 |
| Радонеж | Антонина Арендаренко | 01.12.2006 |
Корр: Павел Семенович, не скрою, когда увидела в одном из журналов анонс о съемках фильма, испытала некоторое недоумение с легкой примесью раздражения даже. Подумала: «Уже и до монастыря добрались, что нового они могут сказать о нем и вообще зачем снимается этот фильм?» На днях я посмотрела его, к сожалению, с плохой копии, но, кстати, это тоже определенный знак признания: фильм быстро раскупают…
П. Лунгин:… И все же советую, посмотрите его в кинотеатре. В зале, когда чувствуешь эмоции людей вокруг, появляется некое ощущение соборности…
Корр: Наверняка. Зато, мне кажется, я поняла, зачем снимался этот фильм-притча. И тема уже не вызывает удивления, хотя раньше казалось, что лишь литературе под силу передать глубину переживаний человека, как и молитву тоже. И в то же время здесь нет назидательности, во всем мера. Удивило только, что именно Вы взялись за эту тему. Скорее ожидала бы это от Михалкова, Бурляева, но Лунгин — автор «Олигарха», «Такси-блюз», «Свадьбы»?…
П. Л. Это правда, мои фильмы кажутся очень разными. Но на самом деле все они подчинены одному единому стремлению: я старался увидеть, как просыпается душа в человеке. Помните таксиста в «Такси-блюз» или мальчика-антисемита в «Луна-парке"…Понимаете, меня всегда волновало, что это за сила такая? И завораживало, как это происходит? Вот смотришь на человека, ну животное почти в каких-то проявлениях, нет в нем ничего высокого. И вдруг что-то начинает шевелиться и даже часто против его воли! Он сопротивляется, сам не понимает, и, тем не менее, какая-то внутренняя сила заставляет его совершать поступки, не выгодные ему. Вспомните «Свадьбу», когда герой фильма вдруг поднимается — не побоюсь сравнения! — почти до уровня «Идиота» Достоевского. Он готов идти в тюрьму только, чтобы усыновить чужого ребенка. Правда, эти движения души были в прежних работах словно замаскированы, прикровенны. Где в комедию, как в «Бедных родственниках», где под видом народного разгульного трагифарса, как в «Свадьбе». Где под драму, как в «Олигархе». Но главное для меня всюду то, что происходит с душой человека? В «Острове» он должен убить своего друга близкого, и как это отозвалось в его судьбе и в нем самом? Поэтому для меня путь к этому фильму абсолютно закономерен. Просто я молодой режиссер, вы будете смеяться, но это так, я начал снимать только в 40 лет. И к «Острову» я шел 16 лет.
— Возраст зрелости вообще-то.
— Возраст зрелости, но все же мне нужно какое-то было время, чтобы говорить о тех вещах, которые хранятся в каждом из нас глубоко внутри, и говорить на адекватном им языке. При этом для меня было очень важным, что «Остров» — не назидательный фильм. Понимаете, что, на мой взгляд, губит многие православные фильмы? Это олеография, раскрашенный учебник закона Божьего. А в моем понимании «Остров» — фильм не церковный, он о вере, о Боге. Это фильм о смятении души, о серьезной борьбе, которой проникнута жизнь монаха. О том, какими существенными для каждого из нас вопросами заняты люди, которые творят молитву на пустынном острове. О сути христианства, как пути покаяния и ощущения боли окружающего тебя мира как своей собственной. И это фильм о мятущейся душе, которая всю жизнь искупает преступление, которого по сути человек этот не совершал. Думаю, что всем перечисленным «Остров» отличается от большинства тех фильмов, которые принято считать православными. Впрочем, это мое мнение, знаю, что есть и другие точки зрения на него. Одно бесспорно, такое кино вообще не терпит благостности, оно требует такого уровня энергии, который сопоставим с тем, что делается в душе у человека. Помните известную формулу Достоевского о том, что добро борется со злом, а поле битвы — сердце человека.
Корр: В начале беседы мы говорили с вами о том, что зритель уже оценил фильм тем, что им живо заинтересовался. Однако не секрет, что художественный вкус многих основательно подпорчен бесконечными «мыльными» сериалами. А молодежь так и вовсе с трудом формирует его. У вас нет опасений, что серьезный кинематограф вскоре останется только для очень узкого круга избранных? Может, отсюда и частичное неприятие «Острова»?
П. Лунгин: Да так всегда и было. Хотя, конечно, сейчас более чем когда-либо людей как бы «подсаживают» ну как, скажем, на какой-то тип жевательной резинки или колбасы, точно также их подсаживают на низкопробные фильмы и сериалы. Человеку свойственно идти по линии наименьшего сопротивления. Ведь на чем выиграл в свое время Макдоналдс? На том, что жевать почти не надо, булочка мягенькая, котлетка слабенькая.
