Живая вера Когда визингский священник о. Владимир Конев рассказывал мне о своем приходе, он не жалел добрых слов о старосте Светлане Егоровне Домашкиной. — Она не только староста у нас, — говорил о ней батюшка, — она еще и просфоры печет, постоянно убирает в храме. Раньше каждый день за семь километров в храм пешком из деревни Рай ходила — и летом, и зимой, и в дождь, и в мороз, пока я машину не купил. Она наяву видела преподобного Серафима Саровского. Когда при перенесении мощей в 91-м году приехала в Дивеево, то в первую ночь сквозь сон услышала, как ее кто-то толкает за ногу. Она еще не спала, только глаза закрыла. Открывает их, а перед ней сам преподобный стоит. Благословил ее и исчез. С тех пор она верует без всяких условностей, постоянно на службах в храме, и поэтому много милостей от Господа получает. Когда везде неурожайный год, у нее всегда все вырастает, и очень много, такого я никогда еще не встречал. Если б не было у меня такой помощницы, я бы без нее тут волком взвыл. У остальных прихожан хоть вера и есть, но она какая-то неживая, книжная. Дай Бог, чтобы все имели такую веру, какая у нее! — А почему ее деревня Раем называется? — поинтересовался я у батюшки. — Место там райское! Такие удивительные виды с холма обозреваются, что словами не передать. Из-под горы, прямо под домом Светланы Егоровны, бьют фонтаном пять ключей. — Батюшка, хочу побывать в Раю, поговорить с вашей помощницей. Как мне туда попасть? Первая исповедь Место, где расположен деревянный дом старосты, действительно райское. Стоит на краю высокого холма, который с двух сторон полукругом омывают воды реки Визинги, текущей по живописной долине извилистой лентой. С ее берегов, как в горной долине, открывается прекрасный вид на село Визингу. Отсюда оно смотрится сказочным городком со множеством деревянных и современных многоэтажных домов. Светлана Егоровна встретила нас с радостью, сразу же усадила за стол и принялась потчевать деревенскими яствами. Гостеприимный дом старосты оказался до отказа заселен разными людьми. Они постоянно крутились на кухне возле Светланы Егоровны, и кто из них кто, я долго не мог понять. Но пока мы с ней разговаривали, познакомился со всеми обитателями дома. Все они оказались ее близкими родственниками: дети, внуки, сестра, племянники. — Так как вы преподобного-то видели? — спросил я Светлану Егоровну, когда мы остались одни. — Я с самого начала выписываю вашу газету, — начала она свой рассказ. — Как только в 91-м году в «Вере» прочитала о перенесении мощей, узнала всю программу крестного хода, так сразу мне захотелось поехать в Москву, где находились мощи. Словно меня кто-то постоянно туда звал. Быстро купила билет, собрала рюкзак и так, во всем деревенском, поехала. Приехала в Москву, а куда идти, не знаю. Вышла на улицу, она вся пустая, оцеплена милицией. По ней должны были батюшку Серафима пронести. Я услышала пение и прямо на это пение пошла посреди улицы, ноги сами привели к храму, где лежал преподобный. Зашла в храм, а к мощам никак не пробиться, перед ними толпа народу. Я заплакала, взмолилась батюшке Серафиму и сама не знаю, как очутилась около мощей. Упала перед ним на колени и всю службу проплакала, стоя на коленях. А службу вел Патриарх. Я пришла до службы, а когда она началась, в храм уже никого не пускали. Когда после нее пошли крестным ходом, я встретила около храма наших прихожан из Иба. Они, оказывается, тоже приехали в Москву, всю службу простояли около храма, их так и не пустили. Потом мы с Анной из Иба поехали в Дивеево, чтобы там встретить крестный ход с мощами. Там, в Дивеево, перед мощами всю дорогу усыпали цветами и Патриарху под ноги бросали рябину. Мне захотелось из-под ног Алексия взять гроздь рябины. Почему такое желание у меня возникло, не знаю. А милиционеры никого к Патриарху не пускают. Я у них под ногами пролезла и прямо из-под ног Патриарха, когда он мимо нас проходил, взяла гроздь красной рябины. В Дивеево сразу же со всеми приложилась к мощам. Вечером перед ними только молебен был. А ночевать нас позвала к себе одна наша знакомая. Мы с Анной легли в маленькой комнатке. Глаза закрыли, еще не спим. Я слышу, кто-то меня за ноги трогает. Вначале подумала, мыши бегают. Глаза не открываю. «Анна, — говорю, — давай встанем, у нас