Феликс Дзержинский отправлял на смерть с именем Христа на устах
«…Но если мысль и чувство смогут понять жизнь и собственную душу, ее приказы и святости, тогда то же страдание может стать источником веры в жизнь — само укажет выход и смысл всего. И в душу может возвратиться спокойствие — не то спокойствие кладбища, спокойствие трупа, но спокойствие боли и радости жизни. Это спокойствие, которому учил Христос, исполнилось. Боль, несущая освобождение, освобождение его братьев и сестер. Боль его, когда прощал, говоря: не знают, что делают. Ибо знал, верил, что узнают. И сегодня из этой общей муки скорее, чем раньше, может прийти это сказочное королевство, королевство любви и справедливости общей». Это написал не святой апостол и не христианский великомученик. Это строки из письма любимой сестре Альдоне вдохновителя красного террора, кровавого палача Феликса Дзержинского. И автор других документов — тоже он. «О красном терроре На совместном совещании Всечрезвкома, районных Чрезвкомов Москвы, в присутствии Наркомюста и представителя президиума ЦИК’а постановлено: Первое: арестовать всех видных меньшевиков и правых эсеров и заключить в тюрьму. Второе: арестовать, как заложников, крупных представителей буржуазии, помещиков, фабрикантов, торговцев, контрреволюционных попов, всех враждебных советской власти офицеров и заключить всю эту публику в концентрационные лагери, установив самый надежный караул, заставляя этих господ под конвоем работать. При всякой попытке сорганизоваться, поднять восстание, напасть на караул — немедленно расстреливать. Третье: всех лиц, содержащихся за губчрезвкомами, уездчрезвкомами до сего времени, и у которых было найдено огнестрельное оружие, взрывчатые вещества — расстрелять немедленно по постановлению комиссии на местах, а также расстрелять всех лиц, явно уличенных в контрреволюции, заговорах, восстании против советской власти. Четвертое: впредь у кого будет найдено огнестрельное оружие, взрывчатые вещества, кто будет явно уличен в контрреволюции, заговорах, восстании против Советской власти — без проволочек по постановлению губчрезвкомов, уездчрезвкомов — расстрелять. Пятое: бывших жандармских офицеров, исправников — расстрелять немедленно. Шестое: будьте сугубо аккуратны при переговорах с рабочими, крестьянами, солдатами, когда они являются хранителями оружия; с контрреволюционерами их не расстреливать, держать в тюрьме. Седьмое: данный приказ выполнить неуклонно, о каждом расстреле донести во Всечрезвком. Восьмое: за разглашение приказа привлекать к революционной ответственности. Всечрезвком».
+ + +
Словосочетание «памятник Дзержинскому» сливается в одно слово, как «памятник Пушкину». Или почти как. Памятник Пушкину всегда с нами — у ног поэта назначаются встречи, тусуются неформалы, тормозят свадебные кортежи. Но и памятник Дзержинскому, уже давно свергнутый с постамента, продолжает жить в сердцах наших. Он напоминает тяжелую шахматную фигуру, которую опытные игроки двигают с клетки на клетку. Ее то сдают, чтобы не проиграть разом всю партию, то разменивают на равноценную, дабы получить больше маневра на шахматной доске, то двигают вперед, усиливая фланги. При этом игроки используют «памятник Дзержинскому» в одно слово, не отделяя бронзу от личности. А если и вспоминают, кому собственно был возведен монумент, то интерпретируют оригинал по-своему. Одни обвиняют Дзержинского в проведении массовых расстрелов без суда и следствия, в организации системы концентрационных лагерей, приписывают ему авторство ГУЛАГа и Соловков, пренебрегая тем фактом, что пик политических репрессий пришелся все-таки на 37-й год. Другие рисуют облик Дзержинского розовой пастелью, забывая, что рыцарь печальной дамы Революции создавал спецслужбы на основе коллегий ЧК, «троек» и особых совещаний, и обласканные его заботами беспризорники оказывались под заборами в результате все тех же продразверсток и красного террора, за которыми незримо стоял