Главный редактор газеты «Все об Исламе» и портала «ИсламИнфо», советник Совета муфтиев России, бывший православный священник Али Вячеслав Полосин рассказывает о «русском исламе»

— Сколько сейчас в России русских мусульман?
— У нас в стране не ведется религиозная статистика, поэтому могут быть только очень приблизительные оценки. Моя оценка — около 10 тысяч человек.
— В каких регионах и городах они проживают?
— Наиболее крупные общины в Москве, Санкт-Петербурге. Муфтий Мукаддас Бибарсов говорил мне, что у него в Саратовской мечети около 100 русских мусульман.
— А в самой разрекламированной общине в Петрозаводске, которую возглавляет араб, сколько русских мусульман?
— Петрозаводская община объединяет около 40 активных мусульман (сам муфтий Карелии Висам Али Бардвил оценил число активных членов своей общины в мае 2003 г. в 20 человек — М. Т.), всего около 200, араб там только один — руководитель, а остальные в основном русские, есть украинцы, вепсы, карелы. Это не самая крупная община, просто она более известна скандалами вокруг ее образования: местные татары отвергли от себя русских, сказали, что ислам — это «наша татарская» религия. Однако по национальному признаку в исламе нельзя создавать общины, поэтому специально «русских» общин не существует, как не должно быть и специально татарских, арабских и т. д. В основном можно говорить о проблемах новообратившихся мусульман, к которым я отношу не только русских, но и представителей татар, башкир и народов Северного Кавказа, не получивших никакого мусульманского воспитания и образования.
— Но менталитет татар, русских и кавказцев сильно различается…
— Если татарин вырос в атеистической семье, пьет водку, ведет распутную жизнь, то чем его менталитет отличается от русского, который такую же жизнь ведет?
Но все народы чем-то отличаются, разумеется. Кавказ более специфичен, он не так давно вошел в состав России, и эта разница не могла так быстро исчезнуть, там есть отличия, они не только религию затрагивают, но и чисто национальные: грузины и армяне тоже серьезно отличаются от русских.
— Насколько я знаю, перед тем, как принять ислам, Вы долго выбирали религии, склоняясь, то к протестантизму, то к русскому язычеству. Расскажите подробнее, как менялись Ваши религиозные симпатии в 1994−99 гг., каким конкретно направлениям протестантизма вы симпатизировали?
— К язычеству я никогда не склонялся. Просто любил и люблю русскую национальную мифологию, за вычетом ее культовой составляющей — как явление национальной культуры. «Религиозных симпатий» никаких не было — был поиск истины, ибо я хотел разобраться в той религиозной системе, которую принял на веру, ни с чем не сравнивая, — в христианстве. Я хотел найти слово Самого Бога, ниспосылаемое через Его глашатаев — пророков, а находил только составленный неизвестными людьми кодекс книг, написанных в отрыве друг от друга, без поручения Пророка, к имени которого они взывают, а по принципу «рассудилось и мне». Поэтому я усомнился в христианстве в целом, а не только в учении какой-то конкретной деноминации. И поэтому искал истину монотеизма только в тех источниках, которые соответствовали критериям богоданности, изложенным еще через Моисея (мир ему), т. е. были написаны не по человеческому рассуждению, а по прямой воле Бога: «Так говорит Господь Бог». Протестанты ближе к мусульманам отсутствием священной иерархии и отсутствием поклонения тварным существам и рукотворным предметам, однако в вопросе кодекса священных книг они фундаментальнее даже Римской Церкви, которая, впрочем, этот кодекс им и оставила в наследство.
— Основная часть русских мусульман перешла в ислам, заключив браки с мусульманами или по призыву каких-то мусульманских организаций, специально агитирующих переходить в ислам?
— Прозелитическая деятельность в исламе запрещена. А миссионерская деятельность имеет несколько иное значение, чем это принято у христиан называть: ислам запрещает оказывать какое-либо давление на человека с целью принятия им ислама.
— Это где запрещено?
