 |
| Новая политика | Виталий Камышев | 28.12.2006 |
оградить экономику Дальнего Востока от коррупции, а также разработать меры по мониторингу использования природных ресурсов.
Можно вспомнить о том, что еще в сентябре прошлого, 2005 года, выступая на Дальневосточном международном экономическом форуме, лидер «Справедливой России» Сергей Миронов говорил о важности интеграции дальневосточных регионов в экономику страны (что укрепило бы позиции России в Азиатско-Тихоокеанском регионе), и предлагал, не откладывая, предпринять конкретные меры в этом направлении — например, выйти на долгосрочные решения по антимонопольному регулированию цен на топливо для дальневосточников — ведь рост цен на услуги естественных монополий лишает эффекта вкладываемые в экономику региона инвестиции.
Реакция самих дальневосточников на слова президента легко угадывается. Выразилась она, скорее всего, словами: «Наконец-то! Наконец-то о нас вспомнили!».
Дальний Восток, между тем, край не только «далекий, но нашенский». Это еще и край, едва ли не в наибольшей степени пострадавший от действий отечественных правых либералов, приверженцев «радикальных реформ». Вспоминают об этом редко, предпочитая на все лады обсуждать то, что лежит на поверхности — китайскую экспансию и притязания Японии на часть дальневосточных территорий России.
Но если бы «дальневосточная политика» российских правящих кругов первого постперестроечного времени была мудрой и по-настоящему государственной, эти проблемы на повестке дня не стояли бы.
Предпримем небольшой экскурс в недавнюю историю. Сегодня это кажется фантастикой, но в советское время Дальний Восток был, пожалуй, более благополучной в сравнении с другими территорией СССР. Устроиться работать на Сахалине или Камчатке было не так-то легко — вполне можно сказать, что выстраивалась настоящая очередь из претендентов, как в тогдашний магазин за мандаринами к Новому году. На чем же зиждилось благополучие дальневосточников? На так называемых «дальневосточных льготах» и «надбавках», которые гарантировались государством. Льготы позволяли бронировать жилье на «материке», то бишь в европейской части страны, накапливать отпуска (у некоторых категорий трудящихся они составляли до полугода). Обычным вариантом тогда был такой: человек приезжал на три года «по договору», поработать и немного подзаработать — и оседал на десяток-другой лет. Кадровых проблем ни в одной отрасли экономики Дальнего Востока в те годы не существовало. Люди работали «в охотку» долгие годы в отдаленных леспромхозах в тайге и прибрежных рыболовецких хозяйствах, в буквальном смысле слова «на краю света» — потому что у них был стимул. Об инфляции в то время никто и не слыхивал, а получая 600−800, а то и более полновесных советских рублей, легко можно было съездить в отпуск хоть в Ялту, хоть в Сочи, приобрести домик с садом где-нибудь в Краснодарском крае, накопить на «Москвич», а то и на «Волгу"…
Был и еще один немаловажный «бонус», как нынче принято говорить: так называемая «приграничная торговля» с Китаем, и что более важно — с Японией. К примеру, Сахалин, где я вырос и в конце 70-х закончил среднюю школу, был завален изделиями японской легкой промышленности и радиотехники. В страну восходящего солнца отгружался наш лес (как и сегодня), обратным курсом, помимо звонкой монеты, прибывали теплые куртки, элегантные плащи, приемники и магнитолы. В московских магазинах дальневосточники в ту пору ничего такого не видели. Разве что в валютных «Березках"…
Гайдаровская «шоковая терапия» катком прошлась по всем россиянам, но экономику Дальнего Востока «либеральные реформы» просто уничтожили. Сбережения, копившиеся рыбаками, шахтерами и лесорубами долгие годы, «сгорели» в один миг, а «льготы» и «надбавки» были нивелированы беснующейся инфляцией. Для описания стресса, пережитого дальневосточниками в эпоху «перестройки», трудно подобрать слова.
Характерно, что именно на Дальний Восток, как только в Центре открылись «либеральные» шлюзы, рванулись одновременно и адепты «рыночной экономики», и откровенные «братки». Первым губернатором Сахалина, к примеру, стал профессор Плехановки, «либерал-рыночник» и редкий говорун Валентин Фёдоров. Чего он только не обещал! И
Дальний Восток в наибольшей степени пострадал от действий отечественных правых либералов
особую экономическую зону, и процветание всех и каждого… Одним словом, остров должен был превратиться в очередные Нью-Васюки. В результате в начале 90-х прежде чистенький и уютный город Южно-Сахалинск превратился в один бесконечный базар: лотки со всякой всячиной километрами тянулись по центральным улицам областного центра, при этом гремевший ранее на весь Союз фирменный рыбный магазин «Океан» был пуст и напоминал гараж или спортзал. За икрой на остров приезжали «с материка» бригады с «Калашниковыми» наперевес… Иначе, как полным бардаком, всё это назвать было невозможно.
