Наш корреспондент беседует с епископами Гавриилом (зарубежная Церковь) и Меркурием (Московский Патриархат)
В последние месяцы и в России, и в США появилось немало комментариев в связи с переменами в иерархии Русской Православной Церкви за границей (РЗПЦ) и последовавшим за этим расколом в ее рядах. Есть предположения, что это будет способствовать воссоединению или хотя бы сближению «зарубежников» и Московского Патриархата, которых разделяют почти восемь десятилетий вражды. Так ли это? Наш корреспондент встретился в Нью-Йорке с двумя иерархами — правой рукой новоизбранного митрополита Лавра епископом Гавриилом и управляющим патриаршими приходами в Америке епископом Меркурием. Епископ Гавриил: «Пока нас разделяют сергианство и экуменизм, сближение невозможно» — О том, что наша Церковь находится якобы у порога сближения и даже объединения с Московским Патриархатом, слишком рано говорить. Почти 80 лет нас разделяют и доныне не преодоленные принципиальные вопросы. Это прежде всего вопрос сергианства. В своей декларации 1927 г. митрополит Сергий признал советскую власть — богоборческий режим, который нанес Церкви великий урон. В этой декларации было четко сказано, что радости советской власти — это «наши (Церкви) радости». А ведь весь мир знает, что в те годы Церковь сильно преследовалась, была гонима за веру. И уже было много мучеников, которые пострадали за православие. Все это в особенно драматической форме продолжалось вплоть до 1943 г., когда Сталин по конъюнктурным соображениям дал некоторые послабления Церкви, освободил из заключения многих священников и архиереев. Шла война, и ему нужна была поддержка народа. Но война закончилась, и все опять вернулось на круги своя — тысячи священнослужителей вновь оказались в тюрьмах и лагерях. По этим причинам мы считаем декларацию Сергия, которая признала богоборческую власть, преступной. Пагубное для веры сергианство не изжито и теперь. Я имею в виду прямое сотрудничество с государством, которое продолжалось вплоть до падения коммунизма. Сейчас, конечно, Церковь не подвергается гонениям, как прежде. Но нам представляется, что для того, чтобы начать подлинное возрождение, следует осознать трагедию прошлого и принести покаяние, ибо такого кровавого безбожного государства, загубившего десятки миллионов невинных душ, еще не было в истории человечества. Второй вопрос, который нас разделяет, — это экуменизм. Мы знаем, что по сей день Московский Патриархат занимает кресло во Всемирном совете церквей. Для нас это тоже неприемлемо. Мы всегда исповедовали, что православие заключает в себе всю полноту истины, а истин не может быть много. И тем более незачем их искать где-то еще. Утверждение Московского Патриархата о том, что это приносит кому-то пользу, сомнительно. Мы видим, что никто из представителей других конфессий в православие еще не обратился. Мы знаем, что высшие иерархи Московского Патриархата проводят совместные моления и почти открыто братаются с представителями других вероисповеданий. Все это ведет к опасному компромиссу в вере. Достаточно вспомнить ассамблею в Канберре в 1993 г., когда происходили совершенно дикие совместные моления с аборигенами и еще какими-то язычниками. Третий вопрос, который нас разделяет, — нежелание Московского Патриархата причислить к лику святых всех мучеников, пострадавших от коммунистического режима. Московское духовенство кое-что в последние годы сделало, но, на наш взгляд, совсем недостаточно. Среди тех, кто не был прославлен, оказались священнослужители, которые выступали против декларации Сергия, — видимо, поэтому места для них не нашлось. — Если мы говорим о каких-то первых шагах в сближении двух Церквей, почему это началось сейчас, а не, скажем, 10 лет назад, когда рухнул коммунистический режим? — Тогда было большое недоверие, во многом оно сохраняется и по сей день. Мы всегда знали, что представители официальной Церкви начиная с Патриарха сотрудничали с государством. Может быть, в те годы у них не было выбора, но факт остается фактом: это сотрудничество шло во вред Церкви. Страшные гонения продолжались и при Хрущеве в начале 60-х годов, а Церковь говорила, что все в порядке. Почти все архиереи были ставленниками КГБ, как и многие священники. Минувших десяти лет недостаточно, чтобы растопить лед этого недоверия. Конечно, я должен упомянуть и о другом. У нас теперь новый митрополит Лавр, который моложе предыдущего первоиерарха, владыки Виталия. Я вам расскажу его биографию. В раннем возрасте он потерял мать. С 11 лет жил в монастыре в Словакии, основанном русскими монахами. В конце Второй Мировой войны, когда наступала Красная армия, он вместе с группой сподвижников выехал в Германию, а потом в Швейцарию. А оттуда в 47-м году — в Америку. С тех пор владыка Лавр живет в