В парламенте продолжаются дискуссии о роли Церкви в государстве
Недавнее создание в Государственной Думе «религиозного лобби» на заседании межфракционного депутатского объединения (см. «НГ» от 09.06.2003) вряд ли окажет решающее влияние на развитие государственно-религиозных отношений в России. Однако оно может дать серьезный толчок для обсуждения тех тенденций, которые в этих отношениях складываются. Чаще всего в светской прессе высказываются опасения в связи с ростом влияния Русской Православной Церкви (РПЦ) и, как результат, неизбежным понижением статусов всех остальных религиозных организаций. Чтобы понять, насколько такие опасения оправданны, необходимо рассмотреть реальную динамику общественных статусов различных религиозных объединений в последние годы. Серьезнейшие опасения были вызваны тем, что в преамбуле закона о свободе совести 1997 года подчеркнута особая роль православия. С тех пор и сторонниками, и противниками особого статуса РПЦ было не раз заявлено, что преамбула не имеет никакого практического значения, а поэтому все зависит от принятия дополнительных юридических актов. Проекты такого рода выдвигались уже с 1993 года, неизменно вызывая опасения за сохранность конституционного принципа равенства религиозных объединений перед законом. Некоторые политики призывали ввести различные ограничения для иностранных миссионеров, запретить религиозным объединениям принимать от иностранцев пожертвования, усложнить процедуру регистрации новых религиозных организаций, запретить религиозным объединениям действовать без регистрации и т. д. Наиболее известны законопроекты, предлагающие определить круг «традиционных религиозных организаций» и прямо наделить их привилегиями. Василий Шандыбин, а вслед за ним и Александр Чуев предлагали определять «традиционность» по сроку давности и по некоему никак не сформулированному соответствию российским традициям. Правда, если известный своей прямотой депутат Шандыбин полагал, что для начала вполне достаточно признать «традиционными» православие и ислам, Чуев все-таки считал, что список должен быть шире. Начальник Чуева по думскому комитету Виктор Зоркальцев никакого законопроекта не вносил, но свою точку зрения он высказал вполне определенно: «традиционными» следует считать организации, имеющие преимущественно российские источники дохода, а также сугубо российскую каноническую структуру (то есть независимость от зарубежных религиозных центров. — Прим. ред.). Однако Шандыбин свой проект давно забросил, а у покинувшего фракцию «Единство» Чуева слишком мало шансов на успех. На первый взгляд более перспективным кажется законопроект Сергея Глазьева, деятеля, высоко ценимого и КПРФ, и так называемой «православно-патриотической общественностью». Проект Глазьева исходит из следующего посыла: «К традиционным религиозным организациям относятся Русская Православная Церковь, а также уполномоченные в установленном порядке мусульманские, буддийские и иудаистские религиозные организации в местах традиционного компактного расселения верующих соответствующих конфессий». Но что означают юридически неопределенные термины: «специальный порядок» отбора религиозных организаций и «место традиционного компактного расселения»? Наверное, Глазьев полагает, что Татарстан является таким местом для мусульман. А Саратовская область? А Москва? И где в России это место для иудеев? Старообрядцы, лютеране, католики, не говоря уж о не столь древних конфессиях, в список, конечно, не попали. При этом законопроект отсекает всех «нетрадиционных» не только от государственной поддержки, но и от некоторых зафиксированных законом и реализуемых на практике прав (например, на работу в тюрьмах). Маловероятно, что проект Глазьева будет принят. Во-первых, он как-то слишком уж грубо ломает сложившуюся правовую систему, и нет причин для того, чтобы Кремль захотел сделать этот шаг ради привилегий РПЦ. Во-вторых, «Единая Россия» наверняка не захочет отдавать фракции КПРФ лавры покровителя Церкви. Можно даже предположить, что со временем «единороссы» выдвинут собственный проект, отличный как от глазьевского, так и от чуевского. Само священноначалие РПЦ никогда прямо не поддерживало ни чуевского, ни глазьевского законопроектов. На них писались юридические заключения, где выражалась поддержка самому начинанию «в принципе», но затем речь шла о некоторых неудачных формулировках и высказывались опасения, что эти законопроекты скорее понизят нынешний статус РПЦ по сравнению с другими религиозными организациями, чем его повысят. Возможно, важнее другие опасения, открыто не высказываемые: жесткие законопроекты приняты все равно не будут, а вот скандал вокруг них определенно помешает складывающемуся взаимопониманию между церковными иерархами и многими высокопоставленными чиновниками. И вот практически одновременно с упомянутым в начале этой статьи заседанием Межфракционного депутатского объединения (МДО) «В поддержку традиционных духовно-нравственных ценностей России» Межрелигиозный совет России (МСР) дал свое заключение на проект Глазьева. В нем после традиционного одобрения в принципе и серьезных юридических и содержательных претензий говорилось о необходимости создать рабочую группу с участием не только депутатов, но и представителей организаций — членов МСР и администрации президента. Логика ясна: без предварительного согласования подобный законопроект все равно не пройдет, а МДО, объединившее коммунистов, «единороссов» и «нардепов», возглавляемое Валерием Гальченко и с Сергеем Глазьевым в качестве координатора отношений с РПЦ — идеальная группа поддержки для будущего законопроекта. Как известно, легче всего применять те законы, которые попадают в русло сложившейся практики. В этом смысле немаловажно, что РПЦ и так имеет на практике определенные преимущества перед другими религиозными