 |
| Правая.Ru | Егор Холмогоров | 02.02.2007 |
Штирлиц знал, что в разговоре лучше всего запоминается последняя фраза… Поэтому не удивительно, что в имеющих принципиальное политическое и идеологическое значения выступлениях государственных деятелей некое очень важное послание приберегается на конец, в качестве «домашней заготовки». Так случилось и на сей раз с пресс-конференцией Владимира Путина, которая, кстати сказать, была одним из самых сильных, интересных и прорывных выступлений за всю его карьеру.
Главным «посланием» Путина, легко прочитывавшимся сквозь разнообразные ответы, утверждения, шутки, было все же послание о сильной России. Это послание о том, что русский атлант действительно расправляет плечи и вновь входит в мировую историю в качестве полноправного ее участника. Привычная для Путина либерально-бюрократическая риторика на сей раз лишь слегка маскировала совершенно не либеральное, а временами и не бюрократическое содержание.
Достаточно отметить, например, ответ Путина на порядком уже поднадоевший вопрос о «фашизме и ксенофобии». Вместо пространных проклятий в адрес «России для русских», которые прежде слышались от президента не раз, на сей раз ответ содержал прежде всего точный и совершенно верный анализ той ситуации, которая привела к тому, что из идеологии национального усиления, возрождения России, национализм (по крайней мере у части его идеологов и деятелей) трансформировался в идеологию этнической войны всех против всех:
«Это связано с определенной растерянностью, с определенным идеологическим вакуумом, который возник после развала Советского Союза, с чувством ущемленности основных национальных групп и наиболее многочисленных национальных групп. Я стараюсь быть абсолютно объективным. Мы не можем относиться к этому поверхностно. К сожалению, органы власти не всегда адекватно реагируют на эти проявления… Несмотря на развал Советского Союза, границы у нас остались открытыми, все бывшие республики Советского Союза стали независимыми государствами, а вопросы, скажем, на рынке труда далеко не всегда… до сих пор решались в пользу коренного населения России, в пользу граждан Российской Федерации. И вот эта неурегулированность, о которой должна была бы подумать власть заблаговременно, обеспечив интересы как иностранцев, так и граждан Российской Федерации, а ведь иностранцы, которые в России работают — часто, и мы об этом знаем с вами хорошо, и средства массовой информации об этом часто говорят, оказываются в совершенно бесправном положении. Так вот эта неурегулированность наносит ущерб всем. И иностранцам, и гражданам Российской федерации, ведет в том числе к проявлениям ксенофобии и национализма».
Но затронутая тема явно не относилась к числу тех, на которых Путин стремился сосредоточиться в первую очередь. Свою задачу он видит явно не в «преодолении ксенофобии», а в создании сильной России — сильной экономической, внешнеполитической и военной державы. И в каждом его заявлении сквозила уверенность в силах России и в возможности решить хотя бы те вопросы, которые вообще разрешимы.
Много места было уделено, разумеется, энергетической политике России. И из всего сказанного следовал один вывод — эта политика давно уже престала быть просто сырьевой, ориентированной на экспорт углеводородного сырья. Заявленная цель создания «энергетической сверхдержавы» предполагает значительно большее, в частности развитие ядерной энергетики. И именно от вопроса о строительстве атомных электростанций в Сибири Путин перешел к последнему, заключительному ответу и заявлению. Той самой «последней фразе».
Журналистка из Сарова — Города преподобного Серафима Саровского и города нашего ядерного оружия, задала вопрос:
«Наш город, где вы, кстати, были, известен, с одной стороны, как город науки и обороны, а с другой стороны — как центр, один из центров православия. В связи с этим вопрос: вот как с точки зрения президента России, где место, каково место православия в будущем этой самой страны. Ну и второй вопрос, и какова стратегия в ядерной военной отрасли?».
Этот вопрос как нельзя более логичен для тех, кто живет в этом городе и чувствует эту поразительную и парадоксальную, непостижимую для маловеров связь между ядерным щитом и мечом, созданным учеными и военными, и духовным щитом и мечом, вложенным в руки каждого русского и каждого православного человека преподобным Серафимом и его учением о стяжании Духа Святаго.
