 |
| Радонеж | Александр Богатырев | 26.12.2006 |
Недавно я побывал на двух просмотрах с обсуждением. Публика была, в основном, церковная. Вели эти вечера известные в Петербурге «культуртрегеры» — образованные и интересные лица духовного звания.
То, что их оценки многих моментов оказались диаметрально противоположными, меня не очень удивило. Странным было то, что обсуждали далеко не все, что заслуживает внимания. А некоторые упреки были попросту несправедливыми.
Один из ведущих почему-то посвятил много времени разбору «неправд» этого фильма. Он даже отметил, что у немцев в сорок втором году не было таких винтовок — они появились на год позже.
Ну, кто не знает, что в 1942 году в России не было ни монастырей, ни монахов, что монастыри были закрыты и разрушены, а их насельники либо расстреляны, либо сидели неподалеку от тех мест, где происходили съемки этого фильма… Возможно, на этом острове каждый клочок мха полит кровью мучеников…
Ну, конечно, в 1976 году ни архиереи, ни архимандриты на Афон не ездили, и никаких одеял с собой из Греции не привозили. И несчастную советскую тетку никто бы ни за что во Францию не отпустил. И зря она ужаснулось от одной мысли, что придется расстаться с кабанчиком. А уж если и кабанчика прозрел старец, то мог бы, по крайней мере, рассказать, в каком гальском граде искать оказавшегося не убитым мужа.
И кочегарка многим не понравилась — неправильная получилась кочегарка: больно далеко от объектов обогрева. Больше тундру топит, чем церковь.
Подобных упреков было немало. Кто-то заметил, что уж больно быстро бес вышел из бесноватой. Сам Господь и брение делал из земли, чтобы помазать глаза слепому и в Силоамскую купель его отсылал, а тут прочел «Да воскреснет Бог!» — и нет беса…
Но главное — почему-то докладчику не понравилась идея притчи. Чем плоха притча — не понятно. И Господь говорил притчами…
Другой батюшка очень огорчился оттого, что Игнатий Брянчанинов и Сысой Великий совсем не так учат о молитве, как она нам представлена в фильме. Говорили, что молитву нельзя сыграть. Так ведь актер Мамонов не играет, а молится. И дай Бог каждому так проникновенно и с сокрушением сердечным молиться.
Говорили и о том, что в фильме умышленно принижена роль Церкви. Дескать, можно, не ходя в храм, и на угольной куче и на заполярных мхах молиться и спасаться. Что после этого фильма начнется массовое отпадение от Церкви и народ толпами ринется искать старца, подобного отцу Анатолию. Что бабули будут разглядывать голенища архиерейских сапог, усматривая на них следы сугубой греховности их хозяев… (Вот только не понятно, что будет, когда вместо сапог они увидят ладно скроенные итальянские ботинки… Очевидно, начнут упрекать в ереси экуменизма и любви к хозяину Ватикана).
Я перечислил лишь некоторые страхи наших просветителей. Боюсь, что не фильм, а подобные комментарии к нему могут причинить немалый вред, поскольку они уже оттиражированы на аудио и видео кассетах и гуляют в церковной среде наряду с самим фильмом.
Кое что из этих рассуждений напомнило мне книжную мудрость одного из героев фильма — отца Иова. Но он в финале все же избавляется от фарисейской пелены, застилающей духовный взор. С нашими комментаторами этого, к сожалению не произошло.
Это печально, потому что отсутствие фактической правды, так их огорчившее, и рассуждения о возможных последствиях не имеют никакого отношения к художественной правде, которой удалось достичь режиссеру и актерам. Все неточности и огрехи совершенно неважны. И нет никакой нужды их разбирать. Они этой художественной правде нисколько не мешают.
