(Продолжение. Начало в номере за 13.02) На восьмой день зу-ль хиджа начинается большой хадж. Еще в начале ХХ века путежествие к Каабе было не только наполнено тяготами и лишениями, но и опасно для жизни. Бедуины нещадно грабили паломников, а иногда попросту убивали их. Первый король Саудовской Аравии Абдуль Азиз аль-Сауд взял этот вопрос под свой контроль. Самыми жесткими методами он положил конец бедуинскому разбою. Теперь для большинства пилигримов хадж — это лишь вопрос финансовых затрат. Мы переехали из нашей шикарной гостиницы в местность, которая называется Арафат, и поселились в палаточном лагере. Весь Арафат покрыт такими палаточными лагерями. У нас палатки оборудованы кондиционерами, есть телевизор, в розетку можно подключить ноутбук. Чистое одеяло, подушка запечатаны в полиэтилен, однако постельного белья нет. Гостиничных разносолов тоже нет — либо плов, либо бешбармак. Стоит такая жизнь, может, подороже, чем гостиничный номер. Слишком много народу собралось в этой долине, на всех места не хватает, и цена матраса в палатке равна цене пятизвездочного номера где-нибудь во Франции. Я заворачиваюсь в ихрам (два куска несшитой белой ткани, заменяющей паломнику одежду) и засыпаю. Стояние на Арафате Это третий ритуал хаджа. Есть в этой долине гора, которую называют Рахман. По преданию, здесь встретились Адам и Ева после изгнания из рая, а еще на этой горе пророк Мухаммед прочитал свою последнюю проповедь. Ее слушали 10 000 сподвижников пророка (сахабов). Мухаммеду было тогда за 60. Теперь хаджи (паломники) должны провести день в окрестностях этой горы в молитвах и благочестивых размышлениях. С утра мы выходим из лагеря, ранним утром народу не очень много, но чем ближе к горе, тем больше. Далеко не все устроились в таких благоустроенных палатках, как мы, множество народа спит под импровизированными навесами. Из чего только не делают эти палатки — из старых тряпок, из обрывков полиэтилена, кое-кто обходится вовсе без навеса и спит на голой земле, подстелив одеяло, а то и просто кусок картона. Очень много нищих калек просят милостыню прямо посредине дороги сидя и лежа, кто как может, на асфальте. На 99 процентов это африканцы. Российские безрукие, безногие бомжи по сравнению с ними просто принцы королевской крови. Мне поясняют, что саудовское правительство финансирует поездки в хадж этих несчастных, так как они тоже мусульмане и паломничество должно быть доступно и им. Это благородно, но зрелище, когда из черного прокаженного кома живой плоти вытягивается единственная просящая рука, — ужасно. Арафат — это фактически гористая пустыня, тем не менее по этой пустыне проходят современные хайвеи, посредине этой пустыни можно обнаружить довольно чистый бесплатный туалет, в котором можно при желании принять душ, а неподалеку от туалета — таксофон, откуда можно позвонить хоть в Москву, хоть в Сидней, хоть в Урюпинск. Рядом с таксофоном всегда торчат с десяток молодых арабов, торгующих телефонными картами. А еще в пустыне я обнаружил палатку — интернет-пункт. Оттуда отправил статью в газету. Это было нелегко, на местных компьютерах стоит арабский «Виндоуз». Денег с меня не взяли. Для журналистов бесплатно. Кстати, я здесь единственный журналист из России, по крайней мере, официально аккредитованный. По одному журналисту есть от Азербайджана и Казахстана, этим пресса СНГ исчерпана. Ближе к Рахману толпа сгущается, движение становится медленным, жара уже под 400, многие паломники открыли зонтики, в этой давке спицы зонтов постоянно попадают мне в глаза. Каша из людей, сигналящих автобусов, машин и безуспешно пытающихся управлять процессом полицейских течет, словно медленная река, скорость метров — 5- 7 в минуту. Толпа хором читает: «Лябейка Аллахума лябейка…» Наконец мы у Рахмана. Людской ковер из паломников в белых ихрамах сплошь покрывает эту небольшую гору. Несколько часов уходит у меня, чтобы подняться на вершину. На возвращение — еще несколько часов. Несмотря на давку, оттоптанные ноги, изматывающую жару, вокруг ни одного грубого слова. Пожилой перс, которого я случайно толкнул, улыбается в ответ, говорит «саламу алейкум» и целует меня в плечо. Иорданский чеченец (не говорящий по-русски) видит, как я отираю со лба пот, и протягивает мне бутылочку с почти горячей водой. Я благодарю по-арабски, но бутылочку отдаю маленькой негритянке. Во время хаджа действует много запретов. Нельзя охотиться, душиться, заниматься любовью, в том числе запрещено ссориться и ругаться. Поход на Рахман — настоящее испытание человеческого терпения. «Терпение» по-арабски «сабр». Арафат примирил меня с безмятежностью хаджа в нынешние времена, обеспечив хоть какие-то лишения. Солнце сожгло мне обритую наголо голову и лицо (паломник не имеет права носить шапку или чалму). Побивание шайтана Ночью мы переезжаем в Мину. Это место недалеко от Мекки. Мина — один сплошной палаточный лагерь. Нас разместили в некоем подобии гостиницы, по-моему, она тут единственная. В комнате по шесть человек, на