В небольшом театре при концертном зале «Академический» Алексей Рыбников восстановил спектакль «Литургия оглашенных», поставленный им в 1992 году и прекративший свое существование в 1995-м. Спустя десять лет спектакль скорректировал имя. Теперь он называется «Мистерия оглашенных», но не изменил художественного языка. Комментирует Марина Шимадина. Алексей Рыбников задумал своих «Оглашенных» в доисторические восьмидесятые. Композитор начал собирать фрагменты из текстов Библии и протопопа Аввакума, Достоевского и Бердяева, Хлебникова и Ахматовой, Махабхараты и шумерской клинописи. На их основе он хотел создать спектакль о духовных путешествиях нашего современника в рай и ад по подобию «Божественной комедии» Данте. Премьера спектакля, в котором господин Рыбников выступил не только композитором, но и автором либретто, режиссером и сценографом, состоялась в 1992 году. В 95-м спектакль успел прокатиться с гастролями по Америке, после чего прекратил свое существование. Спустя десять лет после первой премьеры, став художественным руководителем «Академического», Алексей Рыбников решил возобновить свой спектакль. Новая версия получила название «Мистерия оглашенных». Оно и правильно, литургия ведь все-таки церковное действо, а мистерия — жанр средневекового площадного театра, в котором разыгрывались сцены из Ветхого и Нового Завета. Оглашенными же в церкви назывались еще не крещенные люди, впервые услышавшие Слово Божие. Такими темными и непросвещенными автор спектакля, видимо, считал не только героев спектакля — зэков, но и зрителей, до которых он пытался донести сразу весь духовный опыт человечества, свалив в одну кучу царство теней из шумерской клинописи и видения библейского Небесного Иерусалима, круги Дантова ада и мистические прозрения русских поэтов-символистов. Такой подход был типичен и извинителен для перестроечной эпохи, когда после долгого дефицита духовной литературы на читателей обрушился поток самых разнообразных откровений, которые, естественно, жадно глотались без разбора и вперемешку. Теперь было бы неплохо его как-то структуризировать. Попытка создать в театре глобальную картину мира, утрамбовав в один спектакль историю жизни и смерти человека, историю советской лагерной России и образы ада и рая разных религий обречена на поверхностность и крайнюю степень обобщения и популизма. Если в неполные два часа сценического действия втиснуть духовный опыт двух десятков (!) авторов — представляете, что останется от каждого? Общее место. Обращаясь сразу к универсальным вещам и избегая конкретики, режиссер обречен изъясняться штампами. Женщина — это шаль, лампа под абажуром, мягкость и нежность; Ангел Света — естественно, белые одеяния, светлый взгляд и трубный глас; силы тьмы — натурально отморозки из отморозков, вылезают из огненной преисподней, орут, визжат и брызжут слюной. Этот сто лет как устаревший театральный язык подается зрителям как откровение, с необычайным пафосом, от которого мы уже немного успели отвыкнуть. Говорить серьезно о серьезном можно, наверное, и сегодня; вопрос в том, как говорить. Единственным современным элементом постановки выглядят разнообразные световые и сценические эффекты. Используя лазеры, дымовые машины, проекции и ткани, режиссер и художник Владимир Кулагин из ничего создают колючую проволоку вокруг лагеря и адское пламя, небесные светила, парящие в воздухе кресты и светящийся тоннель, навстречу которому герой уходит в финале. Лица актеров, выхваченные из темноты светом свечи, заставляют вспомнить картины Рембрандта, а озаренные каким-то потусторонним светом фигуры выходцев из ада — живопись Босха. Вырастающий же до невероятных размеров темный силуэт дьявола и вовсе нагоняет на зрителей неподдельный ужас. Световые контрасты в сочетании с выразительным аудиорядом — тут звуки природы, шумы, скрип, грохот, вой, какие-то космические гармонии и православное пение — действуют почти на физиологическом уровне. Поэтому эпизоды, лишенные слов, в спектакле безусловно лучшие. Благодаря им вы выйдете из театра по крайней мере оглоушенными.