— В Коране. Знаменитая фраза: «Нет принуждения в религии». Есть более детальные правила, даже сказано, что, если ведешь диалог о религии и тебя не хотят слушать, надо сказать: «У вас своя вера, у нас — своя, мир вам». А Россия — страна, где в течение нескольких веков доминировала христианская идеология, во всяком случае, называвшая себя христианской, поэтому почвы для активного исламского призыва у нас не было. В советские времена все религии преследовались. Поэтому за этот короткий период в 12−13 лет масштабных форм мусульманского миссионерства, даже если бы кто-то и захотел, появиться не могло — для этого не было никаких возможностей. И те, кто пришли из русских, — это их собственное решение. Говорить о каком-либо давлении извне я не вижу оснований, кроме отдельных случаев, когда кто-то к кому-то в плен попал и т. д. Исламский призыв — это общий призыв, он обращен ко всему человечеству, а не к конкретному народу.
— В этой связи как Вы можете охарактеризовать деятельность Максима Шевченко и его группы?
— Я с Максимом Шевченко знаком достаточно давно, и у нас были с ним неплохие отношения и, честно говоря, меня самого крайне удивило, что где-то примерно с прошлого года с его стороны произошло резкое изменение отношения не только ко мне, но и вообще к исламу. Не для кого не секрет его тесные отношения с Гейдаром Джемалем (кстати говоря, шиитом). Но при этом Максим Шевченко себя открыто декларировал христианином, в том числе и не так давно. Если бы даже он был бы тайным мусульманином, то он не должен был делать таких заявлений: если он их делает, значит, он либо действительно христианин, либо это лицемерие, не допустимое с точки зрения мусульманской морали. А лицемерие в исламе является самым большим грехом.
— То есть мусульманину нельзя заявлять: я — не мусульманин?
— Да, под угрозой для жизни мусульманин может скрыть свою религиозную принадлежность, но не отрекаться. А заявление: «Я — христианин», безусловно, является отречением от ислама, если исходит от человека, сознательно произнесшего шахаду, т. е. от мусульманина.
— Встречали ли Вы раньше людей, которые колеблются между двумя религиями, находятся на грани между той и другой, в состоянии такого перехода, который никак не может осуществиться?
— Таких людей много, через это все проходят, я сам через этот период проходил — у меня этот процесс длился достаточно долго. Но это были скорее не колебания, а был процесс осмысления того нового, что для меня открывалось. Для верующего человека недопустимо принимать какие-то поспешные решения, все-таки это вопрос мировоззрения, это должно быть выстрадано, не только умом понято, но и каким-то религиозным чувством, интуицией. Однако и оставаться долго без принятия решения тоже нельзя — можно так и уйти в мир иной безбожником.
Деятельность Максима Шевченко в 2002—2003 гг. носит загадочный характер: если он раньше поддерживал нашего муфтия Равиля Гайнутдина, то вдруг неожиданно, в центре Карнеги, он сделал ряд оскорбительных заявлений. Причем не просто оскорбительных, он все-таки человек умный, но с таким подтекстом, чтобы поссорить с властью, показать, что муфтии власть вводят в заблуждение, что мусульманская умма живет в другом измерении, а муфтии ей противоречат. Это все он объясняет почему-то борьбой с клерикализмом, заявил, что в Исламе тоже есть клерикализм, что довольно странно от иноверца слышать. Мусульмане же не разбирают и не характеризуют какие-то внутренние течения в христианстве — должно, например, быть старчество или не должно быть. А Шевченко, являясь христианином, присвоил себе право учить мусульман, как им жить.