Мы ведь не рассматриваем изречения старца Зосимы из «Братьев Карамазовых», как несомненные святоотеческие тексты, а его образ, как доподлинное изображение Амвросия Оптинского. Точно так же нужно воспринимать и отца Анатолия. И в чудесах и исцелениях, совершаемых по его молитвам, нельзя усматривать профанацию, способную нанести зрителям духовный вред.
А такие опасения тоже высказываются. И это беда. Неужели не понятно, что художественный фильм не только допускает условность, но он сам является чистой условностью. Даже если он основан на абсолютно достоверной фабуле. Это его природа. И целлюлоидное голливудское счастье и наши серьезные кинораздумья о смысле жизни имеют, к сожалению, одну природу. Это иллюзия, игра ума и зрительного эффекта. Одним словом — мара. Либо бесовская, либо нейтрально эстетская, либо очень даже душеполезная.
Погас экран — и нет ее. Но остаются впечатления, мысли и чувства, которые могут надолго и прочно поселиться в душе.
То, что удалось сделать Лунгину, забудется не скоро, и еще долго будет волновать людей и вызывать споры. Как у нас нередко случается, получился не просто фильм, а гораздо больше, чем фильм. Это серьезное культурное явление, дающее повод к глубоким размышлениям о нашей жизни. И здесь простым киноведческим анализом не отделаться, поскольку мы столкнулись с совершенно поразительным феноменом — появлением на экране фильма, в котором главным действующим лицом является никто иной, как сам Господь. Только промыслом Божьим можно объяснить создание и выход на экраны этого замечательного фильма.
Сам сценарий не давал возможности при всей талантливости режиссера сделать ничего подобного.
В процессе съемок открывались новые смыслы, возможно, до сих пор не понятые создателями «Острова». Присутствие на площадке иеромонаха, соборная молитва и соборное делание, страх погрешить против Церкви, помогли пройти между многими «сциллами и харибдами» и не отклониться от Правды Божией.
То, какими скромными, лаконичными, лишенными внешнего эффекта средствами, были решены сложнейшие эпизоды (особенно сцены исцеления и изгнания беса), свидетельствует о явной помощи Божией.
Люди творческие прекрасно знают о необъяснимом действии вдохновнения. Оно приходит неведомо откуда и неведомо куда уходит.
И не нужно выискивать у авторов каких-то особых прав на «Высокое посещение». Здесь, как ни странно, неважна степень воцерковленности авторов. Мы видели сотни фильмов абсолютно воцерковленных режиссеров, которые и отдаленно не приблизились к результату Лунгина со товарищи.
Никто, как Господь избрал эту команду, чтобы в нужное время появился очень нужный фильм о серьезных раздумьях: о предназначении человека, о грехе, покаянии и о Церкви.
В том, что эта картина состоялась, совершенно очевиден элемент чуда.
Свежий взгляд Лунгина, по всей вероятности, не очень церковного человека, до «Острова» внимательно исследовавшего совершенно иные проблемы, его умение организовывать детали так, как автор мозаик складывает из мелких фрагментов большое художественное полотно, помогли очень точно и выразительно (при упомянутой скромности средств) создать убедительную метафорическую картину не только жизни кающегося грешника, но и жизни всего нашего народа.
Осмелюсь утверждать, что это самая русская картина из всего того, что выходило на экраны за несколько последних десятилетий. И при этом самая талантливая и глубокая картина.
Ее даже сравнивать не с чем. На ее фоне трудно всерьез воспринимать бесспорно выдающиеся в художественном отношении, но уж больно кокетливые и претенциозные опыты Тарковского разговоров о духовности.
Здесь мы имеем дело с мощным духовным явлением, показанным убедительно, просто и верно.
Никакой фальши, никакой зауми, никакой слащавой елейности, которой так грешат многие фильмы на духовные темы.
Это, несомненно, этапный фильм. После долгого периода рассказов о красоте и величие Церкви, когда кинематографисты сумели показать «во что крестихомся», настала пора показать, как мы «во Христа облекохомся».
