 |
| Нескучный сад | Иеромонах Феофан (Замесов), Игумен Варлаам (Пономарев) | 27.11.2006 |
С тех пор прошло 12 лет. С незначительным перерывом война шла все это время, не вполне спокойно там и сейчас. В лексикон, а главное — в жизнь россиян и чеченцев вошли новые страшные слова: боевики, федералы, зиндан, фильтрационный пункт, теракт, зачистка, шахидка, выкуп, чеченский синдром…
Любая, даже самая оправданная война — всегда страшнейшая гуманитарная катастрофа, не щадящая ни правых, ни виноватых. Страдают мирные жители, калечатся и погибают дети и старики. Безусловной группой риска являются и военные: риска не только физического или социального, но и духовного — очень сложно в условиях постоянной опасности не озлобиться, сохранить человеческое достоинство.
Две этих темы — нравственный облик российских воинов и обстановка, их усилиями созданная в Чечне — волнует многих. Мы уже публиковали рассказ д-ра Д. Демоновой о проблемах, стоящих перед врачами и соцработниками в Чеченской республике. Идя навстречу пожеланиям посетителей сайта Милосердие.ru, мы взяли ряд интервью у людей, непосредственно или опосредованно знакомых с обеими этими темами. На Милосердии.ru вы можете прочитать интервью с завсектором ВВС синодального отдела по взаимодействию с Вооруженными силами о. Константином Татаринцевым, в молодости служившим вместе с Д. Дудаевым и даже дружившим с ним. А ниже мы предлагаем интервью с духовником Софринской бригады Внутренних войск иеромонахом Феофаном (Замесовым) и с благочинным православных церквей Чечни и Ингушетии, членом Общественного совета Чечни иеромонахом Варлаамом (Пономаревым).
Иеромонах Феофан (Замесов) родился в 1974 г. Закончил школу в 1991 г., в 1998 был пострижен в монахи и рукоположен в священный сан.
Член епархиального отдела Московской епархии по пастырской работе в вооруженных силах.
Настоятель церкви Страстной иконы Божией Матери, Пушкинский район, с. Артемово. о. Феофан окормляет Софринскую бригаду Внутренних войск, неоднократно выезжал в расположение бригады на Северный Кавказ (Чеченская республика), много работает с ветеранами чеченских кампаний. В сентябре 2005 г. основал возле усадьбы Мураново детский парк памяти детей Беслана.
Отца Феофана мы решили расспросить о духовном состоянии ветеранов чеченских кампаний.
— Батюшка, говорят, что не бывает атеистов в окопах под огнем. А сохраняется ли такая «окопная» вера после дембеля, или чаще забывается, как что-то наносное, полезное в экстремальной ситуации и ненужное в обычной жизни?
— По моему опыту, а я не раз был в командировках в Чечне и здесь постоянно встречаюсь с военнослужащими, которые возвращаются оттуда, все-таки, у тех, кто побывал в горячих точках, кто был в Северо-Кавказском регионе, отношение к жизни и вере, конечно, меняется. И вера в Бога у них присутствует. Нельзя назвать многих из них глубоко церковными, воцерковленными людьми, но, тем не менее, большинство из тех, кто прошел Северо-Кавказский регион, если были неверующие, то уверовали, признали Бога, обращаются к Нему, верят в Него. И с такими случаями, что когда страшно было, человек уверовал, а когда стало легко и хорошо, как-то совсем расслабился, забыл о Боге, я не сталкивался. Хотя, конечно, по совести говоря, нельзя сказать, что все ветераны чеченской войны стали глубоко церковными людьми. Потому что есть разница — уверовать, признавать Бога и жить духовной жизнью.
— А известны ли Вам все-таки примеры, чтобы кто-нибудь из них радикально менял свою жизнь, может уходил в монастырь?
— Такие примеры есть. Я сейчас пофамильно сказать не могу, но есть примеры, когда после Чечни ребята воцерковлялись, поступали в семинарию, становились священниками. Вот на днях подходил офицер, спрашивал что необходимо, чтобы поступить в духовную семинарию или духовное училище. Некоторые сейчас в монастырях. Хотя бывают и обратные примеры, как и после афганских событий было. Когда человек внутренне надломлен, он может начать выпивать и так ребята теряются в этой жизни. По-разному бывает. Но и положительные духовные случаи однозначно есть.
