 |
| Фонд стратегической культуры | Гурия Мурклинская | 05.02.2007 |
Чтобы адекватно отвечать на внешние вызовы, России необходима идеология, консолидирующая народы всего пространства российской истории — и в РФ, и во всем СНГ. Нужна для этого и реальная оценка внутренних вызовов и угроз. Их несколько — тех, что могут повести к новому распаду государства. Здесь мы ведем речь лишь об одной из таких угроз — религиозном экстремизме и терроризме. Продолжать борьбу с ними только теми методами, которые применялись до сих пор, — значит обречь себя на поражение в недалеком будущем.
* * *
В отличие от противостояния с исламом протестантско-католического Запада, у русского народа и мусульманских народов России на протяжении долгого периода совместного развития сложились особые, «симбиозные» отношения. В течение веков русское православие и российский ислам, формируясь в рамках единого государственного пространства, позволяли нашему государству в любых предшествовавших войнах и потрясениях сохранять монолитность и устойчивость.Сейчас в РФ нет таких идейно-нравственных ценностей, которые бы объединяли, сплачивали все население страны. Еще недавно существовал советский народ, и это была не идеологическая фикция. Данная историческая общность существовала реально, — она и предопределила исход Великой Отечественной войны. Сегодня же необходимость формирования у российских граждан сознания и чувства того, что мы — единая российская нация с общей исторической судьбой, игнорируется.
Огромное политическое значение фактора сплочения россиян в нашем разделившемся на богатое меньшинство и бедное большинство обществе, недооценивается и государственными деятелями, и учеными, и СМИ. В стране, где проживают много народов, нельзя противопоставлять и сталкивать разные религии. И, в частности, когда мы ведем речь о религиозных мотивациях современного терроризма, нельзя возлагать ответственность за его существование только на ислам. В государственной политике необходимо четко отделять традиционный ислам от религиозного экстремизма, который драпируется в исламские цвета.
«Каждая мировая религия, — писал архиепископ Ташкентский и Среднеазиатский Владимир (Иким), — претендует на обладание всей полнотой божественного откровения, каждая опирается на свой вероучительный фундамент, который невозможно сдвинуть ни на миллиметр. Вопрос в том, какой именно путь приводит к вечности Божией, может решаться только в этой вечности, за пределами земного существования, однако здесь на земле, во временном бытии сотрудничество между Православием и Исламом оказывается не просто возможным, но — насущно необходимым. И, как это ни парадоксально звучит, именно яркая несовместимость наших вероучений, практическая нереальность взаимных миссий является одной из главных предпосылок такого сотрудничества».
Разрушение прежней системы формирования единой государственной идеологии в нашей стране под флагом деидеологизации привело к тому, что равновесие центробежных и центростремительных в российском обществе было резко нарушено. Расчленение СССР дало эффект вавилонского столпотворения. Девальвация и последующий демонтаж тысячелетней государствообразующей идеологической системы, преемственность которой до этого сохранялась и совершенствовалась всеми предшествующими режимами, привели к тому, что народы, населявшие Россию, как бы разом заговорили на «разных языках», перестали понимать друг друга. В каждом национальном или этническом сообществе начался поиск собственной национальной идеи и государствообразующей идеологии, а исторический опыт поколений, сделавших осознанный выбор в пользу совместного развития в едином политико-правовом пространстве, начал агрессивно третироваться.
Православие и ислам не случайно смогли выработать принципы взаимовыгодного сосуществования: «Перечень земных, нравственных добродетелей, к которым призываются верующие, в Православии и в Исламе почти одинаков, — пишет владыка Владимир в работе „Принципы православно-исламского диалога“. — Христианство часто называют религией любви, Ислам — религией справедливости. Сущностное различие наших мировоззрений — в определении того, какое из двух этих великих чувств должно главенствовать при служении человека Богу. Но в земной жизни справедливости не о чем спорить с любовью. „Если возможно, будьте в мире со всеми людьми“, — заповедует Евангелие.
„Кто примирит и уладит, тому милость от Аллаха; ибо Аллах любит справедливых“, — гласит Коран. При этом: знать то общее, что существует в наших религиях очень и очень полезно. Предрассудки с христианской стороны есть следствие элементарного невежества, предельно слабых знаний об Исламе. Для многих это может стать поразительным открытием: при ближайшем рассмотрении мусульмане оказываются несравненно лучшими христианами, чем бесчисленные псевдохристианские конфессии, которые, по выражению святителя Игнатия (Брянчанинова), „уже в Бога насилу веруют“. Сектанты измыслили собственное учение, противоречащее духу Нового Завета. Они…отвергают те истины христианства, в которые твердо верят мусульмане».
