 |
| Нескучный сад | Протоиерей Максим Козлов | 01.02.2007 |
Элита — это лучшие?
Термин «элита» вызывает много споров. Значение этого слова в обиходе, его употребление в СМИ отличаются от того, что предлагают под ним понимать социологи и политологи. Специалисты обычно относят к элите в нашей стране наиболее влиятельных и значительных представителей какой-либо части общества, занимающих очень высокое, привилегированное положение. Эти люди осуществляют функции управления, развития науки и культуры. Сейчас наиболее распространена так называемая теория множественных элит, подразумевающая, что в различных областях существуют свои собственные элиты: например, властная элита, бизнес-элита, элита военных и т. д. Некоторые эксперты относят к российской элите высокопоставленных чиновников, губернаторов, олигархов, известных артистов и ученых. Другие считают, что элиту стоит понимать как наиболее материально успешную часть общества — то есть тех, кому их экономическая активность обеспечила максимальный размер собственности. Третьи полагают, что говорить об элите в условиях разрушенного самосознания, социального расслоения и коррупции вообще неуместно.
В 2004 году альманах «Коммерсантъ-Первый рейтинг» опубликовал данные опроса общественного мнения, проведенного ВЦИОМом с целью выяснить, кого из ныне живущих россиян наши соотечественники считают элитой?
К числу главных «кузниц кадров» элиты участники опроса отнесли ближайшее окружение президента В. Путина (24%). Пятая часть респондентов (20%) в число групп, на базе которых сформирована элита, включила руководителей бывших госпредприятий. Почти столько же опрошенных (18 и 17%) в составе элит видят выходцев из силовых структур и детей высокопоставленных и богатых родителей. Научная и творческая интеллигенция, по оценкам россиян, стоит последней в списке социальных групп, из которых происходит российская элита (6%).
Респонденты ВЦИОМ в целом относятся к элите довольно пессимистически. Как отметили 44% участников опроса, нынешней российской элите присущи в большей мере, чем советской, такие качества, как корыстолюбие, склонность к коррупции. 41% опрошенных указали безответственность, склонность ставить свои интересы выше интересов народа. Космополитизм, податливость внешнему влиянию, презрение к интересам своей страны и своего народа назвали 39% участвовавших в исследовании.
По мнению сотрудника санкт-петербургского Центра социологических исследований Сергея Дамберга, преподавателя факультета социологии СПГУ, результаты опроса свидетельствуют о том, что для широкой публики «невидимыми» в смысле принадлежности к элите остаются крупные акционеры крупных компаний, прежде всего, в тех отраслях, которых не существовало в советские годы, и, как ни странно, чиновничество: его вес редко находит адекватную оценку респондентов. «Российская элита сейчас гораздо более пестра по своему составу, чем это представлено в опросе, и доля известных широкой публике людей в ней существенно меньше, чем принято полагать, — считает специалист. — Элита все увереннее и эффективнее будет играть роль законодателя мод на все — и этот рост ее влияния будет все нагляднее уже в ближайшие годы. В отличие от советской элиты, нынешняя глобальна по качеству признания, то есть останется элитой в любой стране, более образованна, более интегрирована в социальную систему, чем советская номенклатура, менее зависима от высшей власти и, следовательно, играет самостоятельную роль в жизни страны».
— У миссионеров есть мнение, что проповедовать стоит элите, потому что это такие люди, которых все видят, за которыми многие идут, люди, которые могут дать деньги на восстановление храмов. А для Церкви это полезно. Нет ли здесь какого-то изъяна?
— Проповедь элите редко остается просто проповедью. Как правило, устанавливается система взаимоотношений, которая подразумевает, что обучаемые дают нечто обучающим взамен — от налоговых льгот до пожертвований на строительство храмов. Но, давая, и чего-то ожидают. Это ожидание не обязательно должно выражаться в грубых формах (в виде поддержки конкретного губернатора в конкретных инициативах), но, к примеру, глас-то свой уже не очень возвысишь. Вроде этот хороший человек дал мне на крышу, позолотил купола и вообще регулярно выплачивает зарплату преподавателям воскресной школы. Ну, а что у него в открытую вторая семья — как об этом говорить? И даже как его до причастия не допускать, если он желает причащаться? Поэтому проблем возникает немало в таких взаимоотношениях.
К тому же люди-то все видят. В том числе и подобострастное поведение нас, церковнослужителей, по отношению к властям предержащим. Речь идет не только о так называемых «подсвечниках» — чиновниках, которые стояли по большим праздникам со свечами в центральных храмах. Этого сейчас почти нет. Сейчас те, кто в храмах стоит и креститься умеет, и есть, по сути, православные христиане. А те, кому надоело ходить, и не ходят, кроме как на Рождество и на Пасху. Сопряжение с нынешней властью, которая отнюдь не всем народом осознается как власть, его интересы выражающая, не всегда полезна для Церкви. Как сказал один неправославный, но весьма умный иерарх, один из филиппинских кардиналов в восьмидесятые годы, «политические браки для Церкви грозят политическим вдовством».
