Последнее время много разговоров вокруг возвращения церкви земельных угодий. Словечко к этому делу диковинное прилепили — «реституция». И есть опасения, как бы в «это самое» не вылилась вся затея. Вернуть угодья с крепостными? Помню, где-то году в 92-м, во времена «большой дележки», мне позвонил наш архиепископ и велел отправиться в район, на осмотр земель. Те земли предполагались к передаче в ведение епархии. Разговор был буквально следующий: «Поезжай, посмотри. Нам отдают четыре деревни с окрестными угодьями». И тут я осмелился невзначай ляпнуть: «Как, владыко, прямо с крепостными?» — чем привел архиерея в крайнее замешательство. Последовала долгая пауза, после которой его высокопреосвященство сказали: «Вообще-то нам это не нужно» — и положили трубку. За десять прошедших лет вопрос этот ни разу не всплывал на местном, так сказать, уровне. Я, например, не дождался прихода ко мне местных чиновников с предложением взять пустующие земли для обработки и сельскохозяйственного использования. Сам же, откровенно сказать, тоже не особо шевелился: и без земли забот хватало. Да и какие из москвичей сельхозпроизводители. Мы на своих придомных десяти сотках картошки «два мешка сажали — один выкапывали». Что же касается прихожан, то на приходах в провинции до недавнего времени никого, кроме старушек, не видывали. А они и так батюшке со своих гряд по ведерку принесут. Однако «таперича не то, что давеча», за десять лет столько «россиян» бездомных и бесхозных в Центральную Россию понабилось, что это невиданно. А нероссиян — и того больше. У нас вон таджики босопятые понаберут тепличной пленки по помойкам, палаток понаделают, да и зимуют в лесу с малышами. Круглый год в рваных кедах не по размеру на босу ногу топчутся на рынке у вокзала с протянутой рукой и лопочут по-своему, поди разбери, что надо. Паспортная служба запарилась переселенцев регистрировать. Когда ни придешь к ним, хоть ночью — все у дверей толпа народу. Я для своего пятнадцатилетнего парня второй год паспорт не могу выправить, так и ездит всюду лоб здоровый со свидетельством о рождении. В общем, понаехали. И обсели церкви, обступили площади, вокзалы, подземные переходы, освоили рынки и базары и всюду побираются, от мала до велика. И когда я устал кормить эту ораву и без конца снабжать их нужды церковными деньгами, то решил: пусть-ка они сами себя прокормят. И задумал построить тепличку, чтоб и кормить, и места рабочие создать хоть для некоторых из тех горемык, которых житейское море ежедневно толпами прибивает к нашему всехнему порогу. И вот тут-то выяснилось, что земли нет. Городские земли давно поделены, это понятно. Но и пригороды все распроданы «ими же веси судьбами», всеми правдами и неправдами, под шумок депутатских баталий. И найти клочок подходящей земли с инфраструктурой под теплицу оказалось для меня задачей неразрешимой: желавшие дать не имели прав, а имевшие не хотели или, наоборот, хотели, но слишком много. Так провисла моя идея. Вроде земли наши — давно пустырь, ан хозяева-то есть. И то, что затеяно сегодня под «этим» названием, в действительности имеет название другое: передел собственности на недвижимость. К чему приведет этот передел? Я думаю, все к тому же: новый анонимный собственник займет место прежнего, и только. Битвы «за веру» Однако, говоря о возвращении церкви, а именно РПЦ, «ее собственности», и в частности земельных угодий, надо, я полагаю, предварительно кое-что прояснить. Так сказать, договориться о понятиях. Итак. Во все века, будучи единым организмом, церковь постепенно все более превращалась в организацию по мере развития юридической стороны в отношениях между отдельными своими «субъектами»: епархиями, монастырями и приходами. Не здесь и не сейчас, в рамках газетной публикации, решать, насколько правым, правомерным был путь, по которому пошло развитие внутрицерковных отношений. Выбор — любовь христова или любовь к порядку — людьми, как правило, делается в пользу порядка, так проще. Но став постепенно юридически и дисциплинарно единой, церковь — осознанно или нет — избегала единства экономического. Что, будучи парадоксом, именно помогало ей, уже окоснев до организации, все-таки оставаться живым организмом — телом Христа, — так как возможность корысти в отношениях между начальствующими и подчиненными все-таки не могла стать самодовлеющей. Поэтому, говоря о «собственности церкви», говорим о несуществующем. У церкви никогда не было единой, общей собственности, да и не могло быть, ибо церковь — это сам Христос, нищий проповедник, с которого нечего было взять. Общецерковная собственность — это миф, выдуманный бесноватым Лениным ради заключения церкви в красное колесо большевистского террора. На самом деле церковная «собственность» всегда была достоянием народа. Причем не «вообще народа», а именно общей собственностью людей, составлявших конкретную приходскую или монастырскую (что в принципе одно и то же) общину. Разница заключалась лишь в том, что собственностью приходской общины являлись предметы, ни к чему, кроме богослужения и церковного употребления, негодные, как то: церковные здания, утварь, богослужебные сосуды, а также свечки с подсвечниками, разные тряпки и, конечно, колокола. Отнимая церковные «ценности», коммунисты, святотатствуя (т.