Одним из важных обвинений в адрес ислама со стороны апологетов «конфликта цивилизаций» является терроризм. Однако, к терроризму прибегают и западноевропейские экстремистские организации. В мусульманских странах с экстремистских позиций выступают, в основном, фундаменталистские группировки, в то время как умеренные мусульмане-реформисты стремятся достичь своих целей политическими методами. Руководители практически всех мусульманских государств, рассматривающие экстремизм и терроризм как главную угрозу безопасности своих стран, проводят четкое различие между исламом как религиозным мировоззрением и попытками экстремистских группировок использовать постулаты ислама для оправдания терроризма. Многие специалисты считают, что в обозримом будущем можно ожидать смещения центра тяжести в мусульманских обществах в сторону умеренного крыла реформаторской ориентации.
В качестве яркого примера таких изменений можно привести современный Иран. В последние годы это стабильно развивающееся в экономическом отношении общество с элементами постепенной демократизации. Не случайно важной составной частью нового внешнеполитического кредо Ирана стал диалог цивилизаций.
Поэтому так важен диалог России, русского православия не только с внутренним, но и с внешним исламом, за пределами границ РФ. Только выработав общую основу государственной идеологии для всей России, приемлемой для всех населяющих ее народов, мы сможем выработать четкий внешнеполитический курс, отвечающий интересам государства в снова «похолодавшем» мире.
* * *
Долгое время российский ислам развивался в изоляции от остального исламского мира. Исторически в России сложились две разновидности российского ислама — татарско-азиатский и кавказский, но сам ислам и исламская умма считались при этом едиными. Главной защитой от распространения на территории российского ислама чуждых ему течений и религий было Русское государство. И в Российской империи, и в Советском Союзе государство плотно опекало традиционные религиозные культы, одновременно не допуская проникновения в страну иноземных веяний, течений и ересей.Разрушение государства в начале 90-х годов открыло границы всем религиям и сектам. Итогом стало появление в России самых экзотических культов. Привыкшие к государственной защите своей территории от чужих посягательств, православие и ислам оказались не готовы к жесткой борьбе за души людей. В российской мусульманской умме произошел религиозный раскол.
События на Кавказе начале 90-х годов ХХ века — это не война некой части кавказцев против России, это трагический раскол внутри самого кавказского общества, вызвавший распад семей и родственных связей, разделивший общество на сторонников традиционного российского ислама (подавляющее большинство) и сторонников так называемого «чистого ислама» (агрессивное меньшинство).
Основной вопрос /кроме различий религиозного характера/, по которому прошла линия разлома между сторонниками двух течений, — это нахождение в составе Российской Федерации. Сторонники традиционного ислама всегда связывали прочность своего уклада жизни с нахождением под покровительством и в правовом поле России. Представители же так называемого «истинного», «чистого» ислама, или «ваххабиты» посчитали для себя возможным жить только в теократическом исламском /шариатском/ государстве, нормы которого они пытались (и пытаются) навязать остальному обществу с оружием в руках.
В истории Северного Кавказа это не первый подобный раскол. Первый произошел во времена Кавказской войны XIX века. Горцы уже исповедовали ислам, но он был сильно адаптирован под местные обычаи — адаты. Ханы и другие владетельные князья многих дагестанских народов стали активно принимать российское подданство. Имам Шамиль начал войну с того, что вырезал всех ханов и князей, принявших российское подданство, и стал строить теократическое государство, основанное на шариате в его суфийской версии. Войну Шамиль проиграл, суфизм же как направление в современном северокавказском исламе стал традиционным, правда, при этом произошло его мирное сращивание с основными обычаями и адатами горцев.
В адаптированном виде суфизм практически утратил свою антироссийскую направленность и стал традиционным российским культом, находящимся под покровительством всей российской государственной машины (как до, так и после революции 1917 года). Однако, это стало возможным, во-первых, после военной победы русской армии и сдачи Шамиля в плен. Во-вторых, российская дипломатия предложила и осуществила блестящий вариант решения проблемы. Та часть горцев, которая отказывалась принять пленение Шамиля как официальное поражение в войне и могла бы еще долго вести партизанские действия, была поставлена перед дилеммой: или воевать до полного своего физического истребления, или, сохранив жизнь, отправиться в изгнание. Были проведены переговоры с представителями арабских стран и Турции о предоставлении убежища тем горцам, которые согласятся добровольно эмигрировать. Та часть горцев, которая не захотела принять российское гражданство и жить по российским законам, переехала в мусульманские страны, более соответствовавшие их убеждениям. Это был честный выбор, позволивший избежать лишнего кровопролития в долгой братоубийственной войне. Тем более, что и тогда линия разлома проходила через семьи, когда один брат мог быть офицером русской армии, а другой — наибом Шамиля. Позднее тех горцев, которые предпочли изгнание, назвали мухаджирами.
Второй религиозный раскол прошел в период революции и Гражданской войны. Большая часть горцев снова сделала выбор в пользу российского подданства при большевиках, меньшая часть поддержала протурецкого имама Гоцинского. После разгрома банд Гоцинского, те горцы, которые не захотели остаться в новой России, ушли уже известной дорогой мухаджиров в Турцию и другие мусульманские страны. Третья, не столь значительная волна мухаджиров ушла с гитлеровцами — в основном, это были пленные горцы, поддавшиеся агитации немцев, обещавших создать на Северном Кавказе исламское государство.
