 |
| Радонеж | Андрей Битов | 15.01.2007 |
В 1979 Битов стал одним из авторов бесцензурного литературного альманаха «Метрополь». После этого его перестали публиковать в СССР, он стал «невыездным», его произведения издавались в Западной Европе и в США. Глубокое художественное осмысление российской истории и современности воплощено А. Битовым в романе «Пушкинский дом», опубликованным в США.
Новые публикации на родине стали возможны только с началом перестройки в 1985 году.
Андрей Георгиевич Битов — обладатель множества наград, среди которых ордена «Знак Почета» (СССР), «За заслуги в искусстве и литературе» (Франция), медаль Мовсеса Хоренаци (Армения), премия им. Андрея Белого, премия за лучшую иностранную книгу (Франция), Пушкинская премия фонда А. Тепфера, дважды лауреат Госпремии РФ, премии журналов «Иностранная Литература», «Огонек» (дважды), «Звезда», «Новый Мир». Он является председателем правления Набоковского фонда, Почетным гражданином Армении, Почетным доктором Ереванского университета. Недавно к его многочисленным наградам добавилась почетная Бунинская премия.
Живет в Москве и Петербурге, преподает в университетах Европы и США.
С Андреем Георгиевичем мы встретились в Анапе. Говорили о проблемах современной публицистики, об образовании, языке, религии. Разговор получился интересный, содержательный.
А начался он с моего вопроса о публицистике, уровень которой, по моему мнению, весьма неустойчивый и нередко оставляет желать лучшего. Зная, что Андрей Георгиевич писатель, прозаик, я, тем не менее, обратился к нему как к публицисту, и явно попал впросак.
— Я, прежде всего, прозаик, — сказал Андрей Георгиевич. — Я эссеист. И я не могу выйти за свои установки, поэтому публицистику разрешаю себе исключительно в виде устной речи. Так, недавно в журнале «Октябрь» были опубликованы мои устные эссе. Но в общем и целом я не пишу на злобу дня, и если такое желание у меня неожиданно появляется, то начать писать я могу только если к этому событию находится достойная эссеическая форма.
Что же касается нашей публицистики, то с началом перестройки ее можно было сравнить с открытым способом разработки в горной промышленности. То есть, говоря образно, если раньше, в доперестроичные времена, нужно было бурить скважины, проходить штольни, да и то с оглядкой, то после снятия запретов, публицистика стала напоминать открытую разработку в горной промышленности — нагнали в карьер экскаваторы и начали рыть. Как следствие, появилось много недостойных текстов. Это беда того периода. Шло активное разбирательство, но поскольку все разбрелись по всевозможным партиям, то так никто ни в чем и не разобрался до конца. К сожалению, до сих пор в нашей публицистике появляются вещи, которые напоминают работы тех лет.
Постепенно мы сменили тему разговора, и перешли к теме особенно наболевшей. Я попросил Андрея Георгиевича объяснить, почему дети перестали читать и что нам нужно делать, чтобы привить им вкус к хорошей литературе.
— Нужно, чтобы они со школьной скамьи читали хорошие книги. Другого пути нет. А еще нужно учить детей правильно читать.
Мы называли себя самой читающей страной в мире, и гордились этим. Однако чтение в те годы было всего лишь обстоятельством социальной жизни. Что нам еще-то оставалось делать, как не читать? И вот недавно на одной из книжных ярмарок я столкнулся с тем, что оказывается, теперь о по-настоящему читающей стране судят не по числу проданных экземпляров, а по тому, как понял читатель произведение, что вынес из него для себя нового. Исходя из этих критериев, Россия оказалась далеко не на самом первом месте.
Мало людей умеет читать. Настоящий читатель — это исполнитель текста. Такой же исполнитель, каким является, к примеру, музыкант, исполняющий музыкальное произведение по нотам. В зависимости от исполнения, произведение может предстать даже иным, чем задумывал его автор. Художника «тащит» интуиция, талант, само слово, а хороший исполнитель, в данном случае читатель, благодаря своему умению является своеобразным исследователем произведения, и в результате этого исследования он способен дать и свое толкование прочитанному. Вот как важно уметь читать.
Кстати, согласно новым критериям, финны тоже оказались среди неумеющих читать. Но, как я слышал, в отличие от других народов, они не смирились с этим, а начали активно разрабатывать школьные программы, которые учат прочтению текста.
И здесь наш разговор плавно перетек в иное русло.
«Чего не хватает современной школе, вузам?», — спросил я Андрея Георгиевича, ожидая услышать речь о бездуховности общества, в результате которого страдает образовательный процесс.
— Думаю, прежде всего, финансирования, — неожиданно сказал Битов. — И это очень большой грех государства на этом периоде. Все как всегда: предыдущее разрушено, новое не построено. Потому что строить не на что, денег не дают. И, конечно, нужно платить преподавателям. Но пока повышают оклады только чиновникам. Между прочим, раньше к чиновникам относили и учителей. У меня дед по матери был директором гимназии, что приравнивалось к чину тайного советника, между прочим, генеральскому чину. Можно себе представить, какая при этом нагрузка ложилась на дореволюционных преподавателей. Какие обязательства!
А что сейчас? Вымирает поколение педагогов, которые относились к себе и другим по совести. Школе навязываются западная образовательная система, которая, не смотря на кажущуюся простоту, на самом деле только запутывает. Падает образовательный уровень. Недавно я придумал такую формулу: если понижается уровень образования и повышается требование к учащимся, значит, в середине образуется ниша для злоупотреблений.