Железный Феликс. Личность Дзержинского вслед за своим же памятником меняет обличья стараниями политических шахматистов, и мало кто задумывается об истинной ее сущности. Между тем она имеет место быть, вырисовывается в приказах и распоряжениях, проглядывает через резолюции на различных документах, намечается характерными штрихами в воспоминаниях современников и становится абсолютно прозрачной через призму личных писем. В Государственном архиве РФ собраны коллекции дел и документов, в которых прячется личность Феликса Дзержинского. В детстве Феликс выращивал бельчат и был двоечником — Личность Феликса Дзержинского, как, впрочем, и любая другая, закладывалась в детские годы, — считают специалисты Института психиатрии, — если человек обладает особенными личностными качествами, а Дзержинский их безусловно имел, то можно смело утверждать, что они сформированы наследственным фактором, средой, воспитанием. У Феликса было полное свободы деревенское детство. Вот как вспоминает о самых, видимо, счастливых годах в жизни Феликса Дзержинского его брат Игнатий Дзержинский (перевод с польского). «…Любимым развлечением Феликса было также хождение на высоких ходулях. Это требовало смелости и ловкости, так как в нашу задачу часто входила ходьба на ходулях даже через корову! …Весело нам было во время еды. Единственно, бедный Феликс иногда был невеселый, видя перед собой нелюбимую им тарелку овсяной каши. А когда был уже взрослым, часто говорил, что единственная пища, которую он не любит, это овсяная каша. …Брат Станислав часто охотился на птиц и зверей. Наш Феликс не принимал участия в охоте, слишком любил он свободу этих лесных жителей. Наоборот, ловля белок и затем их выращивание составляло ему большое удовольствие». Детство кончилось. И Феликс, кстати, рано оставшийся без отца, оказался в Вильно (нынешний Вильнюс), где ему пришлось жить у тетки и посещать гимназию. Учился Феликс скверно. Между тем все его многочисленные братья в дальнейшем, что называется, вышли в люди. Самый старший брат Феликса Станислав стал естествоведом, брат Казимир — инженером, Игнатий — учителем и позднее инспектором и начальником отдела в попечительстве и в министерстве, окончил физико-математический факультет МГУ, младший брат Феликса окончил медицинский факультет в Москве, был довольно известным неврологом и писал научные труды. Сам же Феликс имел более чем посредственные успехи в учебе. Из документов, заботливо сохраненных для нас еще царской охранкой, следует, что будущий рыцарь революции дважды отсидел в первом классе, а восьмой не окончил, получив на руки свидетельство, сообщающее, что «Дзержинский Феликс, имевший от роду 18 лет, вероисповедания католического, при удовлетворительном внимании и удовлетворительном же прилежании показал следующие успехи в науках», а именно: закон божий — «хорошо», логика, латинский язык, алгебра, геометрия, математическая география, физика, история, французский — «удовлетворительно», а русский язык и греческий язык — «неудовлетворительно». Так с двумя двойками в аттестате Феликс и оказался выпущенным из гимназии «с правом поступления на гражданскую службу, не подвергаясь испытанию для производства в первый классный чин». В свидетельстве указано, что выбыл Феликс «по прошению тетки». Архивы хранят ту самую записку, адресованную «Его Превосходительству Господину Директору», в которой «Баронесса Софья Пиляръ фонъ Пильлау имеет честь просить» забрать своего племянника и «выдать его надлежащие документы». Воспоминания же Игнатия проливают еще некоторый свет на случившееся (перевод с польского). «Эпилогом его пребывания в гимназии было шумное событие, происшедшее между ним и учителем Мазиковым, обвинившим Фелька в краже книги из библиотеки гимназии. Это событие окончилось тем, что Феликс в присутствии учащихся сказал по адресу учителей содержавшие истинную правду слова: «Не только ты, Мазиков, сволочь, но и все вы, учителя, являетесь мерзавцами…». Таким