 |
| Фонд стратегической культуры | Юрий Рубцов | 02.12.2006 |
Вот и маршал Г. К. Жуков: его земной путь пресекся более тридцати лет назад, а мы до сего дня продолжаем «открывать» его. Открываем не только потому, что время распахнуло темницы секретных архивов и востребовало ранее замалчивавшиеся, непричесанные свидетельства людей, близко стоявших к маршалу.
Другим стало само российское общество. И многие казавшиеся хрестоматийными факты из жизни Жукова, его дела, поступки, нравственная позиция видятся иначе, а подчас диаметрально противоположно тому, как они виделись при его жизни. Процесс переосмысления наследия полководца будет долгий и непростой, и каждое новое поколение будет переживать его по-своему.
Образ Георгия Константиновича Жукова вновь востребован современной Россией, отходящей от летаргии беспамятства последних полутора десятилетий. В его патриотическом служении Отечеству мы ищем и находим те духовные опоры, без которых невозможно возвращение чувства национальной гордости, осознание роли России и русских в мировой истории.
Несправедливая опала не раз настигала его при жизни, преследовала и после кончины. Фигура Жукова обрастала легендами, его лик, начиная с 90-х годов прошлого столетия, рисуют на своих знаменах различные политические силы. Георгий Константинович и по сей день в центре общественного внимания. Одни пытались и пытаются предъявить ему счет за огромные жертвы войны, другие — куют его из стали. А нуждается ли полководец в идеализации? Нет, скорее во вдумчивом внимании, беспристрастном взгляде на его навечно оставшуюся в мировой истории сложную и противоречивую фигуру. Он ждет не суда, а понимания.
Он почти во всем был первопроходцем, новатором. В Берлинской операции при штурме Зееловских высот маршал ввел танковые армии в сражение вопреки канонам оперативного искусства — до завершения прорыва тактической зоны обороны стрелковыми частями. И до сих пор его кое-кто высокомерно обвиняет в этом отступлении от классики войны. Полководец, однако, не стал цепляться за формальные требования. Он видел, что от Зееловских высот и до окраин Берлина противник организовал сплошную оборону и выход пехоты на оперативный простор, как в других операциях, не просматривался. Придерживайся Жуков слепо канонов военного искусства, пехоте пришлось бы медленно, с огромными потерями прогрызать полевую оборону, а танкистам затем входить в огромный город, где каждый дом фактически был крепостью. Здесь без пехоты, которую положили бы еще на подступах к Берлину, танкам было не пройти, немцы бы их просто пожгли.
Маршала нередко обвиняли и обвиняют в том, что его не волновала цена победы. Со ссылкой на некие воспоминания Эйзенхауэра утверждается даже, что Жуков, жалея танки, первой через минные поля пускал пехоту. В чрезмерных, неоправданно больших потерях Георгия Константиновича упрекали и некоторые военачальники. Что здесь сказать? В отношении «разминирования» людскими телами противотанковых минных полей — такая чепуха, что за критиков неудобно. Ведь такие мины взрываются при нагрузке не менее 200−250 кг, а с таким весом не найдешь ни сапера, ни, как остроумно заметил генерал армии М.А. Гареев, даже начпрода. Если какой-то разговор на эту тему и был, то Эйзенхауэр явно что-то напутал, а ненавистники Жукова обрадовались поводу лишний раз куснуть полководца.
На вопрос о потерях есть более содержательный ответ. Так, в Московской наступательной операции (1941−1942 гг.) безвозвратные потери войск Западного фронта (командующий — Г. К. Жуков) составили 13,5% от общей численности, а Калининского фронта (командующий — И.С. Конев) — 14,2%. В Висло-Одерской операции (1945 г.) 1-й Белорусский фронт (Жуков) потерял 1,7% личного состава, а 1-й Украинский (Конев) — 2,4%.
