 |
| Русское Воскресение | Валентин Распутин | 13.01.2007 |
Я познакомился с Сергеем Лыкошиным еще в ту пору, когда он работал в издательстве «Современник». Знакомство было шапочным, в редакции критики, бывшей местом его службы, я оказался как в комнате ожидания, пока не пришел мой редактор из прозы. Мы общались с Сергеем недолго, и я не запомнил, о чем говорили, но на фоне бойких, что называется, на ходу рвущих подметки, молодых редакторов незадолго до того созданного издательства от Лыкошина осталось светлое впечатление спокойной уверенности в себе и незаемного литературного вкуса.
Чаще в те годы я издавался в «Молодой гвардии», и Юрий Селезнев из «ЖЗЛ» все подбивал меня на книгу в этой серии о В.И.Дале. Испытывая к Далю, как к волшебнику, вместе с восхищением и безграничное удивление: как это он в одиночку мог пожать столь великое языковое богатство, которое народ засевал в течение столетий? Чтобы писать о нем, надо хоть по одной статье, хоть по одной мерке быть с ним вровень…Я тянул, не отказываясь окончательно, но и не смея сделать хотя бы начин. Лыкошин, пришедший в «ЖЗЛ» после Селезнева, и как-то легко и необидно снял с меня эту обязанность. К той поре я проштудировал чуть ли не половину Словаря, делая выписки, ахая и замирая от восторга над точностью, глубиной и красотой речений народа-языкотворца. «Вот это нам и требовалось, — серьезно отозвался Сергей, когда я похвастался своими „раскопками“ из Даля, — побольше бы таких несостоявшихся авторов».
Но это шли уже 80-е, которые начались так обнадеживающе — с юбилея Куликовской битвы — и закончились бесславной капитуляцией еще вчера могучей державы перед расплодившимися «грызунами» ее строения, бесстыдно кричавшими о порядке «с человеческим лицом». Мы не успевали держать оборону, на открывшуюся совсем рядом, как в мираже, Русь пошло наступление со всех сторон: поворот северных и сибирских рек, загрязнение Байкала, уничтожение лесов, разрушение памятников истории и культуры, несмотря на существование российского общества по их охране, все более яростные наскоки на русское имя, которое только-только стало произноситься вслух.
Затем пришел бесхарактерный Горбачев — и мрачная тень его черного кардинала по фамилии Яковлев нависла над страной. Загремели, полились, как из рога изобилия, бесстыдство, злоба, кощунство; отпетые враги России объявили врагами нас, всех вместе и каждого в отдельности, кто пытался сойтись в противоборстве и духовном сопротивлении.
У меня сохранилась фотография с организационного собрания Товарищества русских художников, которое состоялось в малом зале кинотеатра «Россия», насколько мне помнится, в марте 1988 года. Всю организационную работу взял на себя и председательствовал на собрании Сергей Лыкошин. Это был, несмотря на молодость, уже не мальчик, а муж: решительный, умный, прекрасно разбирающийся в подоплеке событий, с талантом оратора, когда не нужно брать горлом. Я смотрел на него с отрадным удивлением: потребовалась фигура, которая могла взять на себя ответственное лидерство среди отечественной интеллигенции, — и она, эта фигура, явилась.
Однако, товарищество просуществовало недолго, мы опаздывали. Вот на фотографии сидят рядом Юрий Бондарев и Виктор Астафьев — рядом, но мрачно отвернувшиеся друг от друга, уже не понимающие один другого. Вот приуныл всегда веселый, неутомимый Юрий Селиверстов. События развивались стремительно, и не в нашу пользу, опрокидывая очередную нашу защиту, пока не дошло до рукопашной и баррикад.
Но дело Товарищества русских художников, под декларацией которого поставили подписи более ста самых именитых в литературе, искусстве и науке, не пропало даром, и на корневых его отростах выросли новые, всякий раз не без участия Лыкошина.
Через пять лет после мирного товарищества с двадцатого этажа Дома Советов под пулями и танковыми снарядами он ведет радиопередачи и устраивает по громкоговорителю выступления защитников. Рядом с ним близкие друзья Эдуард Володин и Юрий Лощиц. Они сошлись давно… Хотелось бы сказать, в мирные советские времена, но никогда для русского человека благополучных времен не выпадало, постоянно ему приходилось отстаивать свободу своего имени в семье народов.