Свято-Троицком монастыре в Джорданвиле, основанном монахами из России в 1928 г. и с тех пор ставшем духовным центром Русской Православной Церкви за границей. За последние годы владыка Лавр ездил в Россию раз десять, если не больше. Я сам его сопровождал при совершении паломничества по святым местам. У него, безусловно, есть четкое представление о том, что происходит в России, чем живет русский народ, — он видит, что перемены действительно произошли, и говорит, что все это нужно приветствовать, осознать и что мы должны помочь русскому народу приблизиться к Богу. У предыдущего первоиерарха Виталия такого ясного представления не было, хотя он родился в России. Еще ребенком его, когда большевики наступали на юге России, вывезли из России, и больше за всю свою жизнь он там ни разу не был. Конечно, ему было трудно, практически невозможно представить, что там могло что-то измениться, что что-то могло произойти в лоне самой Церкви, к которой у него никогда не было никакого доверия. Такое представление сложилось прежде всего у потомков эмигрантов, которые никогда в России не были, а родились здесь, в Америке. — Означает ли это, что внутри РПЦЗ существуют два крыла — реформаторское и ультраконсервативное? — Большинство нашей паствы согласно с митрополитом Лавром. Но есть небольшая группа людей, которые очень сгущают краски и считают, что мы на всех парах движемся в сторону объединения с Московским Патриархатом. А мы, повторяю, знаем, что это не так, что по-настоящему диалог еще и не начался. Эти люди, упрекающие нас в грехах, которых мы не совершали, решили, что мы уже не та Церковь, какой были прежде, и привели к открытому расколу. Откололась небольшая группа духовенства во главе с двумя-тремя архиереями. К сожалению, владыка Виталий, наш предыдущий первоиерарх, к этой группе примкнул. По своей болезни, думаю, по своему неведению: последние три года он уже не служил. Эти люди злоупотребили его немощью. Они его убедили, что мы уже объединились с Московской Патриархией и поэтому следует создать какую-то другую структуру. Эта группа сейчас находится в Канаде и называется «Русской Зарубежной Церковью в изгнании». Но ни ее, ни ее названия мы не принимаем. Мы считаем порочной политику раскольников. Подавляющее большинство паствы понимает, что наша Церковь вела и будет вести людей, как и прежде, по среднему, золотому пути. — Насколько я понимаю, в отношениях между РПЦЗ и Московским Патриархатом до сих пор весьма остро стоит вопрос собственности. — Мы со скорбью замечаем, что течения внутри Московского Патриархата противоречивы. С одной стороны, он вот уже более десяти лет ищет пути сближения с нами, протягивает руку и не раз изъявлял желание сесть за стол переговоров. А с другой — мы получаем нож в спину. С помощью Арафата Московский Патриархат отнял у нас участки в Палестине — в Хевроне и Иерихоне, — за которыми мы смотрели 80 лет, которые содержали, в обустройство которых вкладывали большие силы и средства. И вот грубой силой они были у нас отняты. Одновременно предпринимаются попытки лишить нас собственности на территории Германии. Борис Ельцин в свое время неоднократно обещал Московскому Патриархату, что вернет ему эти храмы. Но германское правительство заняло нашу сторону. Оно прекрасно понимает, кто сохранял эти храмы все эти годы. Недвижимость у нас, кстати, есть и на юге Франции, в Канне, построенный еще в конце XIX столетия храм принадлежит в Буэнос-Айресе. Но пока, слава Богу, правительства этих стран понимают, что этот вопрос собственности чрезвычайно сложен и деликатен. У нас не укладывается в голове, как можно добиваться какого-то сближения и одновременно отбирать нашу собственность, которую все эти годы мы хранили для России. Если бы не наша Церковь, Бог весть, что со всем этим имуществом произошло бы. Возможно, если мы когда-то действительно придем к воссоединению, этот вопрос отпадет сам собой, но сейчас пусть с нами поступают благородно, а не так, как это было принято в советские времена. И если Московский Патриархат действительно намерен протянуть нам руку, то он должен начать с этого жеста — вернуть нам эти святыни. — Если все-таки процесс сближения будет набирать силу, приведет ли он к полному слиянию двух Церквей или это невозможно? — Мы всегда понимали, что мы часть русской Церкви. В ее состав входит и катакомбная Церковь, которая существовала все эти годы, и до сих пор она есть. Но совершенно ошибочно утверждать, что Московский Патриархат является Матерью-Церковью. Неправильно призывать нас вернуться в ее лоно. Наша Церковь была создана указом патриарха Тихона еще в 1920 г., за семь лет до печально известной декларации Сергия. И сейчас неверно говорить, что, даже если будут созданы комиссии с двух сторон и начнется диалог, это приведет к быстрому