Маршал Р.Я. Малиновский, меняя Жукова в 1957 г. на посту министра обороны, не преминул бросить вслед своему предшественнику обвинение все в той же жестокости, стремлении побеждать «любой ценой». Возьмем, однако, для сравнения операции заключительного этапа войны, где оба полководца находились в одинаковом положении командующих фронтами. И оказывается, что потери 1-го Белорусского фронта Жукова в Берлинской операции были в несколько раз меньше, чем у 2-го Украинского фронта Малиновского в Будапештской.
Сошлемся еще на один любопытный документ из истории Московской битвы. Командующий Западным фронтом Жуков упрекает командующего 20-й армией небезызвестного генерала А.А. Власова за большие потери при прорыве вражеской обороны. Он требует атаковать врага не по дорогам, не в крупных населенных пунктах, хорошо оборудованных инженерными заграждениями и насыщенных огневыми средствами, а применяя обходы и окружение, которых немцы боятся. Тогда резюмирует Жуков, и боевые задачи будут выполнены, и людей удастся сберечь. Это ли не лучший ответ на обвинения полководцу в стремлении добиться успеха «любой ценой»!
Да, наверное, и Жуков не все сделал, что мог, для сохранения людей. Но именно ему, как никому другому, была известна тяжесть командирского решения: кого, сколько и в какой момент посылать в бой. Большинство критиков Жукова меру такой ответственности не знают, а сами и уж добровольно такой гнет на себя не возьмут. Это не то что критиковать других.
Жуков был сполна одарен отличительной чертой русского офицера — благородством по отношению к поверженному противнику. Ненавистный враг сразу переставал быть таковым после победы над ним. Военный фельдшер Лидия Захарова, состоявшая в охране маршала, рассказала одному из биографов Жукова об эпизоде, имевшем место на банкете в Карлхорсте сразу после подписания Акта о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. В разгар празднества Георгий Константинович подозвал Захарову, выполнявшую роль официантки, и приказал: «Возьми бутылку водки и хорошей закуски, отнеси Кейтелю…»
Германский полководец, вспоминала Захарова, сидел в отведенном ему помещении крайне подавленный. Ее приходу весьма удивился, а на слова, что, мол, маршал Жуков прислал ему ужин, не нашелся что ответить, только пробормотал по-русски: «Спасибо…»
А вот еще один вроде бы мелкий факт, но тоже высвечивающий подлинную натуру Жукова. В сентябре 1941 г., когда он находился на Ленинградском фронте, на нашу сторону перешел немецкий солдат, давший ценные сведения. О них командующий фронтом доложил Сталину, после чего получил рекомендацию — перебежчика допросить с пристрастием и расстрелять. Жуков позволил себе пренебречь «добрым» советом Верховного, он приказал отправить солдата в лагерь для военнопленных, как добровольно перешедшего на сторону Красной Армии.
Нуждается ли Жуков в идеализации? Нет и еще раз нет. При всем величии полководческого таланта он был человеком со своими, в том числе серьезными недостатками. Бывал и груб, и жесток, и несправедлив. Излишняя скромность и выдержанность никогда не были сильными сторонами Георгия Константиновича. В армии хорошо знали о его склонности к импульсивным решениям. Еще и сегодня нет-нет да вспоминается ветеранам легендарная «жуковская тройчатка», с помощью которой подчас в мгновение ока решалась судьба офицера, а то и генерала: снять с должности, снизить в воинском звании, уволить со службы (бывало, и без пенсионного обеспечения).
Адмирал флота Советского Союза Н.Г. Кузнецов с обоснованной обидой вспоминал, как в феврале 1956 г. министр обороны Жуков «в течение 5−7 минут в исключительно грубой форме объявил… о решении снизить меня в воинском звании и уволить из армии». Не захотел министр разобраться, что в тяжелом происшествии с крейсером «Новороссийск», ставшем поводом для расправы с адмиралом, прямой вины Кузнецова не было.
Свое особое мнение о Георгии Константиновиче имел и генерал армии Г. И. Хетагуров. По крайней мере, свое неожиданное понижение в 1944 г. с должности начальника штаба армии до командира дивизии он связывал с крутым разговором, который произошел у него с заместителем Верховного Главнокомандующего Жуковым.