образом, незаконченное гимназическое образование явилось, видимо, своего рода увольнением по собственному желанию, за которым стояла необходимость замять скандал. Разумеется, ни на какую государственную службу недоучка Феликс поступать не стал, а с восторгом и присущим всем восемнадцатилетним юнцам максимализмом бросился воевать с правящим режимом. Основатель ВЧК умел шевелить ушами По свидетельству царской охранки, Феликс Дзержинский в свои двадцать лет «имел очень наглый вид». В те годы будущий глава ВЧК был еще очень далек от привычного нам железного образа. Вот как вспоминает о нем жена брата Станислава Дзержинская (перевод с польского). «Приехал он однажды инкогнито под видом старшего брата, инженера Казимира, который в то время имел уже значительную лысину. Каково же было удивление нашей домашней работницы, когда она увидела густой чуб Фелека. Но наибольший интерес проявился у моего лысеющего кузена, который начал расспрашивать Фелека о средстве для роста волос. Тогда Фелек со всем остроумием дал следующий рецепт: «На ночь смазывать кожу на голове нефтью с луком», что кузен немедленно и сделал при большом негодовании своей жены». В то же время революционная борьба уже тогда действительно занимала все мысли Дзержинского, что подтверждается также воспоминаниями Станиславы (перевод с польского). «…А когда я его однажды уговаривала, чтобы он отдохнул от этих дел, то он мне ответил: «Ты не понимаешь, что это является моей жизнью. Если я прекращу партийную работу, то буду как рыба, которую выбросили из воды. Это моя стихия, это мое любимое, необходимое для жизни занятие. А в тюрьмах — это только мой отдых». А после этого разговора, желая меня рассмешить, начал двигать ушами, что ему исключительно нравилось. Но так как он любил со мной пошутить, то и я выступила со своим талантом шевеления носом. Мы так весело спорили, чем труднее двигать — ушами или носом, конечно, смеха при этом было немало, т.к. у Фелека был необыкновенный, свойственный только ему юмор». Железный Феликс был золотым? Передо мной альманах, по-другому не назовешь, напоминающий дореволюционную «Ниву», — многостраничный, качественно отпечатанный, даже листы не пожелтели, в жестком переплете, издание ВЧК. Распространяется по подписке. Полная сочувствия печальная статья на смерть супруги Путилова, призывы бороться с контрреволюцией, разъяснение позиций чрезвычайных комиссий и… расстрельные списки. Чекисты не стесняются, печатают фамилии открыто в столбик: расстрелян за антиреволюционную деятельность, за контрреволюционную пропаганду… В списках — бывший юнкер, бывший полицай, а вот священнослужитель расстрелян за то, что отслужил панихиду по Николаю II, далее вдова кулака — расстреляна за агитацию. Бедная баба, видать, сболтнула что-то на базаре. За «красным террором», за продразверсткой, за подавлением антиреволюционных выступлений, за ликвидацией восстания в Тамбове незримо стоит Дзержинский. Меня в первую очередь интересуют те документы, что написаны его рукой. Содержание бумаг лаконично, сдержанно, почерк ровный, с резким наклоном влево, мало изменившийся со времен молодости. Все документы написаны простым карандашом, убористо, кое-где неразборчиво или зачеркнуто, но разбирать строчки в общем не тяжело. Феликс Эдмундович отнюдь не истерик. Вот документ, включающий одиннадцать пунктов, необходимых, по его мнению, для подавления восстания в Тамбовской области, — количество частей, качество частей, связь с частями… Террор стоит последним, одиннадцатым пунктом, но решительно подчеркнут. Несколько документов касаемо спекуляции. Адресованы т. Ягоде. «На почве товарного голода НЭП, особенно в Москве, принял характер ничем не прикрытой, для всех бросающейся в глаза спекуляции, уже перебравшейся в государственные и кооперативные учреждения и втягивающий в себя все большее количество лиц вплоть до коммунистов. Этому надо положить конец….