слиянию. Пока нас разделяют те две принципиальные вещи, о которых я говорил — сергианство и экуменизм, — слияние абсолютно невозможно. Епископ Зарайский Меркурий: «Процесс воссоединения Церквей или начнется сейчас, или вообще не начнется» — Повышенный интерес к восстановлению отношений между Московским Патриархатом и РПЦЗ во многом обязан братскому посланию Патриарха Алексия II и Священного синода Русской Православной Церкви к Архиерейскому собору Русской Православной Церкви за границей. Если бы не было этого обращения, думаю, не было бы и такого пристального внимания. Этот вопрос, между тем, очень давний и очень важный. И когда-то он, безусловно, должен решиться. Вопрос воссоединения стоял остро с самого момента образования РПЦЗ, и ее основатели, в частности владыка Антоний Храповицкий, говорили о том, что это желанно и необходимо. К этому призывали десятилетиями, но одновременно РПЦЗ выдвигала разные причины, мешающие воссоединению с Матерью-Церковью. Конечно, во времена существования Советского Союза условия были не совсем благоприятными для этого процесса. Но в настоящий период и Священный синод, и Патриарх, и весь русский народ пришли к мнению, что эти причины чисто политического характера ликвидированы. Многие преграды устранены и в государстве российском, и в самой Церкви, и это дает возможность начать открытый диалог между Московским Патриархатом и РПЦЗ. — Зарубежная Церковь утверждает, что главное препятствие к сближению и воссоединению — «сергианство» Московского Патриархата: то, что Москва до сих пор не покаялась в связи с декларацией митрополита Сергия 1927 года. — Церковь имела те или иные контакты с властями предержащими и при императоре Нероне… РПЦЗ не требует, чтобы вселенская Церковь заклеймила эти контакты с государством. Церковь всегда и везде существовала в реальном мире. Она же осуществляет свое служение на земле. И, естественно, вступает во взаимоотношения с государством, потому что Церковь — это люди, граждане государства. И мы не можем провести черту, отделяющую людей в Церкви от граждан. Декларация митрополита Сергия никоим образом и ни в какой своей части не предает Предания Церкви, не предает канонов Церкви, не искажает догматического учения Церкви. Она говорит лишь о лояльности к существующей власти. Что мы подразумеваем под этим? Тогда, в 20-е годы, нужно было сказать государству, что Церковь — не контрреволюционная организация: у нее другие задачи — спасения человеческой души; устанавливать власть в государстве — это не задача Церкви. Сказать это значило сохранить легальность Церкви. РПЦЗ всегда очень щепетильно подходила к словам декларации о том, что «радости нашей родины — это наши радости, и ее горести — это наши горести». А разве когда-нибудь было иначе? Родина — это не только правительство. Это и территориальное, и духовное понятие. Это то место, где ты родился. И если в России к власти пришли большевики, неужели Церковь должна была сказать, что эта земля нам чужая? Представители зарубежной Церкви утверждают, что к лику святых Московский Патриархат должен причислить всех священнослужителей, которые стали жертвами коммунистического режима. Все канонизации в России были осуществлены поименно. Комиссия по канонизации, которую возглавляет высокопреосвященный митрополит Ювеналий, досконально изучила все дела представленных к канонизации. Часть их была отклонена в силу некоторых обстоятельств жития, которые не укладываются в понятие о святости. Эта огромная работа до сих пор ведется, ибо открываются все новые и новые дела репрессированных за исповедание веры. Замечу, что были канонизированы и те, кто поминал митрополита Сергия на литургии, и «непоминающие». Все эти домыслы надуманные и упираются в чисто политические причины. Призыв Московского Патриархата к воссоединению — доброе по своей сути дело. Нельзя жить вчерашним днем, надо жить днем сегодняшним и смотреть в завтрашний. — Если я верно понимаю, тенденции к возможному сближению были связаны и с перестановками в высшем эшелоне РПЦЗ, уходом митрополита Виталия и избранием митрополита Лавра, весьма умеренного деятеля, настроенного на диалог, а не на конфронтацию. — Мне известно, что владыка Лавр неоднократно говорил, что нужно продолжать процесс сближения, что это цель наших предшественников и отражает желание народа. Но за заявлениями пока ничего не следует. Мы можем судить лишь по конкретным делам. А их пока нет. Вообще все обращение к Московскому Патриархату чрезвычайно настороженное: «подождите, не будем спешить, давайте определимся». Я понимаю: это, может быть, связано с теми сложностями, которые сейчас испытывает зарубежная Церковь. Но раскол в лоне РПЦЗ, который мы наблюдаем, — прямое следствие этой «осторожной» политики. — О каком расколе вы говорите? — Митрополит