Самое же главное: в таком подходе есть что-то нехристианское — делить людей на второсортных, неважных, и первостепенных, актуальных. А Господь пришел призвать труждающихся и обремененных. Апостол Павел пишет первым христианам: «Не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных. Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых; и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее» (1 Кор. 1, 26−28). И поэтому все эти разговоры о том, что мы должны сконцентрироваться на генералитете, на администрациях, недоброкачественные внутренне. Потому что в них есть неверие в то, что Бог управляет Своей Церковью.
Это стремление отгородиться от необразованных бабок, непросвещенных людей, по сути становится отталкиванием от нашей собственной паствы. Они-то ведь и есть наши прихожане. Но из-за такой миссионерской установки получается, что это вовсе не тот народ, который мы хотим видеть в Церкви. Мы хотим с высшим образованием, с хорошей зарплатой, перспективных на будущее, молодых и деятельных. А для Царствия-то Небесного какая разница, молодые и деятельные или старые и больные? Господь-то что, молодых и деятельных собрал вокруг Себя на Голгофе? Я помню, что нет.
Мы должны понять, что Церкви это не приносит никакой пользы. Церковь должна быть одно со своим народом, принимать его таким, какой он есть. И воспитывать его исходя из того, какой он есть на самом деле.
— Миссионерская цель такой установки понятна. Миссионеры пытаются привлечь в Церковь новых людей, показав им, что там не только убогие, хромые и косые. У нас есть еще успешные, молодые и бодрые. Наверное, в какой-то степени это имеет смысл?
— Да, есть такой тезис «Православие — это круто, Православие — это религия молодых"… Неправда! Православие — это религия верующих во Христа Иисуса, Господа нашего. И нет ни молодых, ни старых, ни крутых, ни продвинутых, ни ретроградов, ни демократов. Нам надо именно это и проповедовать. Не крутость Православия — а Христа Воскресшего. И эту проповедь всегда просто и принимали, во все две тысячи лет истории христианства.
Но это не значит, что люди, находящиеся в разном статусе «элитности», должны быть лишены церковного окормления. Просто к ним не нужно применять специальных придыхательных интонаций. Довольно естественно, что могут формироваться приходы или общины по профессиональному признаку, по месту проживания.
Мы знаем, что большие города и их пригороды начинают расслаиваться по местам компактного проживания жителей на районы для более бедных и для более богатых. И понятно, что приход, расположенный в коттеджном поселке или рядом с ним, будет отличаться от прихода в Капотне, предположим, по характеру прихожан и по адресату своего миссионерского служения. Согласитесь, странно было бы священнику с Николиной Горы ехать в Капотню, находить тамошних бедных и начинать там проповедовать, оставив своих прихожан. Для этого должен быть приход в Капотне. И на эти приходы, тяготеющие к тому, что там будет собираться достаточное количество людей состоятельных или людей, занимающих высокое административное положение, нужно очень ответственно назначать священнические кадры.
— А что такое — элита? Люди богатые и знаменитые?
— Конечно, элита — это не то, что у нас сейчас называют очень смешными словами «светское общество». Смешно называть элитой представителей эстрады, юмористов, лиц, присутствующих на телевидении или популистских политиков. Футболист тоже может влиять на общество каким-то образом. Но при этом считать элитой футболиста или боксера, который может красиво разбить челюсть другому человеку, довольно забавно. Это, конечно, состоятельные люди, но не всякий состоятельный человек — элита.
Наверное, в современном обществе невозможно говорить об элите, а следует говорить об элитах. С одной стороны, элита — те люди, которые достигают определенного рода степеней в госуправлении, это люди, которые имеют вес в сфере образования, это какая-то часть творческой интеллигенции, опять же по факту полученного образования. И конечно, это определенная часть людей, связанных со средствами массовой информации, просто потому, что мера их воздействия на умонастроение общества очень велика. Я имею в виду не тех, кого показывают по телевизору, а тех, кто нажимает на кнопки и определяет, что будут показывать. Это редакторы новостных каналов, редакторы популярных интернет-изданий. Сюда же стоит отнести определенную часть высшего офицерства и сотрудников правоохранительных служб, которые отвечают за безопасность нашей страны.
К сожалению, у нашего духовенства почти нет проникновения в элиту, за исключением нескольких ярких иерархов. Яркость достигается не богатым прошлым, а мерой дарований, талантов и трудов, которые человек положил по возделыванию этих талантов. Не обязательно быть человеком, о котором могут судачить, чем он был и кем он стал. От церковных людей, в данном случае, ждут не интересного прошлого, а убедительности, смелости высказываться по актуальным вопросам. Назвался груздем — полезай в кузов! Имей мужество встревать во всякие ситуации и комментировать все, что происходит, а не только то, где мы выгодно можем прозвучать. Конечно, не всякому нужно давать санкцию озвучивать общецерковную позицию. Но все же круг таких людей должен быть шире.