И ответ Путина был достоин президента, понявшего эту великую связь, на которой держится Россия и которая обращена к русскому будущему: «Обе темы близко связаны между собою, потому что и традиционная конфессия Российской Федерации, и ядерный щит России — те составляющие, которые укрепляют российскую государственность, создают необходимые предпосылки для обеспечения внутренней и внешней безопасности страны. Из этого можно сделать ясный вывод о том, как государство должно относиться и сегодня, и в будущем и к тому, и к другому».
И вопрос, и ответ, и место их в «последней фразе» в большой пресс-конференции, которую заранее аттестовали как оглашение «политического завещания Путина», говорят о многом. «Политическое завещание» и в самом деле прозвучало, но не в смысле нелепого «назначения преемника», а в смысле указания той идеологической и политической перспективы, к которой «и сегодня и в будущем» должна двигаться Россия, если она хочет все-таки идти «путинским курсом», пусть медленного, но верного самоусиления, а не путем самоуничтожения и катастрофы. Этот курс предельно ясен — «Атомное Православие».
Что значит эта неожиданная и парадоксальная формула, предложенная известным художником Алексеем Беляевым-Гинтовтом (так назвавшим одну из лучших своих работ) и подхваченная многими, в частности и автором этих строк? Это значит, что будущее России в синтезе ее великой традиции, традиции не только исторической, но и метафизической, традиции того колоссального опыта взаимодействия с Духом Святым, который и создает уникальный феномен Святой Руси, и, с другой стороны, новейшего технологического развития, развития тех предельных технологий, которые раздвигают возможности человека до мыслимого максимума. И этот синтез совершается в точке «конца времен», предельного эсхатологического напряжения.
Все мы понимаем, что Православие — это религия эсхатологии. Религия, обращенная к личному «сбыванию» человеческой души в общении с Богом и достижении святости. А Русское Православие, это путь человека из Руси земной в Русь Небесную, Святую Русь. Но и в контексте большой истории Православие — религия всеобщей эсхатологии, религия Второго Пришествия Христова. Причем и здесь особенностью русского пути в Православии является стремление сделать Русь свидетельницей второго пришествия, довести её существование до того эсхатологического порога, где она встретит своего Спасителя.
Но и то ядерное оружие, технологии которого, в частности, разрабатываются в Сарове, — это оружие эсхатологическое. Не случайно говорится о «ядерном апокалипсисе». Однако эта формула не верна. Ядерное оружие — это оружие, гарантирующее мир от преждевременного апокалипсиса, от всевозможных эсхатологических экспериментов с «темной стороны». Возможность полной гибели мира в любой момент, исключает достижение сатанократии всеобщности и полноты её сил. И для России именно ядерное оружие является гарантией её эсхатологического выживания, гарантией того, что в момент Второго Пришествия Русь земная и Русь небесная действительно встретятся, что существование Руси земной не прервется досрочно.
Поэтому развитие и ядерной и других предельных технологий являются для русских материальной гарантией успешности в реализации столь же предельных духовных «технологий», завещанных святыми отцами и, в частности, преподобным Серафимом. Поэтому не случайно, что Путин связал Православие с внутренней безопасностью страны, а ядерное оружие — с её внешней безопасностью. Это и есть подлинная формула безопасности любой православной державы — вера, «русская защита» (как остроумно обозначен этот феномен в книге «Дети против Волшебников»), для обороны от бесов, и ядерный щит и меч, тоже «русская защита», для обороны от людей, чаще всего научаемых теми же бесами, с тем, чтобы прервать духовное возрастание, духовное делание человека всей Церкви.
Атомное Православие, таким образом, это не просто стратегия будущего. Это эсхатологическая стратегия России, её стратегия на все время истории этого мира, если мы, русские, конечно хотим сохранить свое бытие на все время этой истории, а не уйти с её подмостков преждевременно, как статисты, убиваемые по ходу пьесы. Если мы хотим, чтобы Богу и миру «запомнилась» наша «последняя фраза», то другого пути кроме Атомного Православия у нас попросту нет.
