НГ-Религии | Станислав Минин | 11.12.2006 |
Священник в городе и священник в деревне — персонажи, вписанные в совершенно разные социальные контексты. Город — это чувство защищенности, тесная связь с епархией, стабильная и высокая зарплата, внимание СМИ. Город — это нередко и общественное реноме, даже шанс мелькнуть на светских раутах. Село — иная, опасная реальность. Священник не встраивается в сельскую жизнь, он ее организует подчас буквально с нуля. Он не персонаж пасторали, как это часто представляется в СМИ. Это человек, оставленный один на один с хаосом, люмпенизацией и деградацией — сухим остатком распада системы коллективного хозяйства.
«Именно сельскому духовенству доверена важная миссия вдохнуть новую жизнь в угасающую, разрушенную почти до основания русскую деревню», — заявил представитель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата священник Михаил Прокопенко. Схожим образом в Латинской Америке образованный священнослужитель становится организующим звеном сельской общины, совмещая совершение богослужений с врачебной практикой, обучением крестьян грамоте и основам агрономии. Его враги — это латифундист, наркобарон, партизан. Для последнего священник — конкурент в борьбе за умы.
Россия — не Латинская Америка. Там священник — естественная фигура в культурном пространстве деревни. Здесь, после 70 лет маргинализации Церкви, пастырь для села скорее миссионер, «чужак». Он сознательно окунается в хаос, причем вовсе не пассивный, а агрессивный. У него куда больше шансов стать изгоем, пришедшим в село со своими «ненужными» порядками, чем «любимым батюшкой». Вечно пьяный мужик, выносящий иконы из Церкви, — лишь одна из неприглядных картинок этой реальности.
Кадровый кризис в Русской Православной Церкви в первую очередь затрагивает именно деревню. Многие выпускники православных семинарий не горят желанием принимать духовный сан, опасаясь попасть в село по распределению. Куда удобнее, например, преподавать «Основы православной культуры» в школах. Их не привлекает роль «жнеца, швеца и на дуде игреца» в сельской общине, требующая от исполнителя колоссального терпения, недюжинных педагогических способностей и личной смелости. А образ священника с ружьем на пороге храма отпугивает напрочь.
Обстоятельства смерти и служения Андрея Николаева в селе Прямухино — не только объект милицейского расследования, но и повод для более глубокой рефлексии. Речь в конце концов идет не просто о невозможности Церкви осуществлять свое «общественно-полезное служение». И даже не о том, что подвижников в России днем с огнем не сыщешь. Речь идет об элементарной незащищенности человека перед лицом агрессивной реальности. Разбирательство и наказание виновных в конкретном преступлении здесь неизбежно превратятся в полумеру.