Во дни расстрела Белого дома я жил под Иркутском на даче, не имея рядом ни телевизора, ни радио, спасаясь от их глумливого вранья. И о событиях в Москве услышал из разговора на соседнем участке. Бросился в город. По ТВ раз за разом повторялись картины дымящегося здания парламента и длинная череда выходящих из него под защитой «Альфы» тех, кто держал оборону. Что делать? — я стал представлять, кто из наших не мог там не быть и ошибся совсем в немногих. Ошибиться в Лыкошине, Володине и Лощице было нельзя.
Только недавно я узнал, что лыкошинский род был древним и в истории государства российского именитым. Сергей Артамонович никогда этим не кичился. В отличие от многих и многих, кто с падением коммунизма бросился выдумывать себе красивую родословную. Но всегда, во всех случаях жизни при нем оставались достоинство, стать, природная величавость, совершенно исключающие заносчивость или раздражительность. Однажды при мне — и не из желания потрафить ему, а от чистого сердца — назвали его правдоискателем. Он спокойно отозвался: «А чего ее искать, правду-то, она всегда должна быть с нами». Вот так же всегда с ним, как родовые и охранительные залоги, были традиционализм и охранительный консерватизм, о которых он не забыл еще в Уставе Товарищества русских художников и которые поставил на первое место, когда. Уже в новом веке, возглавил Национально-консервативную партию и взялся совместно с русскими предпринимателями издавать газету.
Я не однажды по-детски размышлял: а что если бы таких, как Эдуард Володин и Сергей Лыкошин, были не единицы, а сотни на Москву, тысячи и тысячи на Россию? Неужели она, Россия. В годы потеряла бы значение державы? Нет, не может быть. Понятно, что разрушать легче. Легче было в революцию 1917-го, легче, с каким-то звериным неистовством, после прихода Горбачева и Ельцина.
Кабинет Лыкошина в Союзе писателей постоянно напоминал штаб, здесь всегда было тесно: батюшки, журналисты, конечно, литераторы, служилые люди, не отказавшиеся от своей русскости… Здесь решался вопрос об открытии православного сайта в Интернете, обсуждалась и организовывалась издательская работа, появилась газета. Было бы несправедливостью несказать, что и весь писательский дом на Комсомольском был (и остается) правоверных патриотических сил. Валерий Николаевич Ганичев и Сергей Артамонович Лыкошин — как они дополняли друг друга и какая здесь напряженная шла работа! Ведь и Всемирный русский собор, существующий более десяти лет и заставивший уважать себя действительно во всем мире, общее детище Патриархии и Союза писателей.
Вспоминается многое, связанное с Сережей, Сергеем Артамоновичем Лыкошиным, вспоминается с болью и одновременно с утешением: нет, не оскудела земля Русская на славных сыновей своих, не прервалась окончательно связь времен и беспередельного, до самоотречения, служения ей.
Вспоминается, как шел он навстречу для объятий с каким-то голубиным. Нежным взглядом, каким всегда встречал приятного ему человека…
Вспоминаются поездки в Минск, Якутию, Краснодар, Орел… было их немало, и везде он оказывался не впервые, всюду его встречали и обнимали, как родного… Он и в Чечне, куда мы полетели большим десантом, побывал до того не однажды и сразу отправился на передовую. Вспоминаю его, испуганного, с мятущимися глазами, не знающими, за что зацепиться, когда позвонили вызвали его из уже рассаживающегося президиума в день открытия писательского пленума в декабре 2001 года и сообщили о смерти Эдуарда Федоровича Володина.
Он ушел тоже зимой. Незадолго до кончины я побывал у него, уже распластанного в постели, обреченного…Он был спокоен, даже радостен, весел. Вел разговор, не позволяя ему ненароком коснуться его состояния. Могло сложиться такое впечатление, что он на пороге выздоровления. Пил с нами чай, стараясь не показать, как тяжело ему держать кружку; пригубил не только чай. И, прощаясь, ничуть и ничем не выдал себя, голубиный взгляд, ласковый и животворный, таким и оставался до последней секунды.
Да, были люди и в наше время!..
