 |
| Православие.Ru | Артем Ермаков | 21.12.2006 |
Ты говоришь, что не хочешь быть никогда никому рабой.
Я говорю, значит, будет рабом, тот, кто будет с тобой.
«Наутилус Помпилиус»
Дальнейшее содержание статьи не оставляет сомнений: свобода слова в России, по мнению автора, должна распространяться лишь на самые дикие изобретения и перформансы. Так, власти одного из регионов России, урезавшие бюджет на постановку антирелигиозной оперы Шостаковича «Балда», заслуживают всяческого порицания. Если бы они просто закрыли театр или передали его какому-нибудь торговому центру, это, наверное, было бы «не так страшно». Но ведь что они натворили: посмели прислушаться к просьбе епархиального секретаря.
В другом регионе «по указке церкви» и вовсе заблокировали создание под видом музеев языческих капищ, посвященных Бабе Яге и Водяному. Это ничего, что у нас в стране поклонников Бабы Яги почти нет. Права-то их уже нарушаются. Вот и в Кириллове (под стенами древнейшей обители, до сих пор практически не переданной Церкви!) «единственный в своем роде» музей той же Бабы Яги посмели закрыть. А ведь мог стать очагом высокой культуры! Нет, не зря этих варваров в школы не пускают. Они же там не только невинный «хелоуин», но и совершенно безобидный «праздник Нептуна» могут искоренить. Что же тогда будет с нашей демократией и терпимостью?
Между тем, можно видеть, что за четыре года, прошедшие с момента злосчастной выставки «Осторожно, религия», значительно выросла именно нетерпимость СМИ в отношении Православной Церкви. Интересно, что этот рост совпадает с увеличением числа публикаций, направленных против нынешних лидеров российского государства и даже против неизменно обеспечивающего им высокий рейтинг народного большинства.
«…В последнее время в российском обществе противники клерикализма все чаще сталкиваются с откровенной травлей… Выступления против клерикализма и средневекового мракобесия приравниваются к гонениям на Церковь… Мы призываем российскую общественность защитить принцип светского государства и светского образования, остановить распространение религиозного национализма. Торжество клерикального большевизма может быть для нашей страны такой же трагедией, как и приход к власти коммунистов"[2].
Если пару лет назад подобные полуграмотные страшилки, состряпанные «Движением за права человека», возглавляемым неугомонным Львом Пономаревым, цитировались лишь в малотиражных листках «демпрессы» да на десятке маргинальных сайтов, то сегодня для них гостеприимно распахивают двери многие центральные издания. Ради чего? Ради борьбы с «религиозным фундаментализмом» или даже с «клерикальном большевизмом». Что это такое, никто, кроме «правозащитников», пока не знает. Формально главным «большевиком» сегодня следует, видимо, считать митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла, одним из первых посмевшего назвать скандальную выставку «Осторожно, религия» «прямой провокацией, создающей напряжение в нашем обществе».
Не говоря уже о том, что митрополит, как и любой гражданин России, пока (стараниями того же несчастного академика Сахарова, имя которого присвоил себе пресловутый музей) имеет право говорить и думать все, что он считает нужным, его высказывание тогда лишь подвело черту под варварскими культурными экспериментами в «сахаровском» центре. «Провокация» должна была обернуться и обернулась бедой. «Утонченная» символическая издевка (а на деле, конечно же, насилие) участников выставки над религиозными ценностями христиан вызвало ответную грубую физическую реакцию.
Вспомним, что тогда вчерашние «бесстрашные художники-революционеры» поволокли обидчиков в суд. Да еще обвинили их в «большевизме», то есть в той же революционности. «Красная зараза укрылась в церкви!» — все в лучших традициях маккартизма. Только роль «охотников на ведьм» в России начала третьего тысячелетия от Рождества Христова исполняют сами ведьмы (вспомним ту же Бабу Ягу) и их поклонники.