— Работая в «НГ-религиях», я был свидетелем того, что Максим Шевченко ездил в Дагестан и гордился тем, что контактирует с «теми, кого называют ваххабитами», в частности с Магомедом-Мухтаром Казихановым из Карамахи. Контактам Шевченко с «дагестанскими ваххабитами» были посвящены в 2001 г. две статьи сайта «Ислам.ру». Вне зависимости от того, были ли эти ваххабиты настоящими ваххабитами и радикалами, или нет, их объединяло одно: они отрицали власть муфтия и тарикаты. И я помню, как Шевченко многократно повторял эти утверждения еще в начале 2001 г.: муфтии не играют никакой роли, не влияют на настроения мусульман, а настоящая исламская жизнь протекает в джамаатах — единственном факторе, всерьез влияющих на жизнь мусульман. Шевченко это говорил всем, даже случайно зашедшему к нему второму секретарю посольства США Эрику Фишеру…
— Дело в том, что в Дагестане структура исламской жизни сильно отличается от нынешней жизни в Татарстане. В Дагестане она классическая исламская, там действительно нет иерархии, и действительно муфтий не является духовным руководителем мусульман: он — представитель мусульман, защитник их интересов, толкователь шариата, администратор, но по духовным вопросам люди идут к алиму, шейху-учителю. Кстати, это свойственно не только суфийскому исламу: если Вы приедете в Саудовскую Аравию, в Эмираты, Кувейт и спросите, как муфтия зовут и где он живет, то люди там могут этого не знать даже. Там практические вопросы решает исламское государство в лице министерства по религии. Верующий живет тем, чему учат богословы, знающие люди (алимы), учителя (устазы). Если в суфизме есть преемственность, то в несуфизме авторитетность определяется по сумме людских мнений, более случайно, но все равно люди идут к алимам. А на Кавказе, в Дагестане, духовно все решают шейхи, они и муфтия рекомендуют, но при этом шейх не имеет никаких распорядительных полномочий — это может быть чабан, который живет в горном селе, к нему люди сами едут, советуются. И это обстоятельство вызвало почему-то особый гнев у Максима Шевченко, ведь именно эта структура в большей степени не по зубам авторам проекта «русский ислам», потому что повлиять на мусульман Дагестана они не в состоянии. Если могут в Татарстане или Поволжье попытаться насадить своего муфтия и через него свои решения проводить, то в Дагестане это абсолютно невозможно.
Негативно к авторитету шейхов относятся все, кто не любит зикр, включая и так называемых салафитов, псевдосалафитов. Это и те, кого называют экстремистами: ваххабиты, талибы, они как раз называют тарикаты отступлением от их понимания ислама и чуть ли не язычеством.
— Тот факт, что Максим Шевченко ездил к талибам в Афганистан в 1997 г., делал с ними интервью, потом неоднократно положительно отзывался об их деятельности и призывал руководство РФ поддержать «Талибан», а летом 2001 г. даже из Италии привез газету с интервью муллы Омара, перевод которого опубликовал в «НГР», как Вы оцениваете?
— Я не душеведец, не знаю его взглядов на этот счет, тем более он говорит, что он христианин, а не мусульманин. Объективно он против суфизма настроен, он этого не скрывает, говорит публично. У нас с ним отношения испортились именно после того, как я вступил в суфийский тарикат весной 2001 г. У меня были с ним доброжелательные отношения, я ему ничего плохого не делал, не говорил, и меня удивило, когда он сначала за глаза начал такие оценки давать про «опаснейшую секту», представителем которой я являюсь, всякие чудовищные вещи, что шейх Саид Чиркейский захватывает СМИ в Москве через своих людей. Это абсолютный абсурд, никто ничего не захватывает: если дагестанцы участвуют как спонсоры в двух-трех информационных проектах, что здесь плохого, кто еще мог бы спонсировать? Либо татары, либо дагестанцы. Как раз из-за границы мы ничего не имеем, опираемся на своих родных российских мусульман.
— Сейчас Шевченко и муфтий Равиль Гайнутдин разошлись во взглядах?
— Могу лишь сказать, что Шевченко просто оскорбил муфтия, я не могу иначе рассматривать его выступление в центре Карнеги. И меня он также оскорбил, заявив, что я являюсь членом «опаснейшей секты шейха Саида-афанди Чиркейского». Я действительно являюсь мюридом шейха Саида, но это добровольное подчинение, я сам приходил, сам спрашивал совета. Человек может раз в несколько месяцев посетить шейха и задать ему самые важные духовные вопросы (это внешне, по форме, несколько похоже на старчество в православии). Но если в православии есть официальная иерархия, которую нельзя ослушиваться, и есть внеиерархические авторитеты, то в исламе иерархии нет и не должно быть, а вот авторитетные алимы все и должны решать. И только по подобию христианства при Екатерине II стали создавать структуры, чтобы власти легче было контролировать умонастроения подданных. Поэтому обвинения в клерикализме суфийских шейхов абсолютно абсурдны, их может делать только человек, не знакомый с сутью ислама. Все это абсолютно добровольно, никто не заставляет тебя к шейху идти.
Клерикализм там, где ты не можешь не идти, как до революции: не пошел на исповедь, все, об этом докладывают в жандармерию, а в армии командиры за этим следили, церковь тебя производит в «еретики» с последующей конфискацией имущества и ссылкой в Сибирь. А тут не только мне ничего не будет в административном плане, но даже и в духовном, если мусульманин перестанет ходить к шейху, это формально даже не считается грехом в исламе. Какой тут может быть клерикализм от того, что мы слушаем человека, которого уважаем?