Надо разработать ряд мер и предложений, а именно: 1. Выселение с семьями из крупных городов и окружностей (лично разработанный план с перечислением городов и районов, с приложением геогр. карты); 2. Конфискация имущества и выселение из квартир; 3. Ссылка с семьями в отдаленные районы и лагеря — колонизация ими болотных районов. Разработать план и определить эти районы; 4. Издание и развитие закона против спекуляции; 5. Наказ судам и т. д. и т. д.» А вот бумага, где просматривается масштаб борьбы. Адресована т. Колевицу. «Дорогой товарищ! Совершенно очевидно, что спекулянты пользуются и будут пользоваться сокращением производства для своих спекулятивных целей и покупать в запас и для перепродажи для огромной наживы. Надо бы заняться выработкой и проведением ряда контрмер как экономического характера, так и прямого административного действия (через ОГПУ)….Я думаю, надо пару тысяч (!) спекулянтов отправить в Туруханск и Соловки». Феликс Эдмундович, как хорошо видно из бумаг, вообще считал ссылки и высылки самым действенным методом борьбы. Выступал он также против кассаций по приговорам, касающимся «уголовного бандитизма и хищений». Призывал к быстрым расследованиям и быстрому же принятию мер. А вот характерный для Дзержинского документ из числа приказов и распоряжений ВЧК-ОГПУ. Гриф «совершенно секретно». «…Прежде всего, об арестах: ни одно лицо, безвредное по отношению к нам, если оно не совершило какого-либо доказанного преступления, не может и не должно быть арестовано ЧК. Второе: раз и навсегда надо покончить с арестами лиц нашего пролетарского класса за мелкие, не носящие государственного характера, преступления, как, например, провоз ½ пуда муки, десятка яиц и пр. Третье: необходимо осторожное и вдумчивое отношение к арестам ответственных советских и партийных работников. Тут ЧК должны проявить максимум такта, максимум понимания, что преступления по должности караются строго, но только при наличии этих преступлений. Мелкая придирчивость, раскапывание личной жизни каждого работника, временами преступления, являющиеся плодом какой-либо склоки, должны быть отвергнуты ЧК, как органами, не занимающимися разбором и слежкой за нравственностью каждого работника. Только доказанные преступления, только такие, не носящие невольный, несознательный характер, а характер злостный, направленный во вред Республике, должны беспощадным образом караться через ЧК. Задачи ЧК теперь еще больше усложняются, чем прежде. Необходимо перейти от прямых действий к повседневной нелегкой охране революции от ее врагов. ЧК теперь должны превратиться в орган всевидящий, за всем наблюдающий и доносящий в соответствующие органы об уклонениях тех или иных лиц или органов. Только в случаях, требующих быстрого, решительного пресечения преступлений, ЧК должны взяться за аресты, высылки и прочее». А вот документ, где рукой Дзержинского написано о расстрелах, направлен против фальшивомонетчиков. Адресован опять же т. Ягоде с пометкой: «Надо спешить. Прошу доложить и по телефону сообщать». «Дать краткую справку, сколько, когда поймано фабрик фальшивых денег. Сколько арестовано лиц, что с ними сделано. Как долго каждая фабрика работала, какие именно деньги, на какую сумму могла выпускать этих денег. Как распространено это преступление? Как поставлено дело борьбы с ним? Кто ведет борьбу в центре и на местах? Какие наши органы изловили эти фабрики. Методы борьбы. Что надо предпринять. Объявить, что ЦИК дал ОГПУ особые полномочия на борьбу с этим преступлением — но не писать каких. Наше право расстрела использовать: 1) для успехов в следствиях; 2) для быстроты расправы — если иначе она не будет гарантирована. Лучше их, конечно, расстреливать по суду — быстро и беспощадно. Наше право расстреливать — это резерв. Надо сговариваться на местах с председателями судов. Поставить себе главной, основной задачей изловить граверов и их уничтожить. Затем не менее важная — это установить связь с Гознаком, Монетным двором и т. д. Безусловно, эти связи с фальшивомонетчиками имеются. 