организациями. Министерства и региональные администрации именно с РПЦ заключают подавляющее большинство договоров о сотрудничестве. На мнение местного епископа зачастую ссылаются региональные власти в решении тех или иных вопросов, касающихся других религиозных организаций. Наконец, именно с РПЦ солидаризуются в своих выступлениях по общественно-религиозным проблемам некоторые полпреды президента, в первую очередь Петр Латышев и Георгий Полтавченко. Очень важно, что взаимодействие касается не только практических вопросов на уровне строительства храмов, но и формирования общей понятийной базы, на основании которой легче будет менять юридические нормы. Например, в 1990-е годы термин «духовная безопасность» находился в арсенале КПРФ или национал-патриотической оппозиции. Но сейчас этот термин активно используется и представителями академического сообщества, и видными религиозными деятелями, и высокопоставленными чиновниками вплоть до тех же полпредов. От более официального употребления термин не стал яснее и не приобрел никакого внятного определения, смысл его понятен лишь приблизительно: государство должно взять на себя функцию защиты определенных религиозных и иных мировоззренческих ценностей. Нечеткий термин заставит политиков привыкнуть к скрытой за ним идее, а дальше уже недалеко и до принятия специальных актов и частных решений, защищающих «духовную безопасность», то есть сужающих рамки допустимого религиозного и мировоззренческого плюрализма. Примерно такую же эволюцию претерпевает понятие «традиционные религии». Само по себе в религиоведческом или обыденном употреблении оно совершенно правомерно. С переходом же в область права возникает вопрос о списке или критерии отбора. Преамбула закона 1997 года всего лишь выражала уважение к «христианству, исламу, буддизму, иудаизму и другим религиям, составляющим неотъемлемую часть исторического наследия народов России». Но за прошедшие годы привычные понятия 1997 года полностью вышли из употребления, и сейчас мы практически от всех государственных чиновников слышим совершенно другое: «традиционные религии» определяются закрытым списком — «православие, ислам, буддизм и иудаизм». А ведь формулировки чиновников — это не только их личные взгляды на историю или религию, они отражаются и в их практике взаимоотношений с религиозными объединениями, вошедшими или не вошедшими в закрытый список. Еще два года назад юристы, разрабатывавшие концепцию (так, правда, и не принятую) государственно-религиозных отношений, отказались под влиянием аргументов РПЦ от понятия «традиционные религии» в пользу понятия «традиционные религиозные организации». За последние два года так и не удалось найти критерий отбора, гарантирующий результат, желательный для основных религиозных организаций четырех «традиционных религий», в первую очередь для РПЦ. Ближе всех к желательному результату подошел Сергей Глазьев в первоначальном варианте своего законопроекта, в котором «традиционными религиозными организациями» признавались РПЦ, организации мусульман и буддистов, действующие только как региональные и только в «своих» регионах (иудаизм тогда в проекте не упоминался). Это вполне соответствует и широко распространенному представлению о религии как элементе этнической идентичности и самоопределения Российской Федерации в целом и ее субъектов в частности. Достаточно вспомнить, как в октябре прошлого года на конференции «Взаимодействие государства и религиозных объединений в сфере образования» митрополит Кирилл, заместитель министра образования Леонид Гребнев и сразу три президентских полпреда — Сергей Кириенко, Георгий Полтавченко и Виктор Казанцев достаточно дружно выступили в поддержку введения «Основ православной культуры» и соответствующих предметов иных «традиционных религий» именно по региональному принципу. А на собрании «религиозного лобби» 6 июня обсуждали уже будущий курс «Основ религиозной культуры», посвященный как раз четырем «традиционным религиям», и решили, что упор в преподавании надо делать на ту из них, которая доминирует в субъекте Федерации. Региональный, мажоритарный по сути принцип успешно отсеивает и многочисленных протестантов, и старообрядцев, и даже «закрепленных» в Законе 1997 года иудеев, но он же вызывает и серьезные нарекания, поскольку явно ослабляет целостность Федерации. В результате и в этом вопросе развитие идет не по пути легитимации списка избранных, а по пути закрепления в политическом поле этого списка де-факто. Показательно, что Совет при президенте, включающий представителей христианских меньшинств, не собирается уже два года. Остается только Межрелигиозный совет России, включающий семь организаций: РПЦ, три мусульманских организации, две иудаистских и одну буддийскую. Правда, ни мусульманские, ни буддийская централизованные организации не охватывают всех религиозных объединений мусульман и буддистов, а у иудеев как раз сейчас началась очередная перегруппировка сил внутри религиозного еврейства. Пока идут дискуссии, терминологические маневры вокруг «традиционности» той или иной религии действительно чреваты незаконными привилегиями для одних и возможной дискриминацией других. Это происходит потому, что дискуссии на высоком уровне воспринимаются чиновниками как идеологический ориентир. Обвинять в подобных случаях Патриархию или, например, Центральное духовное управление мусульман не приходится, поскольку религиозные организации по вполне понятным причинам занимаются лоббированием своих интересов. Это их право. А обязанность чиновников — руководствоваться законом, а не своими представлениями о достоинствах или недостатках той иной религии. Если бы это выполнялось, мы могли бы ограничиться обсуждением только имеющих серьезную перспективу законопроектов, а не анализировать инициативы депутата Чуева или идеологические выступления Полтавченко.
