В Багдаде приступил к работе специальный корреспондент «Известий» Сергей Максимишин. Сейчас он — единственный журналист из российских печатных СМИ, работающий в Ираке. А еще полгода назад он был одним из немногих отечественных фотокорреспондентов, которые снимали войну в Афганистане. Мы публикуем первый из серии репортажей об Ираке, готовящемся к новой большой войне. По Багдаду нельзя бродить свободным художником, фотографируя все что вздумается. Багдад — это город на военном положении. К каждому журналисту или съемочной группе прикреплен «гид». Именно он решает, что можно снимать, а что нет. Мой гид запрещает мне снимать осликов и то, как люди подметают улицы. Объясняет: это некрасиво. Приехав в Ирак, журналист должен сделать запрос в Министерство информации, указав объекты, которые он хотел бы посетить. Я составил список из 18 пунктов. Моя программа вернулась из недр министерства через неделю. Все пункты, которые касались армии и нефти, были вычеркнуты. Еще вычеркнули синагогу и родную деревню президента. «Ты должен понять, — говорит мне гид, — страна на осадном положении». Я все понимаю. Есть только два объекта, которые можно снимать безо всякой программы: бомбоубежище, в котором 13 февраля 1991 года 408 человек погибли от попадания двух американских ракет, и детская онкологическая клиника. Я был в бомбоубежище, где в середине потолка и поныне зияет огромная пробоина с развороченной стальной арматурой. Я видел силуэты людей, навсегда впечатанных в обуглившийся бетон. Еще я был в госпитале. Иракцы говорят, что после войны в заливе в стране резко возросло количество онкологических заболеваний. Ссылаясь на мнение международных экспертов, они утверждают, что виной тому применявшиеся союзными войсками противотанковые снаряды, начиненные обедненным ураном. Я не знаю, правда ли это. Но клиника переполнена детьми с диагнозом лейкемия. Рабочий день немногочисленных аккредитованных в Ираке иностранных журналистов начинается одинаково. К 9 утра 5−6 телевизионных групп и столько же фотографов собираются у подъезда Министерства информации. Вырвав из цепких рук изощренной иракской бюрократии разрешение на посещение очередного объекта, мы разъезжаемся по Багдаду, чтобы с наступлением темноты собраться в чайхане. За чаем мы снова и снова «плачемся друг другу в жилетку»: ни у кого из нас нет главного — картины, как Ирак готовится к войне. От безысходности мы с упорством шпионов-профессионалов прочесываем улицы Багдада в поисках примет военного времени, между делом снимая этнографические сюжеты о медном рынке или петушиных боях. Каждый из нас, уезжая в Багдад, ожидал увидеть марширующих по перегороженным баррикадами улицам детишек с «калашниковыми» наперевес, женщин, сменивших чадру на противогаз, суровых мужчин, в ночном дозоре стерегущих город… Единственное свидетельство осадного положения, которое я пока увидел, — зенитка, одиноко стоящая под мостом через Тигр. И все же — Багдад город фронтовой. Вечером, когда отшумел базар, замер перестук молотков чеканщиков, отступила невыносимая жара, люди идут в чайханы. Там напряженно всматриваются в экраны телевизоров и до хрипоты спорят о том, будет ли война. «Войны не будет, — говорит мне старик в „арафатке“, на секунду вынимая мундштук кальяна из беззубого рта. — Они нас боятся. Что это за вояки такие — в прошлую войну никто из нас не видел живого врага. Воюют подло, издалека. Пусть они сюда придут, тогда посмотрим…». Мустафа, услышав русскую речь, подсаживается к нам за столик. Он два года проучился в Волгоградском медицинском институте, сейчас работает чиновником в Министерстве культуры. «Буш — масонская игрушка, — убеждает меня Мустафа. — У них, масонов (масоны живут в Израиле, уверен мой сосед), есть план из трех пунктов: первый пункт — развалить Советский Союз — они уже выполнили. Два следующих — арабы и Китай. Нельзя победить арабов, не победив Ирак. Если мы упадем — под американцев лягут все, как легли разжиревшие нефтяные королевства». Мустафа сдержанно хвалит Путина: умный мужчина, говорит, солидный. Он очень хочет защитить Ирак, но что он может сделать против Буша. Как ты думаешь, спрашиваю я у Мустафы, будет война? — Точно будет, масоны не остановятся. Уже поздно. Берем такси и едем в отель. Магазины, рестораны, море неоновых огней и пробки на дорогах. Багдад — ночной город. Спрашиваю таксиста: «Будет ли война?» «Ишмалла» (Аллах знает), — отвечает таксист. Багдад
