Главной политической, социальной, психологической и даже экономической проблемой современной России является проблема сакрального. К этому термину, обозначающему «святое», «священное» в самом широком смысле, сводятся нити всех нерешенных и нерешаемых вопросов, всех коллизий, всех бед и всех успехов. А раз так, то мы обязаны внимательно вдуматься в смысл этого понятия. Что такое сакральное? В обыденной жизни человеческая душа дремлет, вяло растекаясь по множеству бытовых проблем, следуя за инстинктами тела, ищущего, где теплее, комфортнее и слаще, или императивами холодного рассудка, непрерывно вырабатывающего жесткие стратегии, направленные в конечном итоге к тому же достижению индивидуального телесного комфорта с приятной эмоциональной окраской. Душа сегодня холодна и фрагментарна, расслаблена и, как правило, пуста. Даже ночью, когда мы ныряем в сновидения, узы тела и рассудка держат нас в темнице обрывков дневных проблем, низких желаний и плоских перверсий. Душа не сознает себя в таком ритме и уныло тащится от рождения к смерти, почти не напоминая о себе. Но есть и исключения: душа может пробудиться, воспрянуть, восстать, развернуться на всю свою солнечную глубину. Это как землетрясение, мгновенная вспышка, ни с чем не сравнимое горячечное острое чувство. Сакральное — это момент пробуждения, точка кипения души. В древних цивилизациях сакральное пропитывало все уровни жизни — от обрядов и культов до политики, ведения хозяйства и быта. Потому что древние имели весомую крупную душу — всеобщую и безмерную, мировую, — почитали ее, старались проживать жизнь в онтологическом бодрствовании и интенсивном восприятии окружающего бытия. Сакральное смотрело на древнего человека со всех сторон — звездными глазами ночного неба, водами ручьев и ключей, травами и деревьями, зверями и птицами, другими людьми, предметами культа и повседневной жизни («ангел простых человеческих дел» Н. Клюев). Сакральное внушало ужас и восторг, трепет и нежность, увлекая человека в многомерные миры интенсивного внутреннего бытия, с виражами и пропастями, с парением и падением. Сакральное никогда не было однозначным, не измерялось шкалой «хорошо-плохо», «приятно-неприятно», «выгодно-невыгодно»; оно заведомо по ту сторону противоположностей — движение к раю обнажает ад, интерес к аду заставляет задуматься о рае. Но рай и ад — элементы развитых рационализированных религий: первичный опыт сакрального лежит вообще вне этих категорий, это просто сверхинтенсивный поток внутреннего бытия души, ее света и ее тьмы, пробивший плотину рутинного, полумертвого, механического существования. Опыт этот не поддается моральной оценке: он либо есть, либо его нет, он не бывает ни благим, ни злым, это рождение — человек появляется на свет, и это факт, а кем он станет, сколько проживет и чем кончит, заведомо предсказать невозможно. В соприкосновении с сакральным душа просто рождается, это начало, а как сложится ее дальнейший путь, как она будет двигаться в этом новом интенсивном пространстве — и будет ли двигаться вообще, — никто не знает. Смысл современности состоит в десакрализации мира, в «расколдовывании мира» («le desenchentment du monde»). Программа западноевропейской цивилизации уже многие века состоит в последовательном геноциде души, очищении человеческого бытия, цивилизации, науки, культуры и даже религии от малейших признаков сакрального. Сакральное осмеивается, приравнивается к предрассудкам, опровергается, разоблачается, уничтожается. С каким внутренним превосходством и снисходительностью мы смотрим на аборигенов Австралии, склоняющихся в трепете перед кристалликами кварца, или на нищих индусских факиров, прокалывающих себе торс за горстку монет вязальными спицами… Западный человек изгнал свое собственное сакральное из своей жизни и отныне «получил право» смеяться над «отсталостью» остального мира, «цивилизовывать» и эксплуатировать его. Сегодня Запад приступает к завершающей стадии «расколдовывания мира» — к глобализации. Запад перестает быть только Западом, он хочет стать глобальным, а значит, сакральное подлежит испарению во всех уголках мира — там, где оно еще осталось. Да, у народов слаборазвитых и вообще неразвитых стран мало денег, нет памперсов и кондиционеров. Но зато у них осталась душа, и мир, видимый через фокус души, вполне заменяет