Очень важно показать современному молодому человеку, приходящему в Церковь, не только красоту богослужения и глубину премудрости Христова учения, но и трагическое положение тех, кто встает на путь спасения.
Мы, пришедшие в Церковь в конце семидесятых годов, не подвергались гонениям, как наши отцы и деды. Но все же мы рисковали потерять работу и даже сесть в тюрьму за «распространение религиозной пропаганды», что означало на советском языке «дать прочитать Евангелие».
Современная молодежь ничего подобного не претерпевает. Зато она сталкивается с другими проблемами и соблазнами, мешающими переступить порог Церкви.
Для многих фильм «Остров» окажется очень полезным тем, что о духовной жизни рассказано изнутри и без фальши, к которой так чутки молодые сердца.
Большой удачей фильма является то, что пребывающий 34 года в покаянном плаче и молитвенных трудах грешник, показан в самой русской форме святости — в подвиге юродства.
Юродство отца Анатолия позволяет принять его всем сердцем, несмотря на то, что нам известна история его страшного падения.
Мы видели его обезумевшим от животного страха, предающего своего капитана и стреляющего в него. Но с первых же слов Иисусовой молитвы, звучащей в его устах, мы проникаемся состраданием к нему и понимаем, что не нам «бросать в него камень».
От первых шагов по заснеженной тундре до последних кадров, когда лодка с его мертвым телом проплывает под мостом, чтобы достичь места его земного упокоения, выстраивается житийная притча, каждый из эпизодов которой удивительно многогранен и метафоричен.
Эти эпизоды дают возможность множества толкований. Стало быть, притча получилась. И в том, как она сделана, виден безупречный художественный и духовный вкус.
Отец Анатолий не может покинуть своей угольной кучи. Даже, когда его приглашает жить к себе настоятель. Это его крест. На такой же куче совершилось предательство. И до самой смерти предстоит ему каяться, не сходя с нее.
Меня несколько смущала закольцованность сюжета, когда в конце фильма выясняется, что отец Анатолий не убил своего капитана.
Казалось бы, напряжение трагизма в душе, не знающей покоя, должно исчезнуть. «Шансы на прощение» в связи с несодеянным убийством мгновенно вырастают.
Но создателям фильма и здесь удалось избежать упрощения. Дело не в том — попал или не попал, а в том, что струсил и выстрелил.
Грех предательства и человекоубийства не дает покоя его душе до самого смертного часа. Он читал в душах других людей, но для него самого Господь не открыл того, что он не убийца. Таков был путь его спасения. Неослабевшее за три десятилетия покаяние, привело его к святости. Сам отец Анатолий этой святости не понимает. Его очищенное долгими страданиями духовное обоняние остро чувствует, как смердят его грехи.
В эпизоде встречи с Тихоном представлена еще одна интересная линия — судьба самого Тихона. Мы помним его мужественным молодцом. Рядом с пресмыкающимся перед врагами Анатолием он просто велик. Смерть он принимает, как и подобает настоящему воину. Но, оказывается, что личного мужества не достаточно для того, чтобы понять, для чего ты послан в этот мир. Тихон этого не понял. Он — двухзвездный адмирал, герой войны рядом с «исправившимся», пребывающим в постоянной молитве Тихоном, кажется жалким и трусливым. Он и двигается ссутулившись и потерянно, поскольку знает, что за «контакт с попами» ему, адмиралу и коммунисту не поздоровится. Услыхав о том, что его дочь не сумасшедшая, а в ней сидит бес, он пытается схватить ее и увести прочь от «погрязшего в невежестве» мужика. Какие бесы, когда до объявленного Хрущевым коммунизма и обещанием показать по телевизору последнего попа остается 4 года!