30.III.24 г.» Но имеется в архивах и документ, характеризующий Феликса Эдмундовича как человека благородного, уверенного в своей правоте и в профессионализме подчиненного ему ведомства. Дзержинский решительно и гордо отвергает предложение подослать наемного убийцу к эсерскому лидеру, известному контрреволюционеру Борису Савинкову. Дзержинский уверен, что им самим под силу арестовать Савинкова и доказать его вину. Архивы хранят массу документов по Дзержинскому, который, без всякого сомнения, остается фигурой сложной — неординарной, яркой и страстной. Кстати, весьма любопытный факт из жизни Дзержинского можно найти в книге воспоминаний сына Лаврентия Берия Серго Берии: «Как-то у нас с отцом зашел разговор о Феликсе Дзержинском. Отец высоко отзывался о первом председателе ВЧК как хорошем организаторе. Уже будучи тяжело больным, Дзержинский — отец этот факт подчеркивал особо — сумел в условиях послевоенной разрухи наладить работу транспорта в такой огромной стране. Другими словами, вне всяких сомнений, это была личность неординарная, сильная. Вместе с тем отец рассказал мне об одном поразившем его факте из биографии Феликса Эдмундовича. Огласке его никогда не предавали и впоследствии. — Дзержинский, — рассказывал отец, — был человеком порядочным, но иногда такая внутренняя порядочность, любовь к близким толкали его на необдуманные поступки. Его семья жила в эмиграции, и он решил ее разыскать. В нормальных условиях это желание вполне объяснимо, но Дзержинский уехал, когда решалась судьба молодого государства. Белый террор, вооруженные заговоры, а он все бросил и уехал, не сказав ни слова ни Ленину, ни членам ЦК, и отсутствовал два месяца. Случай беспрецедентный! Как объяснить? Два месяца страна жила без председателя Всероссийской ЧК. Попробовал бы сейчас кто-нибудь такой фортель выкинуть…» С 1917 по 1990 год на территории бывшего СССР, по данным Министерства безопасности России, по обвинению в государственных преступлениях было осуждено порядка 4 000 000 человек, 827 995 из них приговорены к расстрелу. В действительности же жернова ведомства, которое создал и благословил на долгую жизнь Железный Феликс, перемололи в порошок несколько миллионов человеческих судеб. Эсеры, кулаки, священнослужители, купцы. Известны имена лишь немногих. Белый генерал поляк Владислав Наполеонович Клембовский. С августа 1918-го и почти до конца Гражданской войны находился в заложниках у большевиков, затем перешел на их сторону, вел научную работу, был председателем, а затем членом Военно-исторической комиссии. В боях 1920 года не участвовал, но по обвинению в пособничестве полякам был арестован одним из первых. Клембовского держали в Бутырской тюрьме, вот воспоминания одного из заключенных: «В 7-м коридоре была еще одна камера, с номером 72. Она помещалась в конце коридора, на отлете. Имела отдельную уборную. Ее два окна выходили на тюремный двор. В этой камере, за разгром Красной Армии под Варшавой в 1920 году, сидел генерал Клембовский. Чекисты его долго держали в тюрьме без допросов. Генерал объявил голодовку. Явился, хотя и не сразу, полномочный представитель ВЧК. Предложил генералу прекратить голодовку. Клембовский продолжал голодать, кажется, так и умер от голода. Никто ему не помог, никто его делом не заинтересовался». Дзержинский — сестре Альдоне: «…Любовь к ближнему, к своим, эта вечная тоска в сердце каждого живущего к красоте, могуществу и гармонии — велит нам искать выхода и спасения также в самой жизни — и дает этот выход. Раскрывает человеческое сердце всем ближним, не только ближним, открывает его глаза и уши — и дает ему силы громадные и уверенность в победе….А когда придет час конца собственной жизни — можно спокойно отойти без отчаяния, не боясь смерти, благословляя жизнь, и с молитвой в душе к Нему и всем возлюбленным». Редакция благодарит сотрудников Государственного архива РФ за предоставленные материалы и документы.