— Как Вам кажется, кто является инициатором проекта «Русский ислам»?
— Я не знаю, кто его инициатор, но то, что журнал «Смысл» был разрекламирован по центральным каналам телевидения в прайм-тайм, говорит, что деньги за этим стоят очень приличные, не исключено, что и зарубежного происхождения.
— Могут ли эти деньги быть связаны с радикальными мусульманскими организациями?
— Это вряд ли. Мусульманские организации никогда денег немусульманам не дадут. Если взять тех же ваххабитов, то они и традиционных-то мусульман считают не своими, и не дадут им денег, а дадут только своим, кто так же, как они настроены, а уж дать просто неверным — это абсолютно исключено. У Градировского и Шевченко все идет через Приволжский федеральный округ, а уж кто на самом деле за этим стоит — не знаю.
Мы с Иман Валерией Пороховой вынуждены были сделать заявление, в котором отмежевались от этого проекта, особенно почитав интервью Градировского в журнале «Эксперт» от 17 февраля с.г. Это интервью оскорбительно и для мусульман, и для конкретных религиозных деятелей. Оскорблен муфтий Исмагил Шангареев: он — якобы купленный экстремистами, но талантливый топ-менеджер, что, дескать, нам мешает его перекупить и использовать в своих целях? Вот такие рассуждения! Моя личная версия: Сергей Кириенко недостаточно разбирается в религии, это не его профессия, но ему что-то хочется сделать в этом направлении, тем более в таком округе. И он просто нашел молодых ребят, кажется, что они горы свернут, новые подходы найдут. Но получилось, что эти молодые ребята оказались ненамного более подкованными в этой сфере и, вместо того, чтобы свернуть горы, они еще больше этих гор нагородили. Можно добавить сюда и понятие «светской теологии» — совершенно абсурдное, ибо цель теологии — укрепление человека в вере, т. е. светским не может быть по определению, светским является религиоведение.
— Насколько я знаю, Вы в 1998−99 гг. довольно близко общались с Шевченко, были ли у него тогда мысли перейти в ислам?
— Нет, мне лично он не высказывал такого. Он подчеркивал, что хорошо относится к исламу, к мусульманам, что надо сближаться.
— Можно ли сказать, что Ваше заявление о проекте «Русский ислам» одобрено Равилем Гайнутдином?
— Это заявление принималось не Равилем-хазратом, это было заявление мое и Валерии Пороховой, мы просто поставили муфтия в известность, когда приняли это заявление. В этом заявлении мы конкретно Шевченко не осуждали, а просто упомянули его, поскольку он тоже числится советником в Приволжском федеральном округе. Сейчас много попыток вовлечь мусульман в политические союзы. Например, последнее время глава Концептуальной партии «Единение» генерал Константин Петров ездит по регионам и цитирует Коран в своих выступлениях. Таких людей мусульманская среда отвергает — если русский, православный цитирует Коран, то сразу думают: пусть своих учит, зачем он к нам пришел? А если человек стал мусульманином, он должен об этом свидетельствовать открыто и следовать мусульманским ценностям.
— Как относятся мусульмане к тому, что кто-то на выходе из мечети призывает их идти на митинги? Мусульмане их прогоняют или нет?
— Смотря куда агитируют. Спорадические попытки вовлечь мусульман в политическую деятельность есть, но пытающиеся их привлечь реальной силой пока не стали. Вообще у нас верующие всех религий инертны в отношении политической деятельности. Мусульмане сравнительно более активны, еще кое в чем протестанты активны. Но основная масса пассивна. Для них религия — это, в первую очередь, соблюдение обрядов, посещение храма, дома праздники отмечают. А к политике относятся настороженно. Даже на митинг в защиту палестинцев 12 апреля 2002 г. (организованный Абдул-Вахедом Ниязовым) — вопрос для мусульман совершенно очевидный, пошли всего около 100 человек — тоже немного. Рост политической культуры — вопрос будущего.
— Оказывает ли Гейдар Джемаль какое-либо влияние на российских мусульман, и как Вы вообще оцениваете его взгляды, является ли он правоверным мусульманином, правоверным шиитом?