под одеялом, наверное, мыши бегают». — «Спи, какие тут могут быть мыши». Я глаза открыла, а передо мной стоит батюшка Серафим. Руки сложены крест накрест, как в раке, в которой его привезли. Руки в рукавичках, на которых вышито «Преподобный Серафим, моли Бога о нас». Точно в таком же облачении, в каком он лежал в раке. Только живой. Потом он руки кверху поднял и благословил меня. Я перепугалась, сразу же вскочила и побежала в церковь, все рассказала священнику. Там всю ночь у мощей преподобного была исповедь. Говорю священнику: «Хочу в своих грехах покаяться». Он меня спросил, в чем грешна. «Я, — говорю, — очень грешная, с мужем не венчалась, муж некрещеный». — «Как же ты живешь в блуду? Приедешь домой, окрести мужа, обвенчайтесь, а если не согласится, приезжай сюда, мы тебя примем». Я приехала домой, встала на пороге и говорю мужу: «Или ты покрестишься и мы повенчаемся, или в монастырь уеду». Он ни одного слова поперек не сказал, понял, что я так сделаю. Сразу же поехали в Иб, о. Трифон его окрестил, и мы обвенчались. Но это было потом. А в Дивеево на следующий день, как привезли мощи, была литургия. Что там творилось, Господи помилуй! Люди больные, кто кричит петухом, кто мычит коровой, кто ржет, как лошадь. Как раз «Верую» поют, и такой шум в церкви. А монахини, которые со мной рядом стоят, все перепуганные, свои уши, глаза, нос крестят. Меня толкают: «Крести, крести». А чего крестить, зачем, я ничего не понимаю, я только еще сама недавно окрестилась и в храм стала ходить. Батюшки службу остановили, ничего не слышно, предупредили нас: «Не бойтесь, кто исповедовался и причастился, тому не страшно. Ничего не будет. А кто без причастия, в тех бесы не дают нам службу вести». Этих попросили выйти из храма. На обратном пути я с одной девушкой в поезде ехала. Она мне сказала, что из нее шесть бесов вышло у мощей, а седьмой бес так и не вышел. Батюшки ей сказали: «Езжай домой. Попроси у родителей благословения, иначе не спасешься». Очень там много было разных чудес, у преподобного. После этого я еще два раза ездила в Дивеево, всякого насмотрелась. Дом — Светлана Егоровна, а у вас в Раю храм раньше был? — Тут часовня Георгия Победоносца стояла. Ее мой папа с родным братом Петром разобрали. Папа у нас был тут самый главный коммунист, председатель колхоза, член бюро райкома партии. Ему на бюро приказали разобрать часовню, они и разобрали. Потом они вместе с братом пошли на войну, их обоих в первом бою убило. С визингской церкви наш папа крест снял и утопил в речке. Этот крест мне надо обязательно поднять, иначе я не смогу никого вымолить с того света. Мама у меня тоже коммунистка была, сорок лет назад утопилась в реке, оставила на меня маленького брата. Я ее перед этим забрала из больницы, врачи сказали: «Заберите свою мать, она не ест, не пьет и рот не открывает, зубы сжала. Если не заберете, она помрет». Я только ее забрала, она сразу же пошла на речку. «Там, — говорит, — меня ждут». Теперь я ее отпеть никак не могу. А бабушка у меня верующая была. Я помню, как на Пасху она заставляла нас прибираться в доме, сама пекла куличи, красила яйца. У нас очень много старинных икон было. Отец, когда крест с церкви в реке утопил, пришел домой и начал все иконы со стен снимать. Бабушка ему говорит: «Зятек, ты хоть только иконы не ломай». А он все иконы разломал, повесил портреты Ленина, Сталина, Карла Маркса. Меня назвал в честь дочери Сталина Светланой, а мою сестру в честь дочери Карла Маркса. И мы тоже неверующие росли. После школы я стала у мамы отпрашиваться учиться в город. Она мне сказала: «Сначала оденься, заработай денег, а потом поедешь». Я не послушалась и без благословения родителей уехала — хотела мир посмотреть, людей повидать. Потом всю жизнь промучилась, везде была, всю Россию объездила, ох, и большая Россия, все повидала и обратно сюда же вернулась, в родительский дом. Когда из Сыктывкара в 70-м году в деревню уезжала, сестры меня ругали: «Все из деревни в город хотят ехать, а ты из города — в деревню!» А у меня тогда еще трое детей было мал мала меньше. Муж тоже меня не пускал. Я сказала ему: «Я тебя оставлю и одна уеду». Взяла детей и приехала с ними в родительский дом. Села на крыльцо и заплакала. Сижу, реву, от слез захлебываюсь. «Как, — думаю, — теперь