Что же происходит на самом деле? Вот уже многие годы большие и малые религиозные и антирелигиозные группы, всеми правдами и неправдами сумевшие закрепиться в России, раскачивают и разламывают ее привычное бытие, переписывают ее законы, смеются над ее святынями. Немногочисленная горстка публицистов (в том числе церковных) ведет с ними яростную полемику. Я вполне сочувствую этой борьбе, однако писать меня заставляет сочувствие совсем другим людям. Я хотел бы говорить от лица тех, кто привык молчать.
За последние 15 лет в российском религиозном законодательстве сложилась довольно любопытная ситуация. С одной стороны, мы присоединились к множеству «всеобщих» конвенций и деклараций, гарантирующих человеку «свободу совести», то есть формально признали право любой религиозной организации осуществлять свою деятельность и вести пропаганду своих взглядов в любом уголке страны. С другой стороны, принятый в 1997 году закон «О свободе совести и о религиозных объединениях», предоставляет явные преимущества нескольким традиционным конфессиям и ограничивает (впрочем, весьма мягко) возможности всех остальных. С точки зрения международного права это, безусловно, незаконно, некорректно, негуманно и т. п. Часть российских католиков, харизматиков, кришнаитов, сайентологов, неоязычников, а вот теперь еще и художников могут добавить, что, помимо законодательных ограничений, они то и дело сталкиваются с откровенным беззаконием и волюнтаризмом местных властей. Чиновники и большинство населения почему-то относятся к ним «необъективно» и «пристрастно». Возникает вопрос: имеют ли они на это право?
Для «правозащитников», людей, безоговорочно принявших нормы европейского либерального правосознания, проблемы здесь нет. «Ксенофобия» и вообще любой произвольный выбор традиционных ценностей должен быть подавлен с помощью закона. Но почему, собственно, все население России обязано придерживаться подобных взглядов? Да и сами эти нормы, не являются ли они произволом в обществе, где долгое время складывался принципиально иной тип правосознания?
Кое-кто уповает на просвещение и ликвидацию «правовой безграмотности». Но попробуйте на мгновение допустить существование общества, не желающего становиться грамотным и либеральным? Правомерно ли давить на него извне? Или, может быть, более «нравственно» будет находить внутри него группы инакомыслящих и принимать их сторону?
А что вы скажете о религиозной или социальной общине, которая в принципе не желает заниматься «оформлением своего правосознания»? Которая хочет жить не международным правом, а обычаем, привычкой или даже «мифом» (по А.Ф. Лосеву).
Возьмем для примера вполне реальную ситуацию. Партия призывников из большого российского города отправляется в армию. Военком пригласил для их напутствия православного священника. Священник отслужил молебен и окропил новобранцев святой водой. Находящийся в строю сектант возмутился и подал официальную жалобу. Над его религиозными принципами совершено «насилие». Как должны отреагировать местные власти?
У меня, разумеется, не может быть точного рецепта. Есть лишь уверенность в том, что религиозные воззрения священника, военкома и, наконец, всех остальных спокойно молчавших в строю солдат (даже если допустить, что православный крест был на шее едва ли у половины), что их принципы, их привычки не менее ценны, чем право одного человека на религиозную независимость. Но на стороне этого человека может оказаться закон. Назовем его, скажем, «Законом о границах правоприменения святой воды в светском гражданском обществе». Можно ли вообразить себе больший идиотизм?
Даже с точки зрения весьма либерального европейского богословия законодательное ограничение божественного (или признанного божественным) вмешательства в человеческую жизнь кощунственно, если не смешно. С точки же зрения обычного (нелиберального) права, оскорбленный иноверец вполне мог попытаться принять мученическую смерть за свои убеждения или даже защитить их силой. Но ссылаться на суд?..