— Я не берусь сказать за шиитов. Если человек себя декларирует мусульманином и внешние признаки соблюдает, значит, нет оснований сомневаться в том, что он — мусульманин. Его влияние на суннитов, на мой взгляд, нулевое: во-первых, он — шиит, во-вторых, он вообще по натуре одиночка, он — идеолог. Мне понятен смысл того, что он говорит, потому что я по базовому образованию философ, его язык я понимаю, а большинство мусульман совершенно не понимает. От татар многих я слышал такие фразы: когда Джемаль начинает выступать, надо сразу энциклопедический или философский словарь класть на колени и расшифровывать каждую фразу. Он из среды интеллектуалов, и непонятен для основной массы. А поскольку еще и шиит, это тем более выводит его за рамки какого-либо влияния на массы суннитов. На отдельных людей он, конечно, может сильно влиять — таланта у него не занимать.
— Но в 1990−93 гг. Джемаль был одним из лидеров Исламской партии возрождения?
— Тогда было много партий. Я сам тоже партию создавал вместе с Аксючицом. Поэтому я тогда придумал такое шутливое название: «партии кухонного типа» — они на прокуренных диссидентских кухнях рождались, и влияние их этим и ограничивались: 3−4, максимум 10 человек какой-нибудь устав сочинят, на машинке отпечатают и кричат: вот, у нас партия! Сейчас Абдул-Вахед Ниязов предпринимает попытку создать реальную партию, но это имеет у него успех благодаря только существенному выходу за конфессиональные рамки, когда у него в партии не только Бородин, но даже и Кобзон. Только после этого появилась солидность, стали принимать на высоком уровне. Может, это и хорошо: я знаю у мусульман в Германии, где их несколько миллионов, был большой соблазн создать чисто мусульманскую демократическую партию по типу ХДС/ХСС. Но у германских мусульман хватило ума признать, что это будет препятствовать интеграции мусульман в немецкое общество.
Сегодня более эффективны межконфессиональные политические образования, типа евразийского. Я познакомился с Джемалем, когда уже имел довольно твердое намерение принять ислам, он был очень удивлен этим и ничем меня не подталкивал к этому. Впрочем, здесь это поведение Джемаля характерно для ортодоксальных мусульман: классический, коранический ислам против миссионерства. Даже в Коране написано, Всевышний говорит, что это не Ему нужно, чтобы мы стали мусульманами, это нам самим нужно.
— Есть такой «сайт русских мусульман» «Коран.ру», как Вы его оцениваете?
— Это где Владимир-Шамиль Матвеев является руководителем? Мы вынуждены были очень жестко отмежеваться от этого сайта: там ряд очень некорректных вещей. Я уже не говорю о том, что у него на первых местах среди дружественных сайтов идет «Кавказ-центр» (орган Удугова — М. Т.). Потом бегущей строкой идет призыв: «Русские люди, читайте Коран, принимайте ислам!». Тут сразу две ошибки: почему только русские, к нерусским исламский призыв разве не обращен? К тому же идет давление: читайте, принимайте, почти как «пейте пепси-колу!». Это неправильно, мы должны показывать ценности нашей религии: что такое единобожие и т. д. А человек пусть читает и сам решает. Другая некорректность: он взял мой манифест и без моего согласия разместил его под баннером «Русский джихад»: на баннере нарисован купол церкви, на которой вместо креста полумесяц. Это похоже на какую-то провокацию, и мы сделали жесткое заявление. И опять почему-то оказалось это все с Максимом Шевченко связано. Его родственники мне позвонили, чтобы связать с Матвеевым. Я Матвееву высказал по телефону свои претензии, он обещал снять, спросил: но сам-то манифест мы же можем публиковать? Я ответил: «Ну, конечно, раз он у меня опубликован, он может воспроизводиться, но он должен воспроизводиться без подобных заголовков и вне вашего контекста, придающего ему иной смысл. Вы вправе от себя давать оценки и комментарии, но не приписывать их мне. И Валерия Порохова точно так же эти дела оценила и меня поддержала. А что касается Максима Шевченко, то меня просто глубоко оскорбило, что он тарикат Накшбандия — один из самых авторитетных, существующих 800 лет, — назвал «опаснейшей сектой», оскорбил шейха. Я это рассматриваю как оскорбление целого направления ислама.
Беседовал Михаил Тульский