— Сколько не говорят, что вредно, все равно…
— Жевать легко и точно также людей подсаживают на теле- и кинопродукцию, где жевать не надо. Это очень жалко, очень печально. Причем это часто делают люди, которые сами этого не смотрят.
Корр: Тем более достойно уважения, что все-таки еще снимаются вот такие фильмы — далекие от конъюнктуры, фильмы для людей, размышляющих, взыскующих истины. В то же время сейчас большой интерес к жизни Церкви. Но интерес порой односторонний и он у вас в фильме отразился, когда человек, действительно, жаждет чуда, но в то же время совсем не хочет молитвенно трудиться над его осуществлением. Суровый диагноз нам, как мы много говорим о православии, а на поверку часто не умеем и не хотим в нем жить и спасаться.
П. Л Я думал об этом. Кстати, о восприятии зрителей. Конечно, есть люди, у которых фильм вызывает прямо-таки злобное неприятие, активное. Но это значит, что он их тоже задевает, тоже видимо, какие-то мятущиеся души по-своему. Потому что даже эта гневная возмущенная реакция говорит о том, что в человеке происходит работа, осмысление. Главное, чтобы не было равнодушия, мне кажется. Конечно, и для меня эта работа была как прыжок в холодную воду. Акт внутренней решимости на грани отчаяния, и я абсолютно сознавал, что иду перпендикулярно общему движению и потоку, без, так сказать, дорожных знаков и разметки. Но было непреодолимое желание, даже потребность высказать свое понимание сути православия. Хочу, чтобы меня поняли правильно, я эгоистически делал этот фильм, в огромной степени для себя. Если что и удалось, то благодаря помощи Петра Мамонова. Без него, наверно, не смог бы. Удивительная личность с его фактурой, вот это лицо, глаза, этот рот беззубый…
-Я решительно не узнала бы в нем недавнего культового героя русского рок-н-ролла, если бы этого не знала!
-Да, он очень органичен, у него было благословение на эту роль, что очень важно. А я почти ничего не знал о монашеской жизни, читал, конечно, довольно много, но что такое чтение! Ездили в Троице-Сергиеву Лавру. Встречался там с какими-то почтенными монахами. Но что они могли мне подсказать? Только посмотрели на меня со светлой улыбкой, и благословили. Но от этого не стало понятнее, как, чем живет монастырь. Поэтому постарался сделать такой крошечный почти скит и не сосредотачивался на подробностях монашеской жизни. А на отношениях и на психологии людей. Так что не стоит искать здесь реалистичные подробности, это скорее притча.
Корр: По выражению одного из критиков, Мамонов скорее не сыграл, а прожил роль монаха о. Анатолия. Удивительно, как вы из актеров с устоявшейся репутацией криминальных героев вытащили совсем, казалось бы, им несвойственные черты?
П. Лунгин: Вы знаете, я уверен теперь, что все это было не мною навязано, а им присуще, потому что, как знать, и Сухоруков, и Дюжев, может быть гораздо больше насиловали свою личность, играя прежних бандитов и психопатов. Потом я в шутку говорю, что это, наверно, традиция русская, что разбойник идет в монастырь, Кудеяр., помните? И вот пришло ему время идти в монастырь, видимо. Кстати, Д. Дюжев много пережил в жизни, не хочу рассказывать его личную историю, но я знаю, что он может вдруг собраться и уехать в какой-нибудь отдаленный монастырь. Там живет какое-то время, потом так же тихо возвращается. А Виктор Иванович Сухоруков он, конечно, он добрый очень человек. Он нервный, взбалмошный, но в нем сидит этот ребенок, которого, так сказать, я вытащил из него в этом фильме. В сущности и в моем понимании это три пути к Богу, три способа веры. Есть мучительная, беспощадная к себе, истово что ли покаянная вера у отца Анатолия, у героя Петра Мамонова. У настоятеля Филарета она детская, в абсолютном доверии, в радости, это взгляд художника. Не случайно он там у меня реставрирует и пишет икону, курочка у него в келье живет. Я видел таких, которые, с юных лет пришли к Богу, убоявшись жестокости этого мира, ушли из него. А у героя Дюжева отца Филарета свой путь. Он служит Богу как офицер. Есть такой тип — монах-хозяйственник, который красит церкви, реставрирует и который иногда, может быть, удивляется, почему вроде бы делает столько хорошего и объективно нужного, а вот к Богу это его не приближает почему-то. И все же все трое искренни в своей вере и примиряются в братской любви в итоге, помните, как он хочет услужить Анатолию, старается гробик ему хороший сделать.