Свидетельства людей, 6лизко знавших маршала, говорят о том, что многие негативные проявления его характера были все же не отражением его натуры, а объяснялись нервными срывами, шедшими от сложности обстановки, от недоработок окружавших его людей, наконец, случались просто по причине неважного самочувствия. Каждый из нас помнит такие моменты в жизни, за которые потом стыдно.
Кстати, маршал в своих мемуарах нашел мужество признать неправоту в таких случаях. И что очень важно, он не держал зла на людей, даже его обидевших. Того же Георгия Ивановича Хетагурова он чуть позднее представил к званию Героя Советского Союза. Раз заслужил человек, то должен быть награжден, а личные отношения с ним — в данном случае дело десятое.
Чаще же всего вспышки жуковского гнева коренились в поведении подчиненных. Вот свидетельство Главного маршала бронетанковых войск А.Х. Бабаджаняна: «Маршал Советского Союза Г. К. Жуков по характеру крутой. Но беспричинно он никогда не грубил… Он любил людей храбрых и деловых, энергичных и смелых. К трусам и бездельникам был беспощаден, непримирим к безответственности и легкомыслию».
Воистину медвежью услугу оказывают его памяти слишком ревностные поклонники Георгия Константиновича, которые готовы протестовать и возмущаться по поводу любого, даже незначительного замечания в его адрес. А порой за излишне ревностными выступлениями в защиту Жукова таится заурядное лукавство.
Мне довелось стать свидетелем того, как на одной из международных научных конференций выступал бывший заместитель начальника Главного политуправления СА и ВМФ. Он яро ополчился на тех псевдоисториков, литераторов и публицистов, которые линчуют нашего национального героя. Эту защиту маршала от нападок можно было бы только приветствовать, если бы не одно обстоятельство: оратор ни словом не обмолвился о той постыдной роли, которую в свое время сыграли армейские политорганы в травле Жукова. И тем более не повинился за своих коллег в содеянном. Расчет делался на короткую память людей. Но я наблюдал, как собравшиеся в зале фронтовики, слушая незадачливого «адвоката», крепко «прикладывали» политорганы за то, что творили они с Жуковым и с памятью о нем. В искренность выступавшего им верилось слабо.
Заботиться об историческом здравомыслии соотечественников, особенно молодежи, — наш общий долг. Отстаивать правду о Великой Отечественной войне, о нашей Победе над фашизмом, подвергаемой в последние годы непрерывным нападкам, нам помогает жизненный и воинский подвиг Жукова. Но, отдавая дань памяти Маршалу Победы, не следует и терять чувство меры.
Не раз доводилось слышать предложение о посмертном присвоении Г. К. Жукову воинского звания генералиссимус. При жизни, считают уважаемые ветераны, маршалу недодали положенной ему славы, и с этим можно согласиться.
Но рассудим без лишних эмоций: что добавит новое, посмертно присвоенное (кстати, и не предусмотренное ныне действующим законом) звание к поистине всенародной славе полководца? В то же время скольких настоящих героев помнит народ из тех, кто вовсе не отмечен высшими чинами? Ибо по делам, а не по вензелям на погонах судит история. Присвоив же Жукову через тридцать лет после его кончины даже самый высокий чин, мы скорее сослужим службу не ему, а его былым гонителям. И сами заретушируем в памяти потомков ревниво-завистливое отношение к маршалу высших политических кругов, включая Верховного Главнокомандующего Генералиссимуса Советского Союза И.В. Сталина. Оно — это отношение — было, и о нем мы, наши дети и внуки должны знать и помнить.
История воздала каждому по заслугам. Величественная фигура Жукова — навечно в памяти народа, а его хулители обречены на славу Герострата.
Образ полководца, память о нем служат консолидации нашего общества. Сплачиваться вокруг имени маршала мы зовем не для разрушения (политтусовка может не беспокоиться), а для созидания: патриотический потенциал личности Г. К. Жукова с его беззаветным служением Отечеству раскрыт еще далеко не полностью.