— Да, «чеченский синдром». Многие из тех, кто воевал когда-то там, теперь постоянно к нам приезжают, и они стараются подтягивать к себе в свои организации таких ребят. Иногда их тоже привозят к нам. И я вижу, что есть ребята, которые нигде подолгу не работают, даже дома не живут, которые начали спиваться. Хотя прекрасные русские ребята, одаренные, но как-то внутренне человек надломился, вернулся в гражданскую жизнь, и не нашел себя. Я знаю одного полковника, которыйгероически проявлял себя в Чечне, и мы с ним там общались когда у меня были командировки, а потом, когда он вернулся уже в Москву, он полностью впал в уныние. На войне ему было легче, а здесь как-то он не нашел себя. Но он пытается выбраться.
— А священник как может помочь таким людям?
— Конечно! Пастырь Божий может, во-первых, человека утешить, как-то поддержать внутренне, сказать человеку, что он нужен не только там, на войне, но и здесь, на гражданской жизни, у каждого человека есть тысячи возможностей применить свои внутренние силы, отдать любовь кому-то ближнему. Что нам есть ради чего жить, что жизнь дана нам для большего, и что как бы ни было тяжело тебе, это еще не самые тяжкие испытания, которые могут быть в жизни. Потом, батюшка, конечно, может поисповедовать, если человек сам стремится к этому, ведь исповедь, как любой православный человек знает, всегда дает помощь и облегчение душе. После исповеди всегда легче жить. Потом священник может подсказать, как укрепить себя духовно, чтобы не наступало состояние апатии, чтобы человек не растрачивал свою жизнь на уныние, печаль и т. д. Подсказать какие молитвы читать, как в храм ходить… То есть помочь человеку стать на путь духовной жизни. А если человек живет духовной жизнью, он может с Божьей помощью выйти из любого состояния.
— Многим кажется, что солдаты в чеченском конфликте приобретают такой опыт безнаказанности и жестокости в отношении, условно говоря, нерусских. И что возвращаясь на гражданку, они пополняют ряды радикальных националистов, приносят с собой эту ненависть, что выливается в конфликты по этническому признаку, как вот в Кондопоге, например. Насколько оправдано такое беспокойство?
— Как ни удивительно, я ни разу не встречал, чтобы кто-то из наших солдат имел неприязнь, ненависть к «черным» или к азиатам. К тому же, в каждое наше подразделение отправляются служить не только русские ребята, но и солдаты-татары, солдаты-башкиры, солдаты-тувинцы и т. д. То есть сама армейская жизнь учит человека тому, чтобы не разделять людей на какие-то нации. А потом командование и мы, священство, проводим работу, чтобы избежать подобного сценария. Я знаю, что во всех частях командование четко объясняет каждому солдату, что он идет воевать не против ислама, мусульман, чеченского народа, местного населения, а против бандитов. И ваххабизм — это направление, которое не было воспринято даже учителями ислама. Я как-то не разу не сталкивался с тем, чтобы они ставили себя выше этого народа, или пренебрегали этим населением. И в безнаказанность я не верю, скажу даже, что порой не решаются что-то предпринять, чтобы потом не нести за это ответственность. Потому что сейчас все приведено в жесткие рамки, каждое применение оружия или что-либо подобное много раз контролируется, так что даже там, где солдат или офицер должен был бы применить оружие, он тысячу раз задумается, ведь все эти случаи отдельно расследует специальная комиссия, приходится за все отвечать. Нет, нельзя сказать, что солдаты или офицеры там направо и налево безнаказанно применяют силу.
— Отец Феофан, понятно, что тайна исповеди ненарушима. Но просто как статистика: Вам часто приходится слышать на исповеди о каких-то военных преступлениях, совершенных в Чечне?
— Нет, нечасто. Чаще бывает, что человек халатно отнесся к своим обязанностям, где-то поленился, но это никак не назовешь преступлением. То есть это мелкие нарушения. В основном, как ни удивительно, процентов девяносто солдат, начинает исповедь (а я их исповедую сотни, — и тех, кто был в Чечне, и тех, кто не был в Чечне, и тех, кто поедет, и тех, кто вернулся), как правило, с покаяния в одном и том же грехе: что в гражданской жизни расстраивал, обижал своих родителей, доставлял им скорби, переживания и т. д. Это одна из первых, важных вещей, которые человек понимает, находясь в армии, тем более — на войне.
