Николай II, бывший император Всероссийский, неделю назад ставший «гражданином Романовым», был арестован 21 марта 1917 вместе с женой и детьми. В его дневниках это событие описано не слишком приметно: «Скоро и благополучно прибыли в Царское Село — в 11 ½. Но, Боже, какая разница, на улице и кругом дворца внутри парка часовые, а внутри подъезда какие-то прапорщики! Пошел наверх и там увидел душку Аликс и дорогих детей…» Это запись от 9 марта по старому стилю, а 10 марта Николай Александрович отчасти успокаивается: «Спали хорошо. Несмотря на условия, в которых мы теперь находимся, мысль, что мы все вместе, радует и утешает…» Легко сделать вывод о полном бесчувствии последнего российского императора: кто-то даже писал, что он отказался от трона так, как будто сдал командование полком. Это неверно: у императора была своя драма, и его поведение в дни февральской революции стало результатом долгого — и мучительного — внутреннего процесса. Слабый человек, наделенный огромным упрямством, твердыми самодержавными убеждениями, чувством чести, фатализмом и огромной любовью к семье, был неспособен изменить ход истории. Россия не может воевать с Германией: архаичная страна не выдерживает целеустремленного, подкрепленного индустриальной мощью тевтонского напора («твердый нож режет дерево» — так сказал об этом Черчилль), и о неизбежной революции в Петербурге говорят с 1915 года. Ее боятся умеренные в Государственной думе, она пугает императорскую родню, и великие князья готовы устроить государственный переворот: царя нужно сменить. А воспитанный Победоносцевым император не может пойти на уступки общественности: он не собирается вводить ответственные перед Думой министерства. Более того, царь готов распустить Думу. Но Николай II не может решиться и на военную диктатуру (кайзеровской Германией в последние военные годы фактически управляли генералы Гинденбург и Людендорф), а русское правительство боится милитаризовать рабочих военных заводов — его пугают газеты. Императора воспитывал Победоносцев, и царь фанатично предан идее самодержавия. В этом отношении Николай II похож на Николая I: тот признавал республику («это честное правление»), но презирал конституционную монархию. Когда император открывал сессию первой Думы, наблюдатели думали, что он лишится чувств; в 1916 году, произнося в Думе речь: «… Призываю Божье благословение на ваши труды», — государь останавливается, запинается и задыхается, его голос дрожит. Царь упрям, но твердости в нем нет. Он верит в совпадения и дурные знаки, он олицетворяет себя с Иовом многострадальным: по словам Мориса Палеолога, во время войны представлявшего в России Французскую Республику, император не выдержал той сверхчеловеческой ситуации, в которой оказался к 1916 году. К моменту отречения Николай II, по словам Палеолога, «давно уже внутренне принес эту жертву и примирился со своей участью». Здравомыслящие люди понимали, что Россию может спасти только царизм: традиционный, устойчивый и в то же время достаточно пластичный строй, все еще сохраняющий престиж в глазах основной массы народа. Однако император отрекся не только за себя, но и за сына (тот был болен, и любящий отец не хотел расставаться с ребенком). Престол не принял и великий князь Михаил Александрович: он не был волевым человеком, власть его пугала, вопрос о будущем государственном устройстве России великий князь отдал на рассмотрение будущего Учредительного собрания. О том, что в результате под угрозой может оказаться его жизнь и жизнь семьи, император, как ни странно, не догадывался. За день до отречения, когда ему сообщили, что Царское Село находится во власти восставших войск, Николай II пожал плечами: «Если революция восторжествует, я охотно откажусь от престола. Я уеду в Ливадию; я обожаю цветы».