Прошу понять меня правильно, я не призываю к религиозным войнам. Важно только допустить, что люди, срывающие плакаты у входов в кинотеатры, где демонстрируют «Код да Винчи», и поливающие краской кощунственные «художественные произведения» (или, скажем, мусульмане, обостренно реагирующие на «карикатурный скандал»), не всегда «просто хулиганы». Они уверены в своем праве на эти поступки. И, что еще важнее, молчащее вокруг общество часто пассивно поддерживает их. Одобряет не из страха или тоталитарных пережитков, а потому что носит в сердце тот же самый неписаный, но священный закон. Закон молчаливого большинства, с которым вечно голосующему «против всех» меньшинству надо, по крайней мере, считаться.
Мне могут возразить, что первые христиане тоже были когда-то меньшинством, не желавшим считаться с культом римского императора. Но ведь христиане готовы были платить за это собственной кровью. Россия, к счастью, не Рим. Она не требует такой платы от несогласных. Она всегда жадно прислушивалась к тем, кто готов был пострадать за свои убеждения (многие баптисты во времена «воинствующих безбожников» вели себя весьма достойно) и сегодня презрительно отворачивается от «законников», взывающих о помощи не к Высшему суду, а к полиции или к мировой общественности.
Увы, большинство проповедников модернизма в нынешней России желают быть не мучениками, а полемистами. Они вызывают своих молчаливых противников на чисто словесную дуэль (в случае с выставкой «Осторожно, религия» дуэль была визуальной, но тоже вполне равноправной: краскопульт против холста). Кое-кто из членов традиционных конфессий отваживается отвечать им. И довольно часто терпит поражение. Не потому что он неправ или неталантлив. Просто в России привыкли молчать о Боге.
Традиционное сознание вообще не склонно говорить о вере. Это слишком сокровенно, слишком неуловимо, чтобы быть высказанным. До сих пор мало кто из русских (неважно, верующих или нет) способен к вербальному отделению своего имиджа от себя самого, а отделив, часто не умеет ему соответствовать. Мы — не картезианцы, мы привыкли не знать «что мы есть». Выход за пределы этого незнания был мучителен даже для таких глубоких мыслителей, как Хомяков или Достоевский. Мука усугубляется еще и тем, что человек понимает: однажды выйдя из себя, назад уже не вернешься.
В каком-то смысле российское (далеко не только христианское) традиционное общество можно было бы определить как религиозную группу, отстаивающую свое право не иметь сформулированных принципов. Православные, годами не бывающие в церкви, или мусульмане, втихаря пьющие водку, безусловно, таковы. Бессмысленно уличать их во лжи. Они те, кем себя называют, просто их религиозность не поддается рациональной проверке и статистическому учету. Она «мифологична». Значит ли это, что ее можно игнорировать? Здесь молчаливое большинство народа, безусловно, отличается от, собственно, православной Церкви, у которой такие принципы есть. Тем крепче «молчаливые» держатся за Церковь, в кризисных ситуациях позволяя ей и даже требуя от нее говорить от их имени (почти как Аарон от лица Моисея).
Надо заметить, некоторые служители Церкви в последнее время не всегда стоят на высоте этой задачи. Они уже тоже постепенно учатся говорить не от Бога и не от лица безгласного народа, а ссылаться на составленные кем-то законы. Но защитники Бабы Яги недаром стараются втащить нас в «межконфессиональный диалог», в правовое поле. Они чувствуют, что здесь любое традиционное вероисповедание, испокон веков имевшее дело лишь с уникальной реальностью человеческой души, быстро теряет силы. К тому же, как выясняется, реальное пространство «диалога» не слишком велико. От пасквиля в СМИ до доноса в ПАСЕ. От провокации до суда.
Но я хочу еще раз вернуться к молчаливому обществу, которое предпочитает обычай кодексу. К тем, для кого возможность «быть» важнее возможности «иметь право». К тем, кто не признает писаный закон или допускает его, как маску («закон, что дышло…»). Как с ними быть? Можно ли, гуманно ли, честно ли, наконец, их «окультуривать»?
[2] http://www.portal-credo.ru/site/print.php?act=news&id=6840
Артем Ермаков, кандидат исторических наук