По решению соответствующих наших соборов мы не можем проникать в бизнес-элиту, не можем иметь отношение как клирики к властным элитам — то есть не можем быть бизнесменами, депутатами и так далее. Нам остается область искусств, наук, где клирики или люди заведомо церковные — профессора, преподаватели, академики, церковные труженики — соединяли бы воцерковленность с высочайшим профессионализмом в той или иной области и в этом смысле становились бы людьми влиятельными. Выступать на телевидении, делать православные каналы и программы — вот это проповедь простым людям! Современное медиапространство — почти единственное место, где собираются люди, далекие друг от друга во всех иных ситуациях. Где вы еще соедините человека с чрезвычайным достатком и живущего на зарплату учителя или врача?
— Но ведь как раз сама Церковь и должна быть таким местом, где они соединяются?
— Надо быть реалистами. Даже когда общество было православным, в восемнадцатом-девятнадцатом веках, тоже были ранние обедни — преимущественно для слуг, и поздние обедни — для господ. Мы, увы, не можем вернуться в апостольское время, где была бы общность духа, имуществ, как в первохристианской общине. Это утопия. Но нам необходимо создать такую атмосферу в Церкви, где бы расходящиеся векторы не разошлись настолько, что они разорвут единство церковного хитона. Речь не идет, конечно, о принудительном создании псевдоединства, как пытались сделать большевики, когда в вузы рабочих и крестьян интеллигентов не пускали. Жить в обществе, где существует расслоение на богатых и бедных, на людей, не имеющих материальных ограничений, и людей, которые думают о том, на что купить макароны до того, как зарплата придет, и не реагировать на это — невозможно. Мы должны побуждать первых заботиться о вторых в Церкви. Побуждать их, не считать, что они, позолотивши купол, душу свою спасли. Ориентировать на милосердие, на активное социальное служение.
Все эти проблемы возникают в значительной мере из-за тех тем, которые на самом деле составляют главное содержание нашей проповеди. Мы начинаем говорить не о Евангелии и не о Христе Воскресшем, не о жизни вечной, а о чем угодно вокруг. Об историческом пути Православия, о русской нации, о государственном устройстве, об основах православной культуры, об абортах, о том, как одеваются в храме. Апостолы не проповедовали социальную проблематику в пределах Римской империи, не договаривались с Нероном и с губернаторами провинций. А проповедовали единое на потребу — Христа Воскресшего. Получается, что у нас единое на потребу где-то очень глубоко запрятано. Потому что если мы начнем об этом говорить, то это будет неинтересно, непривлекательно, а нужно что-то вроде как и относящееся к христианству, но и приятное для людей. Это то, что Льюис называл «христианством и…», — христианство и женский вопрос, христианство и эвтаназия.
Но нам бы не забыть, что это — не главное, что Церковь проповедует. Проповедует она жизнь вечную и бессмертие души, Бога, в Троице Славимого, и то, что мы не для этой жизни родились. Как-то я этой проповеди не слышу. Ведь об этом труднее всего говорить. Зачем всякая другая проповедь, если мы в результате к этому не подводим? Вот я читаю свт. Николая Сербского, он умел говорить об этом. Свт. Иоанн Шанхайский (Максимович) тоже о главном проповедовал. Все святые только об этом и проповедовали. А сходите на православную ярмарку — что вы там найдете? Книги о пресловутом ИНН и так далее. Можно сходить на ярмарку и не найти ни одной книги Нового Завета. Богатому человеку говорят не о том, что он должен делать, чтобы иметь жизнь вечную. Ему приходят и говорят: «Вот тут был собор, его безбожные власти снесли, как было бы хорошо его заново отстроить, то да се…» Ну и он, может, собор построит. Уже большинство и построило. Но где настоящая забота о душе этого самого человека?
— Как прихожанам объяснить, что нищих надо любить? Они вонючие, грязные. А от них не отворачиваться надо, наморщив нос, а любить. Как проповедовать нищелюбие?
— Не знаю. Я про себя не могу сказать, что я нищих люблю. Про Лазаря читаю — умиляюсь. С другой стороны, прекрасно понимаешь, что, если бы он лежал сейчас пред дверьми храма, пах, чесался, от него несло бы пивом, чесноком и он собирал бы на поездку в Кемерово, он бы долго здесь у меня не пролежал. Я так могу исповедоваться про себя. Думаю, что я не одинок в этом отношении. Но важно его менять. Пусть не ко всем нищим, а хотя бы к тем, кого называют социально незащищенными. Начать с тех, по отношению к кому не надо себя слишком сильно преодолевать.
Начать нужно с того, что зазывать людей помогать в детских домах — для этого не нужно так уж себя ломать. Забирать детей домой на субботу-воскресенье, приходить к ним с подарками на праздники, не забывать им что-то из своей зарплаты уделить. Давайте начнем с того, что реально. Люди, которые занимаются окормлением бездомных, — это герои. Но надо понять, что массово церковное общество сегодня к этому подвигу не готово. А вот к тому, чтобы пойти в больницу (не каждый день судок выносить, а посетить), что-то пожертвовать, откликнуться на недостаток лекарств, сдать кровь, пожалуй, готово.
http://www.nsad.ru/index.php?issue=39§ ion=9&article=567
