственной системе и заод с тыла — создание альтернативной системы, должны органично дополнять друг друга.
Итак, Церковь на мой взгляд, должна подхватить распадающуюся систему государственного общего образования и помочь сохранить ее для нации. В противном случае, тенденции нашей эпохи приведут к тому, что огромные массы людей будут попросту выброшены из этой системы вообще, создадут обширный асоциальный слой. В конструкции грядущих политических систем, которые придут на смену современному государству резко возрастет роль общественных корпораций не являющихся частью так называемого «гражданского общества», не являющихся частным элементом этого государства. Напротив, само правительство должно будет искать в этих корпорациях опору. И если Русская Православная Церковь сможет охватить собой и социально интегрировать тех, кто выброшен из социальной структуры кризисного государства-state, то значительно повысятся шансы, что само государство этот кризис переживет, и приобретет исторически адекватную для России форму. Форму самодержавного имперского государства, которое является политической функцией такого сообщества, как Православная ЦерковьИменно таким было русское государство в допетровский, а во многом и в послепетровский период, и это не мешало ему быть ни мощным, ни эффективным.
Альтернатива этому развитию событий достаточно кошмарна — это торжество того, что я предложил бы назвать «зоополитикой». В свое время представители будапештской школы марксистской социологии Ференц Фехер и Агнесса Хеллер предложили очень точное обозначение для той метаморфозы, которую приобретает политика в современном западном мире — это «биополитика». Политика, в которой основными политическими субъектами становятся биологические группы и страты — раса, пол, группа соединенная определенными физическими особенностями, например инвалиды или ВИЧ-инфицированные. Затем к этим биополитическим группам прибавились защитники прав животных, экологи — то есть, так сказать, защитники прав деревьев. Консервативные силы ответили на это поднятием проблемы биоэтики и борьбой против генетических экспериментов. Опять же не время сейчас обсуждать почему так произошло, но деградация социально-политических групп и напор биополитических — это наблюдаемый факт.
В России создать биополитические группы очень сложно из-за неясной выраженности биологических различий, исключительной сложности их трансформации в полноценный конфликт, а без конфликта нет и политики. Но у нас есть силы, которые усиленно пытаются это делать, в результате чего получается не био, а зоополитика. Поскольку для провоцирования конфликта нужно человека превратить в животное, оскотинить. Оскотиниванием является и современная нелегальная миграция в Россию, когда она осуществляется в скотских и хуже скотских условиях, когда приезжие, асоциалы, вырванные с родины, оказываются в положении животных. Таким же оскотиниванием оказывается и борьба с этой миграцией, когда бороться с этими людьми, превращенными в животных, предлагается животными мерами. Или когда русских, историческую нацию, культурное сообщество, Церковь, цивилизацию, предлагается рассматривать как биосоциальное сообщество, как популяцию… Но поскольку тысячелетий истории с себя не скинешь, то методом этой биологизации предполагается опять же оскотинивание, трансформация политики в зоополитику с ее похабщиной, с ненавистью к самой русской истории как к истории «татарской» и всё такое.
Идеологи этой зоополитики не случайно рассматривают Православную Церковь как главного врага. Дело в том, что Церковь это единственное сообщество, которое обладает более высокой социальной организацией чем переживающее кризис государство, которое играет на повышение, а не понижение, зовет вверх, а не вниз. И по мере сброса государством обязательств, высвобождения асоциальной массы, остается единственная развилка — либо в Церковную агиополитику, либо в клановую зоополитику. Сегодня главными вербовочными пунктами зоополитики являются улица, школа не как образовательное учреждение, а как молодежная тусовка и Интернет с его безответственным виртуальным общением. Как минимум в школе Церковь может вступить в успешную борьбу, содействовав реанимации воспитательной, образовательной и социальной функции школы. Но для этого не надо ждать разрешения чиновников, все равно мы его не дождемся.
Как справедливо заметил на днях Петр Мамонов «Самим нужно что-то делать».