буду жить, что дальше делать, как детей кормить?» — А почему вы из города-то уехали? Кто вас гнал? — не могу понять и я причину такого поступка Светланы Егоровны. — Сама сейчас удивляюсь. Просто потянуло: надо домой ехать, и все тут! Сестра моя Роза тоже меня не пускала, ругалась. А перед моим отъездом увидела маму во сне. Мама ей и говорит: «Не ругай ее, пусть едет». Наутро сестра приехала ко мне на сыктывкарскую квартиру и дала 50 рублей на дорогу. А сейчас я уже всю родню собрала в своем доме. Дом-то родительский был старенький, худой, как решето. Как приехали, вначале мы жили у соседей, пока дом отремонтировали. У мамы все мечта была новый дом построить. Потом уже я вот этот дом вместо матери построила, ее мечту исполнила. Семь лет уже, как мужа нету, умер. Он хоть и обвенчался со мной, но постоянно ругался, что я езжу в церковь. В Иб-то ездить отсюда далеко, сорок километров, надо с ночевкой уезжать, а дома я такое большое хозяйство на него оставляла, да и детей тоже. Ему тяжело тут одному было. У него еще пальцев на руках не было, по пьянке отморозил. А я его не слушалась. Сейчас постоянно за него молюсь, батюшка на проскомидии за него на каждой службе частицы вынимает. Через полтора года после смерти приснился мне: идет навстречу радостный и руки протягивает, чтоб поздороваться. Я смотрю, а у него маленькие пальчики отросли. Так наша молитва ему там помогает. А до этого он мне ни разу не снился. Пока мы разговаривали, около нас постоянно крутился девятилетний Ваня, внучок Светланы Егоровны. Он и сам, видимо, многое в первый раз слышал о жизни бабушки. А деда своего и вообще не помнит. Когда тот умер, ему было только два годика. Ваня — шустрый, любознательный мальчишка. Постоянно переспрашивает бабушку, что да как. — Он у меня и молитвы все знает, — говорит про внука Светлана Егоровна. — В августе мы с ним вместе ездили в Антониево-Сийский монастырь. Десять дней он там со мной на все службы ходил, вместе молились, на огородах помогали. — Ну как, Ваня, тебе понравилось в монастыре? — спрашиваю у мальчика. — Понравилось. — Что там тебе понравилось? — Мне там понравилось служить службу. С бабушкой мы служили каждую ночь до двенадцати часов! — Да ты что? — удивляюсь я. — Как хоть ты там служил-то? — Ну, читал молитвы там: «Отче наш», «Богородицу», «Верую». — Трудно, наверное, было по ночам на службах стоять? — Нет, не трудно, — заявляет Ваня. — Если устану, засну около уголка, да сплю потом. Ваня — сирота. Мама у него умерла. Живет он теперь вместе с папой у бабушки. Вместе со Светланой Егоровной живет и второй ее сын, а третьего, Володю, она уже похоронила. Зарезал его местный бандит, когда ему исполнилось сорок лет. О Володе она вспоминает с особой любовью: «Он очень добрый был. Никогда матом не ругался, очень любил зверей, птиц, животных. Был охотником, постоянно пропадал в лесу, носил ягоды и грибы. С животными, как с людьми, разговаривал…» Слезы сами текут из материнских глаз при воспоминании о сыне. Вместе со Светланой Егоровной живут и дети ее сестры Розы. Сама она тоже построила себе домик рядом с домом Светланы Егоровны. Правда, приезжает жить только на лето. Все мужчины в доме Светланы Егоровны холостые, что особенно удручает хозяйку. Она считает, что род ее вымирает по ее собственным грехам и по грехам ее родителей, и теперь вымаливает у Господа прощение и за себя, и за мужа, и за своих безбожных родителей. По молитвам вашим — Я в церковь с 36 лет стала ходить, еще в Сыктывкаре, в кочпонский храм, — рассказывает дальше про свою жизнь Светлана Егоровна. — Когда в Рай вернулась, то стала ходить в Вознесенскую церковь села Иб, к о.