Корр: Это важное художественное открытие, потому что среди православных тоже очень часто, к сожалению, много споров и раздоров о том, кто именно верует правильнее, чей путь истинный. А на самом деле в идеале все три пути, черты трех этих личностей должны, наверно, в одном человеке гармонично сочетаться. Это мне кажется тоже один из ненавязчивых уроков фильма?
П.Л. Я не ставил, честно говоря, себе такую задачу, потому что я совершенно не тот человек, который возьмется чему-то учить. Я сам человек несовершенный и меня бы кто-нибудь научил, как жить в этой жизни. Но вы правы в том, что нам всем было важно передать ощущение, что есть грех, что Бог — есть, что ты — не один.
Корр: Уже идут споры о том, насколько реальны герои, особенно прозорливец Анатолий. Но ведь, если вспомнить у Достоевского старца Зосиму… тоже ведь не было такого человека, хотя прототип был. А это скорее образ собирательный, такой, который чаялся людьми. И где-то наверняка такие старцы-молитвенники, которые видят духом и помогают людям, конечно, есть. Но фильм-то не только не об этом?
П. Лунгин: Повторюсь, я хотел бы показать мир, наполненный чувством Бога, а не богоискательства. Я просто хотел создать некоторый мир, в котором Бог это главное. Поэтому мы на севере это снимали, там все — и небо, и вода, и эти серые бревна — все это пропитано особым ощущением первозданности, присутствия в мире нездешней силы. Хотелось передать людям, что они не пылинки, не элементарные частицы в хаосе бытия. Что есть Бог, есть любовь, что нас любят, но тоже ждут любви, а ее нет без покаяния, без чувства стыда за содеянное, без искупления. Мне кажется, что это те чувства, о которых сейчас люди забывают, ведь нас всюду учат: «Ты — лузер, потребитель благ, бери, будь сильным! Стыдно быть слабым, если слаб, ты проиграл! Если тебе стыдно, то ты уже проиграл!
-…Не показывай своей слабости.
— Будь бесстыден и иди вперед. И это дикая операция по промыванию мозгов, которая происходит сейчас. А ты человек, только, если тебе стыдно, если ты чувствуешь свой грех и тебе от этого больно. Не знаю, вряд ли это урок. Это скорее ощущение от жизни, которое я пытался вложить в этот фильм.
Корр: Фильм начал свое фестивальное шествие….
П.Л. Да, он закрывает Венецианский фестиваль, в Греции сейчас. Его купили уже в Грецию, в Италию, в христианские страны. Идут переговоры с французами. Хотят купить в Америке. Это, конечно, все небольшие выпуски, не массовый прокат. Но интерес есть, я думаю, что Россия сейчас в кинематографическом процессе на острие, опережает часто и в хорошем, и в плохом, потому что…
— Характер такой?
— Характер: доведение до конца, экстрим такой. Но уже есть чувство пустоты у многих людей, которое стремятся заполнить добрым, настоящим. Миллионы людей есть в России, которые уже не хотят мириться с навязанными ценностями, которые на самом деле лишь как пустышка для младенца. Потому что люди не могут смириться с тем, что они потребители просто, для которых единственная задача в жизни выпить пива и открыть кредитную линию. Ну не можем мы так жить, никогда так не жили.
Корр: Павел Семенович, Вам удалось найти очень точный образ. Эта работа для того, чтобы когда-нибудь такие острова вновь слились в материк Святой Руси. А Вас она как-то изменила?
П. Лунгин: Меняет каждый фильм, потому что это кусок жизни, к нему готовился всю жизнь. И потом в тебе живет, наверное, он до самой смерти. А во мне возникло огромное облегчение, когда я вдруг почувствовал, что могу говорить вслух вещи, которые я раньше не решался сказать. Что надо совершать поступки, не бояться казаться смешным и идти навстречу общему течению. А что касается общей нашей жизни, мне кажется, что когда люди до конца осознают, что нечего ждать радостей ни от жизни, ни от власти, надо самому над ними трудиться, тогда и придет время перемен. Мне кажется, что пришло время индивидуальных решений, индивидуальных поступков. Просто очень хотелось, чтобы те, у которых душа есть, не стыдились бы ее и не прятали бы ее. И не считали, что мир состоит из сомкнутых рядов младших менеджеров Тишинского рынка, которые идут навстречу завоеваниям капитализма, а что всегда есть возможность для личного спасения, для личного покаяния, для личного обретения гармонии и чистоты.