Виталий отозвал свою подпись со всех соборных документов. Он сказал, что возвращается к управлению Церковью, уже после того, как был избран митрополит Лавр, которого он успел уже поздравить с избранием. Он уехал в Монсанвиль, что в Канаде, и начал создавать альтернативную Синоду РПЦЗ иерархию, которую именуют «Русской Православной Церковью в изгнании». Эти действия фактически положили начало расколу. Но это только первый их раскол. За ним могут быть еще. И сейчас от того, как определится РПЦЗ в отношениях с Московским Патриархатом, зависит, будет ли она существовать вообще или это станет последней страницей ее истории. — Насколько остро стоит вопрос о недвижимости Церквей? РПЦЗ обвиняет Московский Патриархат в насильственном занятии храмов, расположенных в Палестине. — Воссоединение Церквей никоим образом не означает автоматического установления Московским Патриархатом тотального контроля над собственностью РПЦЗ. А вопрос о собственности в Палестине, в частности в Хевроне и Иерихоне, требует исторического подхода к рассмотрению. Все русские участки на Святой земле создавались для русских паломников. А когда их (паломников из России) перестали туда пускать и святыни начали разрушаться, приходить в негодность и запустение, потому что у РПЦЗ не было средств их содержать, тогда правительство Палестинской автономии приняло решение передать их в собственность Московского Патриархата — всей Русской Православной Церкви, а не только части ее. В храме Воскресения Христова на Святой земле под одной крышей молятся и православные, и католики, и представители других христианских конфессий. Это ведь земля Спасителя! Почему бы на русских участках Святой земли не совершать богослужения пастырям и пастве Московского Патриархата и РПЦЗ вместе? Это могло бы стать первым шагом РПЦЗ по пути сближения с Московским Патриархатом. — Теперь на территории России действуют приходы зарубежной Церкви… — Да, решением Синода РПЦЗ были созданы такие приходы на канонической территории Московского Патриархата. Этот шаг, конечно, не содействовал процессу сближения. Многие в Русской Православной Церкви полагали, что эти приходы станут нашей «сточной канавой», и в большинстве случаев так и сталось. Я считаю, что это была большая ошибка РПЦЗ. Многие до этого времени испытывали к представителям зарубежной Церкви симпатию, видя в них борцов за истину, желающих помочь русской Церкви встать на ноги после десятилетий гонений, а после образования этих приходов отношение начало резко меняться к худшему. Люди стали задавать себе вопрос: «Как же они могут говорить о благе России, если они вредят обществу, растаскивают людей?» — Возвращаясь к вопросу о возможном сближении — какова же его главная цель: РПЦЗ должна влиться в единую Русскую Православную Церковь? — Самое главное, чего нужно достичь, — это возможности молиться вместе. И вместе причащаться из единой Чаши. Думается, можно было бы пойти по пути предоставления РПЦЗ широкой автономии. Примеры такие есть. Зарубежной Церкви была бы предоставлена самостоятельность в вопросах развития, внутренней деятельности, кадровых вопросах. Но при этом она сохраняла бы молитвенное и евхаристическое общение со всей полнотой русской Церкви. Конечно, хочется быть оптимистами. Это потребует от владыки Лавра, епископата и духовенства зарубежной Церкви ответственности, труда и мужества. Это может вызвать некоторое напряжение внутри РПЦЗ, и владыка Лавр, конечно, заинтересован в том, чтобы его не было. Обязательно нужна твердость в принимаемых решениях. Это непросто. — Что он может сделать реально? — В первую очередь нужно и можно создать комиссию и уполномочить ее сесть за стол переговоров с Московским Патриархатом. Этот шаг будет продиктован и духом времени, и желанием большинства. В прошлом году в РПЦЗ действительно была создана некая комиссия по вопросу единства Русской Православной Церкви. Но в документах Архиерейского собора прямо говорится, что эта «комиссия даже не подразумевалась» для диалога с Московским Патриархатом. — И все-таки, владыко, можно ли говорить, что былая глухая стена недоверия постепенно размывается? — Люди начали свободнее общаться. Российские граждане стали приезжать в Америку, смотрят, что здесь происходит. Американцы приезжают в Россию, видят, что там делается и как Церковь в России утверждается. Это помогает лучше узнать друг друга воочию, а значит — понять. — Если лед тронется, насколько быстро может пойти этот процесс воссоединения? Будет ли он достигнут за несколько лет или затянется на десятилетия? — Мне сложно ответить на этот вопрос. Но думается, что даже одного десятилетия уже не дано. Или этот процесс будет начат сейчас, или велика вероятность, что он никогда уже не начнется. Беседовал Евгений Бай Нью-Йорк — Вашингтон