Трифону. Убиралась там в церкви, все ему помогала, а была некрещеная. Да и не знала, что мне надо креститься. Как-то прочитала брошюрку о крещении, думаю, и мне надо креститься. Говорю о. Трифону: «Батюшка, окрести меня». — «Как, ты у меня некрещеная?! — удивился он. — Ну-ка, давай быстро молитвы учи!» И я целый месяц молитвы учила. Особенно «Верую» мне трудно давалась. Написала ее на картонку и с этой дощечкой везде ходила. Иду корову доить во двор, беру с собой дощечку и, пока дою, учу молитвы, сажусь картошку чистить, опять перед собой картонку ставлю. Так и выучила. А недавно мне так захотелось найти молитву о Божественной серафимовой любви. Нашла я иконку батюшки Серафима, где он горбатенький с палочкой, и сказала ему: «Отче Серафиме, я так хочу, как ты, любить людей божественной любовью и молиться, чтобы мне Господь такую любовь послал. А у меня такой молитвы нет». Открываю газету «Вера», которая только что пришла, и нахожу эту молитву! Теперь каждый день ее читаю, уже наизусть знаю. Дом на этом месте мне благословил поставить наш старожил Эдуард Александрович Дикоев. Он тоже верующим был, всю жизнь молился, много пострадал от советской власти. Его дом под горой около источников стоит. Он мне сказал, что на этом месте до революции стоял дом у праведного Прокопия. Хороший, верующий человек был, знаменитый на всю округу и богатый. А все родные меня ругали, почему я дом в стороне от дороги строю. Здесь ни летом, ни зимой дороги нет. Зимой такие сугробы наметает, что все 350 метров от центральной дороги до дома по пояс в снегу идти надо. Эдуард Александрович дожил до 92 лет. Он сохранил чудотворную икону Нерукотворного Спаса из визингской церкви. После его смерти мы ее крестным ходом обратно в храм принесли. От нее уже много разных чудес было. Люди при смерти после того, как батюшка молебен отслужит около этой иконы, выздоравливают. Одной маленькой девочке попала бусинка в ухо, когда она играла. Врачи сделали семь операций на голове, хотели достать бусинку, а она только глубже в мозг уходила. Голова у нее очень сильно болела, она облысела вся. И вот перед восьмой операцией, прежде чем ехать в Петербург, родители привели девочку в наш храм, чтобы она исповедалась и причастилась. Ей уже тогда лет семь было. Я девочке на службе перед исповедью говорю: «Вот у нас есть чудотворная икона — Спас Нерукотворный. Ты подойди к ней и помолись Боженьке, попроси, что тебе нужно, только от чистого сердца, и Господь тебе все даст». Ну, она помолилась, исповедалась, вместе с мамой причастились. Батюшка отслужил около этой иконы молебен за ее здоровье. А ночью у нее бусинка из уха сама вышла вместе с гноем. После этого девочка выздоровела. Теперь они постоянно приезжают в наш храм на исповедь. Живут-то они в другой деревне. Девочка стала симпатичная, у нее выросли красивые пышные волосы. А то еще был случай. Один мальчик в футбол играл, мячом по голове его так стукнули, что он сразу упал без сознания. Парализованный в больнице в реанимации лежал. Батюшка молебен перед этой иконой отслужил, поехал, причастил его, и мальчик сразу же пошел на поправку, потом совсем выздоровел и стал ходить. Другой мальчик тоже после падения на голову пролежал две недели в коме, подключенный к аппарату искусственного питания. Врачи сказали, что если еще неделю так пролежит, то аппарат они отключат. Родители узнали, что у нас, в Визинге, есть чудотворная икона, приехали из города к нам, попросили о. Владимира помолиться. Мальчику сразу же после молебна стало лучше, он пришел в сознание, а через неделю встал на ноги и потом совсем выздоровел. Свет в ночи — Светлана Егоровна, а как эта икона попала в Рай? — Когда крест с церкви сняли, храм закрыли, а священника расстреляли, жену его с детьми из дома выгнали. Девять детей, по-моему, у них было. И они потом жили в маленькой избушке, и эту икону они забрали из церкви с собой. А когда их выгнали из избушки, матушка сказала: «Пусть Господь Сам решит, куда эта икона пойдет». Мать у Дикоева в это время как раз приехала на лошади в Визингу. Матушка и отдала ей эту икону. Спрятали ее в сани, чтобы увезти домой. Дом у родителей Эдуарда Александровича был в деревне Горьковской, это где-то километр отсюда, в конце деревни. А потом, когда они с мужем умерли, икону он привез в Рай в свой дом. Источники-то бьют около самого дома Эдуарда Александровича. Он их оборудовал, желоба для них сделал. Там, где они все вместе стекаются, он выкопал пруд, запустил туда рыбу. Но речная рыба в такой ледяной воде жить не может. — А когда умер Дикоев? — Два года назад, после Рождества. Перед смертью лампадка перед иконой сама закачалась. За этой иконой к нему раза три приезжали, просили продать за большие деньги. Он никому ее не отдал. Светлана Егоровна рассказала мне и о дореволюционном прошлом Рая, когда в деревне на самом деле была райская жизнь. Первые жители поселились на Райской горе