Все эпизоды сняты предельно реалистично. Все так узнаваемо. Мать, приехавшая издалека, умоляет исцелить сына. Но, получив просимое, воспринимает чудо исцеления, как должное — словно купленную в советской конторе услугу. Даже можно и нахамить тому, кого пять минут назад почитала святым: «Что вы врете!». Только что она плакала и умоляла исцелить сына, но, услыхав, что нужно остаться в монастыре и причастить его, начинает слезно умолять отпустить ее на работу, даже не понимая насколько отвратительна ее неблагодарность. Она, действительно, не понимает, что чудо совершено Богом, а не этим мужичком в грязном ватнике и, подобно исцеленным прокаженным, никак не хочет воздать должное благодарение Богу.
Так же узнаваема и военная вдова, получившая известие о том, что муж ее жив.
Даже такая ошеломительная радость не позволяет ей оставить свои страхи. Мужа-то она до сих пор любит, да вот как с боровком и хозяйством расстаться?! Но все же она пойдет искать мужа. И не важно, что ей адресок не дали и что советский чиновник из ОВИРа скорее вызовет санитаров, чем станет вникать в суть сообщения полученного ею от старца. Мы верим в то, что она, как Герда отправится в опасное путешествие, зная лишь направление, в котором нужно идти.
Но не только «житийные клейма» удались авторам «Острова». Очень интересна тема любви. Она не менее важна, чем тема покаяния. Это и простая человеческая любовь и любовь неотмирная — в самой ее высокой и неожиданной христианской трактовке.
О любви говорит не только «соломенная» вдова, но и бесноватая дочь адмирала. Она спрашивает отца, любит ли он ее, заглядывая ему в глаза с надеждой и отчаянием. Потому что в этом безлюбом мире да еще и с беспощадным «квартирантом», поселившемся в ее душе, лишь любовь является единственной опорой.
Постоянно присутствует тема любви и в диалогах отцов Иова и Анатолия.
Книжник Иов — образованный, аккуратный, поставленный начальствовать над братией, и униженный до зела чумазый Анатолий заявлены, как абсолютные антиподы. Анатолий делает всякие пакости, чтобы чистюля Иов измазался. Иов «стучит» настоятелю, записывает на бумаге длинный перечень преступлений проказника. При заявленной взаимной вражде странно слышать упрек отца Анатолия в том, что Иов не любит его.
И намек на то, что тот завидует ему, в вопросе «За что Каин убил Авеля?», лишь подтверждает, что вражда между ними нешуточная.
Но впоследствии, мы видим, что Иов — это еще одна исцеленная отцом Анатолием мятущаяся душа.
Когда в одном из эпизодов Иов разгоряченно кричит, что все самоуничнжеиие отца Анатолия происходит от гордыни, становится понятным, что Иов вовсе не теплохладен. Иначе бы он не сорвался и не закричал. Это не просто вырвавшаяся наружу досада. Здесь нечто более глубокое. И отец Анатолий видит причину постоянно носимой в душе боли и раздражения. «Так ведь ты любишь меня», — ласково говорит он опешившему Иову.
И потом, когда тот изготавливает отполированный гроб, но, увидев, что не обрадовал старца, хватает кусок угля, чтобы содрать лак, в этом порывистом жесте обнаруживается, что с чистоплюйством покончено. А для Иова это ни что иное, как свидетельство любви. Она и подтверждена в финальном эпизоде крестоношения.
Этот эпизод, символизирующий духовное преемство, может показаться нарочитым и не очень убедительным. Кому-то может не хватить представленного подтверждения того, что стукач переродился в настоящего монаха, способного принять подвиг служения отца Анатолия и тем самым залатать дыру, образовавшуюся с его смертью.
Но мне представляется, что диалогов и символических знаковых сцен достаточно для достижения достоверности при избранной притчевой форме.
Тема любви, которая так и не была замечена на упомянутых просмотрах, возможно, уже отмечена или будет отмечена критикой. Обойти ее никак нельзя, поскольку сейчас при постоянной болтовне о любви в бесконечных сериалах и ток-шоу видно, с какой яростью мир ополчился на Любовь. Ее попросту хотят изгнать из жизни.