Губернатор Фёдоров тихо отъехал в Москву, отбыв свой срок, и в местных коридорах власти началась отчаянная чехарда — никому не хотелось платить по счетам, вдобавок — чужим. Именно в середине 90-х на Сахалине случилась история, о которой сейчас не вспоминают: очередной глава области, до того — деятель рыбной отрасли Евгений Краснояров, не просто ушел в отставку с губернаторского поста, а натуральным образом исчез, оставив на столе заявление «по собственному желанию». Так до сих пор достоверно и не известно, куда же направился руководитель дальневосточного региона — то ли в столицу, то ли на юга, то ли вовсе за рубеж….
При этом некогда ведущие предприятия региона — шахты, мощные целлюлозно-бумажные комбинаты — не просто закрылись, но и в самом прямом смысле слова превратились в руины, а затем даже стены их были разобраны бомжами для своих нужд. А поскольку эти предприятия были градообразующими, то опустели целые, многолюдные прежде, поселки и города. Для примера можно назвать город Томари — лет 10 назад остановился ЦБК и сегодня это уже не город, а некое подобие Помпеи…
В итоге один журналист назвал свои путевые заметки о сегодняшнем Сахалине «На этом острове когда-то жили люди».
Многие, разумеется, уже уехали в западные районы России. Те, кто остался, пробуют бороться. Осенью сахалинские СМИ сообщали о голодовке, которую начала у здания областной администрации группа женщин-учительниц из поселка Поречье. Поселковую школу там решено было закрыть, а школьников отправить в интернат в близлежащий районный центр Макаров. В результате десятки людей оставались без средств к существованию — в поселке работать негде. Вспомнилось, как в моем родном Смирныховском районе лесоруб из некогда мощного Онорского леспромхоза, не получавший зарплаты много месяцев, покончил с собой, подорвавшись на самодельной мине…
Те же местные газеты, впрочем, приводили и рассуждения южно-сахалинских зевак о голодовке пореченских женщин. Те высказывали мнение, что «ни один нормальный человек в такой дыре, как Поречье, жить не будет, и коль застряли эти люди там — то туда им и дорога, пусть вымирают до конца — все нормальные люди давно перебрались в Южный…». По этой логике, так всем дальневосточникам давно пора перебраться по крайней мере в Сибирь — там места хватит. А на освободившейся территории могут жить неприхотливые китайцы и хитроумные японцы (догадавшиеся в свое время на Сахалине соорудить железную дорогу — узкоколейку, чтобы лес и руду вывозить из самых отдаленных уголков острова)…
В такой ситуации (а на Камчатке она не менее, а быть может, еще более тяжелая для населения) не удивительно, что дальневосточники задаются вопросами: «Кто мы? Граждане России или жители колонии Российской Федерации? Нужны ли, собственно, мы России?». Не удивителен и рост сепаратистских настроений. Важной становится и такая «мелочь»: если дальневосточники 70−80-х могли себе безболезненно
Отказаться от Дальнего Востока — значит для государства расписаться в собственном бессилии
позволить по нескольку раз в год летать в Москву и Питер, к родственникам в российские регионы, то на сегодня выросло целое поколение жителей Сахалина, Камчатки и Приморья, ни разу не выезжавших «на материк», не видевших воочию Красную площадь, Кремль, Эрмитаж, соборы и музеи, не видевших России… Не случайно на Сахалине уже была предпринята попытка создания политической организации, ставящей своей целью переход острова под протекторат Японии. Нельзя сказать, что такие настроения преобладают среди дальневосточников, но основная масса населения находится на грани выживания и давно устранилась от активного участия в какой-либо общественно-политической деятельности. Можно сказать, что «человеческий капитал» на Дальнем Востоке «в загоне».
Между тем, как ни крути, Дальний Восток России — это транзитная территория между Азиатско-Тихоокеанским регионом и нашей страной. Здесь сконцентрированы предприятия судостроения, оборонной промышленности (есть мощное авиационно-промышленное объединение). На Дальнем Востоке большое число военных и военного имущества (Дальневосточный военный округ, пограничники, моряки, подлодки на Камчатке и т. д.), которые хронически недофинансируются, что вызывает острейшие социальные коллизии. «Бросать» всё это — преступление. Отказаться от Дальнего Востока — значит для государства расписаться в собственном бессилии, в неспособности решить по-настоящему серьезные для страны задачи. Однако до сих пор реальная политика в отношении Дальнего Востока была скорее политикой «отказа», «отсечения».
Хорошо, что сегодня о Дальнем Востоке вспомнили. Может быть, еще есть время для того, чтобы поправить ситуацию. Но главное — чтобы «пар не ушел в свисток», чтобы оценки, призывы, решения и постановления быстро обернулись конкретными делами. Почему бы не начать возрождение российского Дальнего Востока с реализации идеи Сергея Миронова об освобождении жителей дальневосточных территорий от подоходного налога? Глядишь, через несколько лет сахалинская, камчатская, или курильская семья сможет себе позволить свозить детей в Россию, увидеть Кремль, Эрмитаж и Русский музей…