е. воруя у Бога), на самом деле грабили свой народ. И, в частности, тех живых и мертвых, кто, совершив свой вклад в церковную ризницу, знал и надеялся, что дорогая вещь, участвуя в богослужении и своей красотой радуя присутствующих, навеки утвердит память его среди живущих. Не то в монастырях: там люди жили, и им, живущим, человеческое было так же не чуждо, как и Божье. Потому и владели монастыри землями, угодьями и прочим: движимостью и недвижимостью. И вот здесь-то и начинаются те «две большие разницы», о которых, говорят, так любят поминать в Одессе. Якобы анонимный собственник Не знаю точно, когда церковь выдвинулась в крупные латифундеры — собственники земли. Думаю, процесс этот происходил постепенно, по мере учреждения монастырей либо на общинных землях, либо за счет княжеских угодий и, позже, царских даров. Есть интересное историческое свидетельство. По-видимому, именно второй способ приобретения земель оказал церкви «медвежью услугу», т.к. уже в XV веке вовсю шла горячая, борительная дискуссия между двумя «партиями», разделившими монашество условно на «подвижников» и «державников». И? как водится на Руси, дело доходило иной раз, может, даже до битв «за веру». Суть же конфликта, экономическая, так сказать, подоплека? и сегодня остается все той же. «Подвижникам» земля нужна была для жизни на ней и прокормления от трудов своих рук. И именно на таких землях были явлены как подлинные чудеса Божьи, так и дивные плоды человеческого гения. Кто побывал на Соловках, Валааме, в Печерах псковских, киевских или хотя бы в Сергиевом Посаде, тот знает, о чем речь. До наших дней дошли легенды о выращенных соловецкими монахами дынях, арбузах и винограде — за Полярным кругом, без теплиц, электричества и современных технических ухищрений — разве это не чудо, пусть и рукотворное? В то же время «державники», каким предстает, например, Иосиф Волоцкий, получив земли в дар «вместе с крепостными», старались путем умножения собственности укрепить свои позиции «государства в государстве» с тем, чтобы иметь возможность влиять на власть. При этом нужно учесть их время: татары, смута, княжеская междоусобица. Каждый хотел, как лучше. Современник Иосифа, православный подвижник Нил Сорский, обличая, указывал на прямое несоответствие монашеских обетов целям приобретения власти и богатства. Вот тогда-то в ответ и прозвучала идея великой Руси как православной державы, во имя национальных интересов которой можно, в том числе, и «погубить душу свою». Так произошла подмена ценностей в русском христианском самосознании. С того времени, и до сих пор задачей христианства на Руси стало не личное достижение каждым из живущих царствия небесного как жизненного исхода, но построение общего для всех православного царства. «Царства Божия на земле» (как выразился один из ныне здравствующих архиереев о сегодняшних «задачах» церкви), для достижения которого «все средства хороши» и можно пожертвовать в том числе самой сутью личного христианского подвига. Тогда-то и началось до сих пор продолжающееся строительство «светлого будущего», а дело личного спасения, как миссии церкви было до этого «будущего» отложено, возможно, навсегда. Нынче, при теперешней власти, сбылась, наконец, вековая мечта «собирателей русских (в д. с. — церковных) земель». Церковь стала единым «лицом». Юридическим. И за этим лицом укрылся тот самый «анонимный собственник» всего имущества, принадлежащего «лицу», в том числе и церковных земель. Обнаружить, кто же этот аноним, не составит труда, если знать, где искать. Современная редакция устава РПЦ любому прочитавшему это поистине иезуитское творение укажет на высшее церковное начальство, как единоличных распорядителей всей полнотой прав на собственность. Что бы ни случилось в монастырях, на приходах, в церковных общинах, братствах и даже в епархиях, с правом на собственность при любых коллизиях происходит «возгонка вверх». Как во времена Уленшпигеля, когда всегда и за всех наследство получал король. Поэтому лично я как христианин и приходской священник, живущий среди народа, ни «за» «реституцию», ни «против», ибо сама эта идея так же бессмысленна, как никогда не существовала «общецерковная» собственность. Возвращать или давать землю можно и нужно тем, кто придет на нее для того, чтобы жить, работать и умереть на ней. А называть это можно «реституцией», или… «хоть горшком…». «ЗЕМЛЮ ХРИСТЬЯНАМ» — никогда? г. Обнинск