— Батюшка, а как сами ветераны чеченской кампании себя ощущают — героями-защитниками Отечества или пешками в чьих-то играх? Ведь многие говорят, что вся эта война — это политика, бизнес, грязь…
— Встречаются и те, кто себя чувствует пешкой в чьей-то игре. Попадались и другие, которые чувствовали, что они отстаивают интересы нашего государства. Мы, проводя работу, стараемся все-таки провести мысль, что, во-первых, чеченская земля — это исконная часть российской территории — с 1781 года она была неотъемлемо в составе Российского государства. Во-вторых, испокон века Чечню населяли не только чеченцы, а огромное количество русских, казачьи поселения были, а чеченцы жили в горах, как правило. Поэтому защищая эту часть, мы защищаем часть нашей русской земли. И большинство все-таки приходит именно к такой мысли, потому что ясно, что если бы там не было армии, то теракты, взрывы и тому подобное, случались бы гораздо чаще по всей России. А армия, находясь там, сдержала этот страшный натиск зла, который с Кавказа изливается, по сути, на всю нашу российскую землю. И большинство из военнослужащих, из ветеранов, это понимают. В то же время я столкнулся с тем, что многие были разочарованы. Чем? Они вроде бы понимали, что идут за правое дело. Но очень много было непоследовательности со стороны политиков и правительства. И в какой-то степени они чувствовали себя обманутыми, брошенными на произвол. Есть такое разочарование, если человеку и не жалко было отдать жизнь ради правого дела, но он чувствовал, что со стороны вышестоящих есть некоторое лукавство.
— Как Вы можете в целом оценить их военный опыт, как укрепляющий или травмирующий?
— Все же я скажу, что для большинства, наверное, нахождение в такой непростой военной обстановке учит жизни, духовно укрепляет. То есть человек больше постигает какие-то важные понятия, учится лучше понимать другого человека, появляется понятие греха и т. д.
— Отец Варлаам, какие задачи возлагаются на Общественную палату Чечни?
— Насколько я понимаю, наша Общественная палата создана по примеру Федеральной. Они формируются в каждой республике, в частности, в Чеченской республике Президент Алханов избрал и назначил своим указом 25 человек в Общественную палату. И на первом заседании он нас поздравил и указал задачу Общественной палаты — донести насущные, болевые проблемы до правительства, администрации, заставить или обязать принять определенные законы, чтобы эти проблемы решались, и следить в дальнейшем, как они исполняются главами администраций по местам.
— Вы там — единственный православный? Нет ли трений, взаимонепонимания с коллегами?
— Никаких трений нет. Наоборот, Президент на той встрече особо отметил мою русскую фамилию, и, говорит, к сожалению, она у нас одна такая пока. Говорит, мое пожелание вам, чтобы в состав Общественной палаты побольше входило фамилий нечеченских, а и других национальностей, которые населяют республику — тогда палата сможет работать продуктивно. Сможет донести проблемы всех слоев населения различных национальностей. Я, честно говоря, был просто поражен его глобальным мышлением, тем, что он такую большую функцию возлагает на Общественную палату.
— А какие Вы видите основные проблемы, о чем будете говорить в первую очередь?
— Сейчас самая главная проблема в Чеченской республике — это жилье. Потому что, как мы знаем, война разрушила очень много домов. Многие люди отказались в свое время от жилья, и получили компенсацию, 100−120 тысяч, на эти деньги даже в то время люди не смогли бы приобрести нового жилья ни вне, ни в самой республике. Но они на эти деньги отремонтировали то, что было, то, от которого они формально отказались. Была война, люди боялись, хотели выехать, но обстановка стабилизировалась, и все-таки они решили остаться в республике, хотя по закону, в принципе, они отказались от жилья.
А другие не отказывались, компенсации не получали и остались в очереди на жилье. И сейчас тем, кто в свое время отказался от жилья ради компенсаций, говорят, — уходите, — и дают ордера на их жилье другим. Получается, что людям, которые желают остаться в республике, приходится уходить, не имея уже ни денег, ни места для жизни где-то в Российской Федерации. Это самая главная проблема, уже и Владыка Феофан Ставропольский и Владикавказский своим письмом обратился к Президенту Чеченской республики с просьбой принять закон, или проект, чтобы тех людей, которые даже получили компенсацию, но хотят остаться жить в республике, оставили, помогли им, это послужило бы добрым примером для всех остальных, может быть, для тех, кто желает вернуться в Чечню.