матрасе, определенном мне, обнаруживаю крепко спящего пакистанца. Менеджер разводит руками и предлагает перевести меня в отель «Шаратон». («Шаратон» — отель в центре Мекки, по слухам, номера «люкс» в пору хаджа могут стоить там до 50 000 долларов, может, и преувеличивают.) Я не хочу расставаться с разноплеменной журналистской компанией, которую уже воспринимаю как собственную семью. В номер вносят седьмой матрас. Еще один ритуал хаджа — забрасывание шайтана камнями. Шайтана символизирует каменный столб, стоящий посредине Мины. Во всех брошюрах написано: «Не старайтесь кидать большие камни или кидать их сильно, перед вами символ, а не живой шайтан». В долину Муздалифа специально привезены камни величиной с фасолину. Надо взять семь камней, вопреки памятке я выбираю самые крупные. Возле шайтана — столпотворение, толпа, обступив столб, метает в него камни. Они проносятся над головой, почти, как пули, кажется, можно услышать их свист. Я кричу: «Аллах Акбар» и что есть мочи кидаю камни в столб. Еще в Москве, предвкушая этот момент, я тренировался, кидая снежки в стены домов. Когда поднимаю руку, чтобы кинуть последний, в кисть попадает камень, брошенный женщиной в чадре, стоящей сзади меня. Удар этой каменной горошины ненормально силен, кисть рассечена и сразу онемела. Не верится, что женщина может так бросить камень. Она расстроена, что ее камень не долетел до столба, я отдаю ей свои, взятые про запас. На следующий день к вечеру я узнаю, что-то ли 15, то ли 25 человек погибли в давке возле столба-шайтана. Омар, журналист из Мавритании, носится со списком погибших, пытается выяснить их имена и национальность. Даже символическая битва с дьяволом имеет свои настоящие жертвы. Побив шайтана, мы вновь едем в Мекку в Запретную мечеть. Перед Курбан-байрамом положено сделать таваф (7-кратное кружение вокруг Каабы) и сай (бег между холмами). С этого хадж начинается и этим заканчивается. Когда я был в Запретной мечети первый раз, то думал, как много здесь народу, теперь я понимаю, что она была полупустой. Вновь, как и в первый раз, меня не оставляет мысль, что так же будет на Страшном суде, мы предстанем перед Богом в саванах (ихрам как раз и символизирует саван) — разноцветные, разноплеменные, разноязыкие, нас будут миллионы, и грехи наши нам не удастся скрыть. Таваф — проявление особой, высшей демократичности, земные ранги ничто перед лицом Аллаха, в одном человеческом водовороте, прижатые друг к другу могут оказаться министр из Египта и крестьянин из Таджикистана. Во время сая ноги оманского султана будет оттаптывать самаркандский водонос. Курбан-байрам По-арабски этот праздник называют Ид-аль-Адха — праздник жертвоприношения. В этот день мусульмане должны резать жертвенных животных. Если есть возможность, надо зарезать барана или, сложившись всемером, верблюда. Жертвенные животные должны быть взрослыми. Это делают в память о том, как пророк Ибрагим по воле Аллаха хотел принести ему в жертву своего сына, но Всевышний, увидев готовность пророка принести в жертву самое дорогое, заменил мальчика на ягненка. Мясо жертвы жертвователь почти не ест. Его раздают бедным мусульманам. Я перед хаджем думал, что все окрестности Мекки должны быть залиты кровью, когда миллионы мусульман начнут резать скот. Все оказалась куда цивилизованнее. В Саудовской Аравии существует специальная банковская услуга. Ты перечисляешь в специальный фонд 350 реалов (около 100 долларов), а фонд организует раздачу продуктов неимущим в самых разных странах. Так что когда говорят, что саудовская «гуманитарка» оплачена ваххабитскими нефтедолларами, это ложь. На это идут деньги простых мусульман всего мира. Мне приходилось «резать курбан» в Москве и на Кавказе, поэтому на этот раз я решил оплатить банковский сертификат. Может быть, где-нибудь в ингушских лагерях беженцев кто-то получит еду, купленную на мою сотню баксов. В ночь после Курбана никто не спит, мы пьем чай и говорим о политике. Напротив меня сидит здоровяк и все время молчит. Я пытаюсь узнать, откуда он, оказалось — из Аргентины. Как выяснилось впоследствии, в Аргентине живет один миллион мусульман. Аргентинец говорит только по-испански, испанского рядом никто не знает. Босниец Эмиль выбрасывает сжатый кулак вверх и говорит: «Вива Че Гевара». Аргентинец в ответ начинает что-то быстро-быстро говорить. Пришлось идти искать знатока испанского. Им оказался уйгур из Китая. Оказалось, аргентинец говорил, что если бы Че жил сейчас, он обязательно принял бы ислам. Весь остаток ночи спорим с египтянами и ливийцами об исламском социализме. У одних был Насер, у других есть Каддафи. Кто-то вспоминает Мишеля Афляка, основателя партии БААС (арабские национал-социалисты). Словно услышав нашу беседу, телеканал «Аль-Джазира» начинает передавать послание Усамы бен Ладена. Диктор зачитывает арабский текст, а на экране — фото главы «Аль-Каиды». Бен Ладен ругает Саддама Хусейна за куфр (неверие), потому что Саддам. глава иракских баасистов… Хадж кончился.