В 1999 году дагестанцы еще раз с оружием в руках показали, что выбор большинства остается пророссийским, но вооруженная оппозиция не сложила оружие. Она продолжает лелеять надежды на то, что им удастся навязать большинству свой выбор. Такое гражданское противостояние, провоцируемое религиозным расколом, может продолжаться до полного физического уничтожения одной из сторон конфликта. Избежать этого помогло бы обращение к опыту предков. Суть предложений в следующем:
Наши дипломаты, используя исторический прецедент времен Кавказской войны, могли бы обратиться к некоторым мусульманским государствам с просьбой принять на постоянное жительство некоторую часть кавказских горцев, эмигрирующих из России и со своей малой родины, по причине религиозного конфликта и несовместимости религиозных взглядов с взглядами и укладом жизни основной части населения. Представителям указанных мусульманских государств следовало бы дипломатично объяснить, что такова мера их моральной ответственности за судьбы этих людей, которых обрабатывали и подкармливали эмиссары из этих именно государств.
Однако, момент упущен: часть «мухаджиров» наших дней уже обосновалась в Лондоне, Париже и других центрах современного религиозного экстремизма (увы, это так). А что с той частью «ваххабитов», которая предпочла остаться на родине?
* * *
Террористических актов на Юге России стало меньше. Достигнуто это большими усилиями и жертвами. Однако, пока преобладает репрессивный путь борьбы с религиозным экстремизмом. Самое странное в этой борьбе — совершенная однотипность всех операций против боевиков. Никто не пытается выманить их из жилого, даже многоквартирного дома, никто не ждет пока они выйдут сами по каким-то надобностям. Жилые многоквартирные дома в городе штурмуют так, словно это вражеский город.Читаешь мемуары о куда более сложных операциях, которые проводили чекисты старших поколений и удивляешься, сколько смекалки и профессионализма они проявляли, чтобы выманить врага туда, где риск расстрелять при задержании бандита его беременную жену или другую женщину будет минимален.
Бандиты перебазировались в города и села во многом благодаря тотальным амнистиям. Опыт борьбы с городской герильей существует в Европе, но в России тактику борьбы с новым типом городского терроризма — сетевым — нужно разрабатывать сегодня почти с нуля.
Конечно, даже «танковая» война, но проводящаяся последовательно и жестко, должна приносить результаты. И они есть. На Северном Кавказе и в Дагестане практически почти полностью уничтожено целое поколение религиозных экстремистов. Те, кто выжили, ушли в подполье инструкторами к молодым экстремистам, действующим иначе, с иными идеологическими установками и другим геополитическим вектором.
Если на первом этапе чеченский сепаратизм курировался зарубежными центрами, использовавшими идеологию первых волн северокавказской эмиграции (турецкий геополитический проект — идеология раннего Удугова), то нынешний раскол на мусульманском Северном Кавказе и в Дагестане, в частности, связан с переходом кураторских функций к другим центрам, запустившим арабский вариант панисламистского геополитического проекта (позднее принят на вооружение тем же Удуговым и его «Кавказ-центром»).
Сейчас в Дагестане идет успешная работа над созданием нового гибридного типа религиозно-экстремистской идеологии. Старая идеология, привнесенная арабскими эмиссарами, оказалась нежизнеспособной в дагестанских условиях. Традиционный ислам, опираясь на государственную машину, подавил и маргинализировал «ваххабизм» в том виде, в котором он был к нам занесен. Однако, изменился и сам традиционный ислам. Это еще незаметно по старым шейхам и устазам, но уже видно из проповедей молодых, получивших современное религиозное образование имамов мечетей.
Молодые дагестанские исламисты — это уже не ваххабиты и не традиционалисты — это в чем-то детище сетевых войн и Интернета, поколение «некст» в религии, и пока это новое поколение достаточно агрессивно. Именно в их среду ушли «прощенные» «двадцатипятитысячники» от старой гвардии — дагестанские ветераны чеченской зеленки. Этот гибрид вызревает идеологически, беря уроки истории у дагестанских продолжателей идей раннего Удугова, проходит в глубоком подполье военный инструктаж по новейшей технологии ведения экстремистско-террористической войны в городских условиях. Пока у этого нового штамма вируса экстремизма инкубационный период, но новая волна эпидемии неизбежна, потому что социальная база терроризма на Юге России сохранилась и даже в чем-то расширились.
Конечно, в целом, военный итог борьбы с религиозным экстремизмом неплохой: мы выиграли время. «Вирус» экстремизма мутировал и дал гибридный штамм, который пока только готовится к атаке. Воевать с ним танками не получится — он умнее. Надо думать и учиться, иначе проигрыш в этой будущей войне неизбежен.