— Это все чеченцы или русские?
— И чеченцы, и русские. Но русским сложнее. Чеченцу легче найти жилье, потому что здесь у него родственники, это родная республика, а русских осталось меньшинство, и им надо интенсивно помогать, чтобы они не уезжали. Если сейчас и эти люди будут вынуждены уехать, то республика станет моноэтничной, останутся только чеченцы. Для любой нации, для любого народа такая изоляция нежелательна. Республика должна быть интернациональной, чтобы было какое-то развитие, чтобы развивались жизнь и культура. В принципе, это сознает и президент Алханов, и председатель правительства Рамзан Кадыров. Я думаю, это будет первый вопрос, который я подниму как член Общественной палаты, чтобы разрешить вопрос по русскоязычному населению в республике, и мы будем работать именно над этим вопросом, самым главным, чтобы создать необходимые условия и максимально постараться оставить людей жить в республике.
— Батюшка, надзор за чиновниками, за тем, как они исполняют принятые по обращениям Палаты законы, чреват конфликтами с ними. Придется их проверять, требовать от них чего-то, они будут артачиться… Вы готовы к такому?
— Мне кажется, главное — донести проблему до правительства, чтобы они приняли нужное постановление. А контролировать потом, конечно, придется, но я же не один. Да, я думаю, что придется что-то говорить, настаивать, но я надеюсь, все будет культурно.
— Какая вообще сейчас там атмосфера в обществе? Существуют ли взаимные трения, претензии, такие, как раньше?
— Вы знаете, все сейчас как бы в республике завязано на жилье. Если есть трения — то они с жильем связаны… А так — много сделано, в частности, для православных, восстановлен храм в Грозном, в этом году в первый раз на Пасху служили ночью. Люди сами изъявили желание служить ночью, что для меня было определенной неожиданностью. Казалось бы, люди все время боялись, служили с утра. Сам факт их желания служить Православную Пасху ночью, говорит о вере в стабильность в республике, хотя это было небезопасно. Все-таки люди доверились правительству, что им смогут обеспечить безопасность и, слава Богу, отслужили без каких-либо проблем, никаких ни выстрелов не слышали. Сам Председатель правительства приехал перед Пасхой за полчаса поздравить народ. Это такой добрый пример. Понимание есть в обществе, и в правительстве есть. Я думаю, что дальнейшее — дело времени и труда.
Я не хочу сказать, что все чеченцы такие исключительные, что не бывает никаких проблем. Бывают всякие проблемы, но они точно такие же, как и здесь в Москве, как и во всей России. И русский русского обижает и притесняет. Это общая болезнь, грех.
— Гражданский контроль за властью — это, фактически, правозащитная деятельность. Часто можно слышать, что в Чечне не все в порядке с правами человека — например, что если кого-то подозревают в ваххабизме или сочувствии сепаратистам, то это фактически смертный приговор — люди пропадают, и все. Правда ли это?
— Я такой информацией не располагаю. Русские, с которыми я имею общение, не пропадают. У нас есть Комитет по правам человека, про ваххабитов это надо у них спрашивать.
Священник Андрей Лоргус, декан факультета психологии Российского Православного Университета Святого Апостола Иоанна Богослова:
Чеченский народ в полном смысле этого слова, может быть назван жертвой. Он жертва экстремизма, радикального и религиозного с одной стороны, и жертва военного насилия с другой. Как у жертвы, в чеченском населении, конечно, развиваются несколько национально-общественных и личностных комплексов. Комплекс гонимых, а значит, и неправедно наказанных, как например комплекс у армян, после турецкого геноцида 1915 года. Не нужно забывать, что чеченцев, вместе с другими народами уже «наказали», выселив с родины по приказу Сталина. У чеченцев уже описан комплекс отношения к власти России, к «федералам», как к гонителям. «Федералы» в сознании чеченцев, это и русские и власти, и солдаты. Среди личностных комплексов можно назвать хотя бы два: комплекс детей войны, чьи отцы погибли (мне вспоминается фильм «Подранки», Н. Губенко), и комплекс детей-солдат, которые не зная обычных школьных наук, лишенные детства, умеют убивать. Какова должна быть работа по реабилитации чеченского населения, и прежде всего детей и подростков, можно только предполагать. Направить в эту сторону общественную мысль, духовную поддержку, гражданскую помощь — вот благородная и доблестная задача.