Наши дети далеко не балбесы, но многие из них не могут окончить школу без репетиторов. Почему? Ведь мы же оканчивали школу без репетиторов. Значит, учителя теперь не объясняют так, чтобы их поняли. А репетиторы объясняют!
Современная школа учит не знаниям, а подчинению. В результате вырабатывается социально приспособленный человек к той системе, которая существует, независимо от того, хороша она или плоха. Это меня смущает. Это какая-то солдатчина. Не должна школа превращаться в «первый срок».Господь заложил в детей гениальные способности — это возможность повторять и запоминать. Но эти гениальные возможности подрастающего поколения просто беспощадно эксплуатируются, в результате чего вместо разумной развивающейся личности школьники, как обезьянки, обретают лишь имитационные способности путем механического запоминания. Совершенно ясно, что обучение должно быть более духовным, тогда и результат станет иным.
Хотя должен сказать, что молодежь стала тянуться к настоящим знаниям. Несколько лет назад я хотел написать эссе о Ломоносове. Я назвал его «гениальным школяром» и обозначил как первого русского студента. Ведь он обучался в университетах Европы в общей сложности более 20 лет, явился основоположником университета и, как сказал Пушкин, сам стал нашим университетом. Тогда я высказал свое мнение, что беда не в профессуре, а в студенчестве. Но сейчас я не уверен, что это так. Студенты знают, что почем и хотят получать знания. И здесь мы приходим снова к тому, от чего ушли — к полноценному финансированию образования и достойной оплате преподавателям.
Я обратил внимание Андрея Георгиевича на его слова о привнесении в обучение духовного. «Что вы имеете в виду, когда говорите о духовном?», — спросил я писателя
— Я еще много лет назад говорил, чтобы в начальных классах начали преподавать основы философии, экологии и языкознания, — сказал Андрей Георгиевич. — Я пытался убедить, что детей нужно учить гармоничному мышлению, что дети способны к абстрактной мысли гораздо лучше, чем мы думаем. Они способны воспринять мир. И экологии нужно учить так же, как гигиене. И заодно дать ребенку биологическое понимание роли человека в мире. А языкознание необходимо для того, чтобы дети не боялись других языков. Между языками существует особое сродство. Поэтому не знать другого языка, это значит, хуже знать свой родной язык. Пушкина называли в лицее французом за то, что французский он знал лучше, чем русский. Хотя владел он русским языком неплохо, правда? И Набоков расправлялся с французским и английским, как с русским.
В этом месте я напомнил Андрею Георгиевичу о том, что вот уже несколько лет Православная Церковь тщетно пытается убедить чиновников от образования о необходимости введения нового предмета «Основ православной культуры».
«Это не религиозный предмет, как пытаются представить его наши недоброжелатели, а культурологический, — сказал я. — Согласитесь, что русская литература развивалась под влиянием Православия. И чтобы полнее понять, что хотели сказать своими произведениями русские писатели — те же Достоевский, Лесков, нужно знать культуру и религию своих предков».
— Я полностью с вами согласен, батюшка, — сказал Андрей Георгиевич. — Текст живет дольше автора, и спустя десятилетия многие вещи нуждаются в комментариях. Речь идет не о том, что люди со временем перестают понимать написанное, а о том, что двигало автором. К примеру, мы можем часами рассуждать о дуэлях, но так и не поймем причину этого явления, пока не узнаем, что значило для наших предков слово «честь».
Почему есть противники предмета «Основы православной культуры»? Я думаю, потому, что люди не видят различий между религиозно-культурным наследием, национальной культурой и религией. Оборвалась связь времен и поколений. Отлучение страны от Церкви, привело к отлучению человека от Бога, и как следствие все перевернулось вверх дном. Бездуховность спутала сознание людей. И как теперь восстанавливать процесс воцерковления? Насаждать веру — это очень непросто, пастыри накапливают верующих по одному. Говоря, светским языком, создание паствы — это штучная работа, причем работа не из легких. Всем колхозом в Церковь не приходят, иначе получится не весть что: все повесят кресты на грудь и начнут креститься в разные стороны. А в сердце веры нет!
Чтобы осмыслить происходящее и лучше понимать прошлое необходимо вернуть народу его религиозно-культурное наследие. В этом смысле предмет «Основы православной культуры» мне кажется совершенно необходимым.
А нужно ли человеку воцерковляться — другой вопрос. Из всех законов мне понятны только Заповеди Божии. Если человек соблюдает Божественные заповеди, то зачем ему другие законы? «Не укради», «Не убей», «Не лжесвидетельствуй», «Почитай отца и мать"…Какие еще после этого законы нужны? Я попытался написать об этом, но у меня не получилось. Все сводилось к человеческой гордыне — матери всех грехов. Так вот, по-видимому, воцерковление необходимо для того, чтобы уметь различать гордыню, научиться противостоять ей.
В заключение нашей беседы я спросил Андрея Георгиевича, как он считает, Пушкин был православным христианином?
— Пушкин был безусловно верующим человеком. Тема веры прослеживается в его творчестве. Например, знаменитое стихотворение «Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит», имеет прозаическое продолжение в виде плана, в котором обозначены поля, крестьяне, книги, поэтические занятия, любовь, великая смерть, религия… По-видимому, поэт считал, что жить и уходить из жизни вне религии нежелательно. «Религиро» есть живая связь человека с Богом. И то, что перед смертью его напутствовал православный священник, и то, что погребение его было совершено по православному обряду, так же говорит о том, что поэт был верующим и умер как христианин.
Протоиерей Александр Новопашин