еще в самом начале XVIII века. Жили богато, держали скотину, сами выращивали хлеб. Земля здесь плодородная, урожаи хорошие. Так, в этом году везде был плохой урожай картошки, а у Светланы Егоровны картошины выросли величиной чуть ли не с дыню. Раньше в деревне были и своя мельница, и кузница, и разные мастерские. Во всех соседних деревнях стояли часовни, люди были верующие, соблюдали заповеди Господни. Вместе отмечали престольные праздники, ходили крестными ходами из одной деревни в другую. Вместе трудились, вместе праздновали и веселились. Не было ни пьяниц, ни ссор. При въезде на Райскую гору на главной дороге построили огромные каменные ворота с аркой — ворота в Рай. А после того, как отступили от Бога, всю деревню раскулачили, крестьян разогнали. Образовали колхоз. Еще в семидесятом году в Раю проживало 200 человек, было восемьдесят дворов. Но жизнь становилась все хуже и хуже, и начались пьянки, драки, воровство, убийства. Сейчас даже поля некому стало пахать. На всю округу остался один тракторист, да и тот пьет. В Раю теперь живут только Светлана Егоровна со своим семейством да еще восьмидесятилетняя Анна — ударница труда и медалистка. Заночевал я в доме у Светланы Егоровны. Домик очень аккуратно построен, в два этажа. На первом сразу же при входе — кухня с большой русской печкой, на которой спит сама хозяйка. Иногда у нее даже времени нет, чтобы раздеться. Так в одежде и ложится на несколько часов, а утром опять на молитву и за свои дела. Постелила мне хозяйка на втором этаже на диване прямо около домашнего иконостаса. Здесь в двух комнатах и спит все семейство. В святом углу постоянно теплится лампада. В деревенском деревянном доме хорошо молиться и спать. Встал я рано, вместе с хозяйкой, помогал ей и ее сестре Розе готовить в русской печке коми шаньги. Когда они управились со скотиной, приготовили еду, мы вместе со Светланой Егоровной и Ванечкой обошли райские места. Спустились до ключей, которые бьют из-под горы, а потом мощной струей текут по деревянным желобам к речке. На их пути Эдуард Александрович сделал купальню в виде часовенки с большой ванной внутри. Купаться я не стал, но ледяной водой умылся и испил обжигающей, бьющей из земных недр райской водички. Около дома Дикоева растут цветы. Проводила меня Светлана Егоровна и до часовни Георгия Победоносца. Она расположена немного в стороне от деревни, на крутом берегу, рядом с красивой излучиной Визинги. Отсюда, с высокого берега, о. Владимир совершает свои полеты на параплане (см. «Вера», N 422). На месте разрушенной до основания часовни остался один большой холм, заросший травой. — А почему часовню здесь построили, а не в деревне? — спросил я Светлану Егоровну. — А вот почему. Когда церковь нашу визингскую решили строить, то, чтобы определить место, пустили икону вот по этой речке и сказали: где остановится, там и будем церковь строить. Икона остановилась здесь. А тут, видите, какая гора крутая. Мужики подумали и сказали: «Нет, у нас сил не хватит груз с речки на такую крутую гору поднимать. Здесь поставим часовню». И построили часовню Георгия Победоносца. А икону пустили дальше, и она остановилась там, где теперь стоит наша церковь. Уезжал я из Рая с грустью. Благодатное, святое место. Почему ж сейчас такое запустение? Хотя… Святость непреходяща. Просто от одних она скрыта, а другим, бывает, Бог открывает глаза. Светлана Егоровна рассказала мне еще об одном удивительном случае. Когда она приехала из Дивеево от Серафима Саровского, то все хотела узнать, что же такое «истинный божественный свет», о котором говорится в молитвах. И вот ночью проснулась от яркого света, которым озарило всю округу. Подумала, что где-то пожар, выбежала на улицу. «Открываю дверь, а мне такой Божественный свет в лицо ударил, что я смотреть на него не могу. Посреди ночи все вокруг белым-бело, как будто в золоте, все такое красивое. Вот после этого я и поняла, что такое истинный свет. Ну как после этого в Бога не верить!» В дорогу Светлана Егоровна собрала мне целую сумку гостинцев, вкусных подрумяненных шанежек. Хоть я и отказывался, зная, что в ее доме и без меня хватает едоков, но устоять не смог. Да и как можно отказаться от такой райской любви, которая ничего не просит взамен, ничего не требует, а только отдает?
