Документ называется оптимистично: «Положение по оптимизации сети учреждений Минкультуры России». Содержание: экономия средств путем ликвидации ряда музеев, которая названа скромно «реорганизацией». В штрафники записан, помимо прочих, Центральный музей древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева. Механизм уничтожения куска феодальной Руси в центре столицы таков. Все хозяйство (великолепно сохранившиеся благодаря стараниям музейщиков здания Спасо-Андрониковского монастыря, самые старые в Москве, начала ХV века, вместе с могилой самого Рублева) передают православной церкви. Иконы велено вывезти в Третьяковку. — В Третьяковской галерее нет места, где они могли бы экспонироваться, — уверен доктор искусствоведения, профессор Геннадий Попов, директор музея. — Коллекция исчезает… Кроме того — как ее перевозить? Нужны трейлеры с охраной. Иконы и рукописи раскладывают в новом помещении, где иной уровень температуры и влажности. Произведения искусства переживают период адаптации, который протекает весьма четко: вещи начинают «ходить ходуном», шелушиться… Значит, нужны реставраторы. Плюс — надо учесть, в последние несколько лет мы потратили не один десяток миллионов рублей на ремонт и реставрацию корпусов. Экономия, которой добивается Минкультуры, окажется дороже дорогого. Мы стоим перед проблемой сворачивания культурного пространства. На всех поворотах нашей истории оно непрерывно сужалось, дальше сужать некуда. Что, РПЦ озаботится созданием мемориального комплекса? Думаю, у нее совсем другие задачи: не хранение древностей, а хранение душ. Да и собственно службу здесь проводить затруднительно — в тесном Спасском собо ре на службе поместятся, дай Бог, человек восемьдесят. Зачем понадобился музей православной братии? На территории монастыря в принципе и так места достаточно. Кусок старого кладбища, где стоят кафе «Алазань» и «Эдем», здание клуба завода «Серп и молот». На месте этих увеселительных заведений есть где разместиться. Здесь, за оградой рублевцев, уже строится храм. Экспроприируя госсобственность (не верю, что о подарке сама РПЦ — ни сном, ни духом), церковь отсутствием аппетита не страдает. Между тем столичных монастырей у нее уже предостаточно. Вспоминаю Андреевский, что раскинулся привольно на берегу Москвы-реки в районе Ленинского проспекта. Верующих — кот наплакал, зато тут тебе и автосервис, и собачий питомник, и другие полезные светские учреждения. Кстати, о верующих. В приступе самомнения и оправдания стяжательства РПЦ записывает в список потенциальных прихожан едва не семьдесят процентов населения. Что, правда, мало согласуется со статистикой разводов и абортов. Да и куда деваются при таком раскладе братья-мусульмане? Старая Москва, старая Россия погружаются в небытие. Кто помнит, что в Никольском монастыре, ныне отданном церкви, в начале XVI века была крупнейшая писцовая мастерская? Там работали выдающиеся переводчики. Кто помнит о Симоновом монастыре, где работали величайшие художники? «Видимо, Феофан Грек, точно совершенно — Андрей Рублев и Дионисий», — напоминает Геннадий Попов. В Филях сегодня действует филиал рублевского музея. Часть бывшей усадьбы Льва Кирилловича Нарышкина, родного дяди Петра Первого. Строение начала XVII века. Небольшая домовая церковь, рассчитанная на моление одной семьи. На втором этаже сохранились уникальные интерьеры так называемого донарышкинского стиля. Дело в том, что до наших времен сохранились повсюду одни иконостасы, а чтобы так, целиком — и царская ложа, и подлинный дубовый пол, по которому ходил Петр Первый, — такого больше и нет нигде. Там первый этаж уже отдан РПЦ — по «Соглашению о совместном использовании». Православные нажимают, требуют здание целиком. Это только кажется, что музеев у нас и так много. На самом деле мы не можем соревноваться в количестве не только с Европой — с Новой Зеландией даже. Музей Рублева принимает до шестидесяти тысяч человек в год. Школьники — преобладающий контингент. Приезжают издалека на автобусах, изучают практическое москвоведение. Посмотреть есть на что: монастырь основан в середине XIV века митрополитом Алексеем, воспитателем Дмитрия Донского. При «подборе кадров» митрополит обратился к Сергию Радонежскому с просьбой прислать ученика. Просьбу Сергий исполнил, прислал лучшего. Факт зафиксирован в соответствующем житии. В защиту музея выступают не последние в стране люди. Директору звонит Любимов, звонит Капица. Прислал письмо Сергей Аверинцев, известнейший российский историк: «Глубоко потрясен дошедшими до меня вестями… Само возникновение и существование музея было из десятилетия в десятилетие источником радости и надежды для поколений московской, и не только московской, интеллигенции. Культурная идентичность Москвы без него не представима. Наш прямой долг — не допустить события, которое было бы оскорблением достоинства русской культуры». Совсем уж не церемонится Минкультуры с провинцией. Закрывается, к примеру, историко-этнографический музей в Торжке. Не самый плохой в стране. А мог бы при умелом ведении дел приносить прибыль, превратившись в частичку туристической Мекки. Документ о всероссийском музейном погроме подписи не имеет. Автор стесняется. Оформил скверную бумажку как «предложение». Впрочем, она передана уже по инстанциям: в Минфин, правительство. Носит вполне официальный характер. Попов пришел в Минкультуры, поинтересовался: — Кто конкретно это сделал? — Это мнение министерства, — ответили чиновники. Такая вот «культурная революция», товарищ Швыдкой. С министром уже говорил, по просьбе Попова, директор Эрмитажа Михаил Пиотровский. Получил обтекаемый ответ: «Есть такие предложения…». Геннадий Викторович ждет личной встречи. Странные и непонятные телодвижения совершает наша Родина. С одной стороны, мечется в поисках общенациональной идеи. С другой — пытается выгадать несколько миллионов рублей (не долларов), закрывая хранилища народной памяти.