им искусственные и плоские, фиктивные по сути, блага западной цивилизации. Один раз посмотреть на священный восход солнца над Замбези глазами африканского колдуна достаточно, чтобы сказать о себе «я прожил жизнь». Душа открывается во все стороны — вглубь, вширь, ввысь, вовне и вовнутрь, и в черном человеке рождаются звездные искры, и темный эшелон сумрачных божеств проходит сквозь его нежно-бледно-розовый мозг цвета вскрытого кокосового ореха, обезьяны пронзительно орут в его душе, и перья несуществующих птиц гладят напряженные нервы. Увидеть Замбези и умереть… «Новый мировой порядок» намеревается всерьез покончить со всем этим. И что делать теперь России? Это не ново, десакрализация идет у нас не одно столетие. Ужас начался еще в XVII веке как раз Великим постом, когда патриарх Никон ввел церковные новины. Хотел ли он того, что получилось, нет ли, но факт остается фактом: на соборе 1666−1667 годов Святая (сакральная) Русь была упразднена, мы встали на западный путь, приступив к геноциду души, русской народной души (сам Никон тогда же и был низвергнут окончательно). И до Петра было уже рукой подать. Но сакральное жило в народе, пряталось, шло на добровольные гари в Палеостров, скрывалось в скитах, бегах, норах, преданиях, сказаниях, сказках. Оно жило в сердце русского человека, опьяненного душой, унесенного духом священных невидимых вод. Мало-помалу сакральное стало давать о себе знать. В XIX веке оно начинает смутно шептать в славянофилах и народниках, в тщательных собирателях народного творчества и путаных национальных сектах, в художниках и композиторах, в Достоевском и Константине Леонтьеве. Сквозь внешнюю оболочку отчужденной романовской системы и казенного православия стали проступать истинные энергии Руси, живые узлы души ее. Вылился этот порыв в большевизме, платоновский Чевенгур стал странной и невнятно сладостной инкарнацией Невидимого Града. Вопреки сугубо рациональной материалистической схоластике большевики открыли совершенно иные шлюзы — и воды сакрального хлынули со всей их невероятной силой. Сталинский период более напоминает Древний Вавилон или Персию с сакральными царями, торжественными процессиями, головокружительными монументами. Странная смесь архаического, древнейшего, донно-душевного и рассудочного, прагматического, технически оснащенного. Советский период нельзя оценивать плоско: он явно имел свою сакральность, которая, однако, постепенно выдохлась, испарилась, ведь зафиксироваться в столь противоречивой и внешне материалистически-атеистической теории тонкому опыту глубинного восприятия мира было чрезвычайно трудно (трагичные судьбы Платонова, Клюева, Устрялова, Павла Васильева и тысяч других выразителей советской неосакральности показательны). Остывание советской души началось в 60-е, а закончилось только вчера. От СССР осталась бледная разлагающаяся туша КПРФ, экспонат морга идеологий. Но что же делать сегодня России? Опустить руки? Устраниться от проблемы? «Действовать по обстоятельствам»? Отчаянно вписываться в «золотой миллиард»? Поставить останки сакрального по дэмпинговым ценам в Европу вместе с нефтью и газом? К этому призывают либералы, аналитики, реформаторы, СМИ и шоу-бизнес. Чтобы федеральные округа стали надежными истинными скрепами страны, а не новыми синекурами для второсортных чиновников, чтобы спецслужбы ловили бы врагов и шпионов, а не «крышевали» жуликов и разбойников, чтобы консервативная идея была бы горячей и живой, а не бледным недоумочным уродством, искусственно наляпанным трясущимися от ужаса либералами, чтобы хозяйство процветало бы, нам необходимо вернуться к сакральному порядку во всей его полноте и объеме. Русская нефть и русский газ сакральны, они не должны принадлежать кучке сомнительных олигархов с кривыми, испуганными физиономиями или извилистым гладкобедрым чиновникам. Это часть национального бытия — в нефть вложили свою энергию миллиарды древних живых существ, да, они сгнили, но ничто живое не исчезает бесследно — их жизнь питает сегодня прожорливые желудки машин. Газ тоже не сам по себе — есть мистерия газа, не случайно его открыли алхимики (Ван Гельмонт), героические носители сакрального в остывающей Европе. Россию спасет только революция, сакральная, тотальная революция, сотворенная солнечными земными крайними энергиями пробудившейся души.