— Часто можно слышать о гуманитарной катастрофе в Чечне. Скажите, Церковь участвует там в каких-то социальных проектах?
— Глобальной какой-то, значимой работы Церковь, может быть, и не ведет, но на частном уровне люди помощь получают. Раздается гуманитарная помощь, сейчас не так интенсивно, как раньше, но при раздаче у нас нет различия, чеченец или русский, приходят все желающие, получают, если у нас есть такая возможность. Всем, чем можем — помогаем: вещами, продуктами, поддержкой в трудной ситуации, если надо решить какие-то бытовые, социальные проблемы, куда-то обратиться, где-то поспособствовать, чтобы помогли решить вопрос. Все это по мере возможности делается.
— Русское население — оно все православное, или есть такие русскоязычные, которые в церковь не ходят?
— Как везде. Есть, я знаю, небольшой процент русских, которые когда-то приняли ислам. Есть русские, которые не говорят, что они неправославные, просто редко ходят в церковь.
— Но они не выпадают из поля Вашего зрения?
— Нет, все равно общение происходит. Одни приходят в церковь за помощью, другие — просто помолиться. Мы стараемся работать со всеми. Двери храма для всех открыты, как для православных, так и для мусульман. И я думаю, что так оно должно быть. Другого пути нет, путь мира, добра — самый созидательный и действенный путь против зла.
— А чеченцы, мусульмане, приходят за помощью в храм? Часто ли?
— Приходят. И за гумпомощью, и не только. Каждый день кто-то из чеченцев посещает храм. В основном, правда, мы сейчас сталкиваемся, что приходят «снять порчу», и все такое прочее. Но также берут в церкви святую воду. Говорят, что святая вода помогает, пьют ее натощак, умываются. Приходят брать свечи церковные, некоторые ставят эти свечи в церкви, молятся. Или даже приходят и просят, — помолитесь, у меня был сосед русский, я хочу, чтобы вы за него помолились. То есть человеческое отношение чувствуется, люди беспокоятся не только о себе. На престольный праздник, например, на день святого архистратига Божьего Михаила, когда мы праздновали, простые люди приносили какую-то пищу, продукты, — «Батюшка, пожалуйста, раздайте нуждающимся».
Я, священник, был приглашен на день рождения к Рамзану Кадырову, это говорит о многом. И я обратился к нему с просьбой, чтобы нам дали машину бетононасосную, залить своды храма бетоном — мы строим сейчас храм в станице Слепцовской. Это единственный бетононасос в республике, и он был на строительстве мечети. Так нам отдали его с мечети, он у нас три дня работал.
Сейчас мы собираемся уже расписывать храм архистратига Михаила в Грозном, и нам будет помогать в этом чеченец Хусейн Джабраилов. Он будет оплачивать роспись храма. Мало того — сам храм восстанавливали чеченцы, 3−4 только русских, остальные были все чеченцы, молодые ребята. Не было такого сопротивления, мол, зачем мы будем строить православный храм — люди соскучились по тем временам, когда все жили в мире, хотят, чтобы русские не уезжали.
Нет в обществе противостояния между религиями, и правительство в этом содействует.
— Ну, а с миссией там как? Вот в Беслане после известных событий, сейчас массовые крещения происходят каждый год. В Чечне такого нет?
— Нет, в Чечне такого нет. Потому что республика мусульманская, сами чеченцы не крестятся. Но они по-хорошему, по-доброму относятся к православной церкви. Если они видят человека православного, истинно верующего, они его уважают, и это сразу заметно. Очень хорошее, доброе отношение.
— А перспектива миссии среди чеченцев есть?
— Моя принципиальная точка зрения такова, что Россия много столетий бок о бок жила с мусульманами, и это помогало народам вместе жить и защищать общую родину. И мы не должны делиться сейчас по вере, кто есть кто. Родился ты православным, дай Бог, чтобы ты был православным и держись Православия. Спасись сам, и вокруг тебя спасутся многие. Но если человек родился в исламской республике, то мы не должны действовать так, чтобы могло создаться впечатление, как будто мы хотим навязать им свою веру. Пусть они будут мусульманами, но традиционными. Если кто-то посчитает нужным, он примет православие. А если нет, то мы должны приложить все усилия к тому, чтобы у нас было между исламом и христианством взаимопонимание. Все, что мы видим сейчас в Чеченской республике, это наглядный пример. Ведь некоторые силы очень сильно хотят противопоставить ислам и христианство. Они, наверное, знают, что если и разгорится война на религиозной почве между исламом и христианством, это будет жесточайшая война. Нам нельзя этого допустить. То есть, если мы хотим кого-то обратить, мы должны своим собственным примером показать людям, как надо жить, и где есть истина. И если кто-то и заинтересуется нашей верой, и увидит в нашей вере истину Христову, то и слава Богу. Будет воля Божия, покрестятся, нет — нет. Нам лучше научиться жить в мире, уважая друг друга.