Само понятие любви свели к грубой физиологии. Даже слово «любовь» заменили каким-то оскорбительным звукосочетанием из четырех букв.
И это — ни что иное, как продолжение борьбы с Богом. Вдохновители и организаторы этой борьбы знают, что без любви все ничто.
Сначала богоборцы разрушили храмы, но поняли, что этого не достаточно, потому что любовь живет в душах. Теперь с такой же злобой приступили к сокрушению душ. Особенному натиску подвергаются души молодых людей.
На наших глазах с молчаливого согласия родителей и всего общества происходит массовое «замораживание» сердец. Вырастает поколение, у которого ничто не должно дрогнуть, когда грядущий всемирный начальник прикажет сокрушить наши святыни, убивая тех, кто отважится их защищать…
И поэтому так ценно, что в этом фильме сумели сказать о любви прикровенно и совсем не по законам современного мира.
Подробный разбор фильма «Остров» в рамках газетной статьи невозможен. Уже сейчас понятно, что потребуется целая монография. Так много оказалось заложенных в этой притче смыслов и идей. Похоже, что вскоре появится целая отрасль «Острововедение» и не только у киноведов, но и в программах гуманитарных факультетов. Во всяком случае, семинаристам и богословам есть о чем поспорить.
Необходимо отметить важность контекста, фона, на котором появился этот фильм. Весь прошедший год экран буквально лихорадило. То и дело появлялись анонсы и рекламы очередных «шедевров», приучающие наших сограждан к реабилитации нечистой силы с дарением ей «права гражданства» и постоянного пребывания на отечественном экране. Это и неудачная экранизации булгаковского романа «Мастер и Маргарита» и дневные, ночные и прочие круглосуточные «Дозоры». Еще больше заполонили эфирное время бесконечные сериалы о ментах, бандитах, преуспевающих русскоговорящих клонах… Вся эта публика скорее похожа на пришельцев, чем на живых людей. Наконец, ошеломительно неудачный «Тихий Дон». Целых 10 вечеров бродил по экранам тихий дон Грыня то ли из Эссекса, то ли из Оклахомы, изображая из себя донского козака. Совершенно не понятно, зачем Федору Бондарчуку потребовалось позорить отца пошлой поделкой, сляпанной для иностранного глаза.
И вот на таком сером фоне, ничего не дающим ни уму, ни сердцу, появляется фильм «Остров».
Воспринимается он, как глоток чистого воздуха, как яркий луч, осветивший экранную помойку. Это серьезная проверка души. Плохой человек плюнет от досады, хороший — проникнется покаянным чувством.
Это не просто выдающийся фильм. Это вызов всей индустрии оболванивания, развращения и духовной порчи.
Работники этой индустрии фильм Лунгина, разумеются, проигнорируют, либо раскритикуют. Но всякая критика выходящая из их уст, это свидетельство его несомненных достоинств. Это фильм, обращенный к сердцу, а не к замыленному, холодному и ленивому глазу.
Очень показательна оценка «Острова» того, кто финансирует всю эту индустрию кино-теле беды — бывшего министра культуры, а ныне главы агенства, распоряжающегося финансами на нужды культуры.
Отдав должное мастерству режиссера, он заявил, что путь, выбран им тупиковый, поскольку «никакая религия не спасает от безбрежного океана небытия». Так и хочется, немного перефразировав известную реплику творца октябрьского переворота, крикнуть бывшему министру: «Есть такая религия!» Вот уже две тысячи лет, как она избавила человечество от терзающих экс-министра страхов. А страна, в которой он живет, дала миру великих писателей, художников и композиторов, посвятивших свое творчество Тому, кто упразднил и сам этот «океан небытия» — сиречь смерть.
Не знать этого или же принципиально противиться, начальствующему над нашей культурой право слово, стыдно.
