Церковь стала серьезным политическим игроком. Она все заметнее претендует на ведущую роль в обществе. В последние дни одним из главных ньюсмейкеров стала Русская православная церковь. Активно обсуждается инициатива руководителя аграрного комитета Совета Федерации Ивана Старикова о передаче РПЦ земель, принадлежавших ей до 1917 года. В центре внимания оказалась и встреча хранителей трона и алтаря — президента Владимира Путина и патриарха Алексия II. И все это на фоне бурной дискуссии о введении в учебные программы предмета «Основы православной культуры», который тем временем уже активно преподается духовно не окрепшим душам в Московской, Смоленской и других областях России. Очевидно одно: РПЦ сегодня сильна как никогда за весь период после октябрьских событий 1917 года. Во главе российского государства стоит человек воцерковленный и всячески свою воцерковленность подчеркивающий. РПЦ имеет мощных лоббистов и в президентской администрации, и в обеих палатах российского парламента. В то же время услышать из уст властей предержащих атеистические сентенции столь же невозможно, как лет пятнадцать назад услышать от членов Политбюро ЦК КПСС призывы укрепляться в вере. Подобное усиление позиций церкви получает неоднозначную оценку и со стороны экспертного сообщества, и со стороны простых граждан. Однако споры об активном наступлении РПЦ и возможных его последствиях ограничиваются, как правило, двумя проблемами. У специалистов в области естественнонаучного знания усиление религиозного компонента культуры (в широком смысле ее понимания) ассоциируется с отказом от прогресса. По мнению Сергея Капицы, «религиозный взгляд на устройство мира — это этап, который остался в прошлом. Невозможно принимать достояние современной науки и совмещать его с догматическим взглядом на устройство мира и божественное происхождение человека». При этом остается неясным, как совмещали свои естественнонаучные прозрения с жаркой и осознанной верой Исаак Ньютон и Блез Паскаль, отец Павел Флоренский и Альберт Эйнштейн? У людей же, далеких от физики, химии и биологии, претензии РПЦ на духовную монополию рождают страхи нового идеологического диктата, при котором идеология коммунизма будет заменена идеологией православизма, весьма далекой от толерантности и плюралистического взгляда на мир. Наступление РПЦ рассматривается гуманитариями также как потенциальная угроза нарушения статей российского Основного закона и в конечном итоге как угроза демократии. И на этот аргумент можно было бы найти немало контраргументов. В таком бастионе демократии, как Британия, существует возглавляемая монархом государственная Англиканская церковь, а по своему фактическому (не формально-юридическому) влиянию институты церкви во вполне демократических Испании, Италии, Польше, Греции не менее сильны, чем аналогичные институты РПЦ. Настала пора признать церковь серьезным политическим игроком и рассмотреть, насколько предлагаемый РПЦ политико-идеологический проект соответствует нынешним потребностям российского общества. Без эффективной рыночной экономики Россия будет обречена играть в догонялки с Португалией и Бразилией. Рыночные реалии признали даже лидеры и активисты КПРФ и более мелких «левых» объединений. Для основной же части РПЦ это не является столь уж очевидным благом. Слышал ли кто-нибудь из уст иерархов одобрительные слова — нет, не о приватизации и либерализации цен, а хотя бы о предприимчивости, личном успехе, богатстве как факторах позитивных? Оценка событий 1990-х годов как «развала великой державы» доминирует в выступлениях церковных деятелей. А ведь именно во многом благодаря демократизации последних десяти лет РПЦ добилась того социального статуса, которым сегодня обладает. Не является церковь и горячим поборником демократии и прав человека, предпочитая тесную унию с государственными институтами всех уровней и направлений. В прошлом году в Москве с большой помпой прошел Гражданский форум. Но церковные институты не приняли в нем серьезного участия, тем самым четко идентифицируя себя как институт государственный, а не гражданского общества. Ключевым понятием в выступлениях иерархов церкви является «возрождение». Обществу предлагается «Золотой век», «Россия, которую мы потеряли», размытый идеал «соборной Руси». Что РПЦ собирается возрождать? Как известно, до секуляризации церковных земель в 1762 году церковь владела тысячами душ крепостных крестьян. До 1917 года православие было государственной религией Российской империи, и Закон божий был обязательным предметом для учащихся. Православная церковь до Петра Великого и после его церковных реформ — это два разных института. Какой из них более богополезный? Известно, что после петровского царствования священника обязывали доносить на пришедшего на исповедь прихожанина, ежели у последнего был некий «умысел». Та же «почетная обязанность» была и у священников в советскую эпоху. Так что же из всего перечисленного выше собираются «возрождать» иерархи РПЦ? Где идеал Руси православной — в эпоху Ивана Грозного, Петра Великого или Николая II? Вопросы не праздные. «Темные страницы» характерны не только для РПЦ. Но нашли же в себе силы церковные институты Испании покаяться за сотрудничество с режимом каудильо Франко. Смогли же европейские католики выработать принципы «теологии после Освенцима» и критически переоценить свою роль в трагедии холокоста. Увы, рефлексия не стала сильной стороной нынешней РПЦ и каяться за сотрудничество с коммунистическим (не просто людоедским, но и атеистическим, между прочим) режимом наши иерархи, сделавшие в советские времена свои карьеры, не хотят. Зато с большой охотой занимаются поиском идеологических противников и с успехом находят таковых в лице конкурентов на своем религиозном поле — католиков, протестантов, «сектантов». Отсюда и церковный изоляционизм, ксенофобия и охранительные тенденции. Отдельная тема — антисемитизм среди духовенства. И если иерархи РПЦ не произносят погромных проповедей, то в книжных лавках православных храмов вместе со Священным писанием нередко можно встретить «Сионские протоколы» и прочие антисемитские экстремистские сочинения. Вопросы веры и принадлежности к той или иной конфессии — сложный личный (даже интимный) выбор каждого человека. В течение всего кровавого XX века россияне платили слишком большую цену за осознание этого права. Возможность ходить в православный храм, мечеть или синагогу должен реализовывать сам человек по подсказке собственной совести, а не мудрого госчиновника или духовного иерарха. Попытка же заменить безбожный атеизм на насаждаемый сверху «православизм» будет иметь только одно последствие — рост атеистических настроений и отказ не от хождений в храм, а отрыв от религии как таковой. Стоит подумать и властям предержащим, и отцам церкви над тем, что благие намерения «воскресить» в людях веру могут стать дорогой в атеистический ад…