— Что можно сказать о федеральных силах в ЧР? В Москве очень полярные мнения — одни считают, что это такие пьяные маньяки по локоть в крови невинных жертв, а другие — что это ангелы во плоти, которые в промежутках между актами воинского героизма переводят старушек через дорогу. Как в реальности строятся отношения между населением и армией?
— Как сказать, армия есть армия. Там свой устав, своя служба. Естественно, людям приходится сталкиваться, особенно военным, с жестокостью, им приходится видеть смерть, и убивать им приходится. Нельзя сказать, что это ангелы. Но в то же самое время, мне много приходится общаться с военными, и я вижу, что на войне нет неверующих. Люди ищут Бога. Видя всю эту жестокость, им также приходится проявлять, может быть, и жестокость. Чтобы оградить общество от заразы терроризма. Но когда с ними общаешься, видишь очень большую потребность в духовном. Они очень хотят общаться. Они хотят, чтобы при каждой воинской части был священник. Очень много сейчас построено часовен на территории военных подразделений, в различных комендатурах, сейчас возведена новая часовня у управления ФСБ Чеченской республики, в старом стиле, из бревен. Когда я появляюсь в какой-нибудь части, все, кто свободен от службы, — громадное число людей, — собираются, служим молебен, «Батюшка, покропите, скажите», вопросы различные о духовной жизни. Потому что несмотря на все жестокости, у военных, как нигде, душа просто ищет святости, как отдушины. И такой отдушиной является именно вера, духовное общение со священником.
Это очень сказывается на отношениях с местными жителями. После двух войн, конечно, и у народа чувствуется озлобленность по отношению к российским войскам, скрывать нечего. У кого-то убили брата, отца… Приходится сталкиваться с тем, что народ не особенно доверяет федералам, федералы не особо доверяют народу, есть противостояние, война есть война. Но в то же время, я постоянно стараюсь объяснить военным, что наш враг не национальность, наш враг — зло, против которого мы должны бороться, не переступая грани дозволенного, проявляя уважение к народу, среди которого приходится вести долгие военные действия. Народ не виноват, народ сам затравлен, как зверь. Есть духовная болезнь, она называется грех, и отсюда источник всякого зла. И человек военный это должен тем более ощущать, и не стрелять направо-налево (но, все-таки, если есть необходимость, нужно отнимать и жизнь). И не ожесточаться, а наоборот, всегда быть воином Христовым, нести любовь в себе, чтобы не было ненависти. Чтобы народ не ожесточался дальше, солдат должен проявлять очень высокую духовность.
— Очень часто можно слышать от сторонников радикальных действий в Чечне, что там, якобы, мирных жителей вообще нет. Что днем они мирные, а вечером каждый готов всех убивать…
— Нет, ничего подобного. Сейчас состояние совершенно не такое. Может быть, раньше когда-то так и было, или казалось так. Сейчас даже сокращается число блокпостов в городе, их стало намного меньше, они стали более проходимые. По улице я хожу в облачении, на меня смотрят каждый по-разному, естественно, но я не слышу ни криков ни каких-то оскорблений ни в мою сторону, ни в адрес моей веры.
Простой народ устал от войны. Политика — это одно, я понимаю, политики и той и другой стороне расскажут все, что угодно, лишь бы им было выгодно. Мне кажется, у народа есть общее сознание и желание жить и трудиться. О войне там уже никто не помышляет.
За те два с половиной года, что я здесь живу, я вижу подвижки в сторону созидания. В данный момент в республике пашут землю, вообще, гораздо живее все стало. Проспект Кадырова, бывший Ленина, отстроили, жизнь возрождается.
Вопросы задавал Михаил ЛЕВИН
http://www.nsad.ru/index.php?issue=13§ion=12&article=529
