Парней так много холостых, а я люблю женатого", — сидя за свадебным столом, хором затянули песню гости постарше. А у невесты слезы ручьями текли по щекам. Она все еще не могла поверить в свое счастье. Да и примириться с несчастьем той, другой женщины, у которой, сама о том не мечтая, отбила мужа, тоже не удавалось. Ведь не зря говорят в народе: на чужом несчастье счастья не построишь. Грешная любовь Ни у кого не повернулся бы язык назвать Свету красавицей. Гадкий утенок в детстве, она так и не превратилась в прекрасного лебедя. И в восемь, и восемнадцать, и в двадцать восемь лет ее зеркальный двойник оставался все таким же непривлекательным — слишком длинным и плоским, с жидкими тусклыми волосами, лунообразным лицом и короткими белесыми ресницами. — Зато ты у нас умная! — старалась ободрить Свету мама. — Пусть смазливые пустышки ловят богатых мужичков, а ты всего добьешься сама. А там, глядишь, и жених сыщется — тоже умный. С годами Светлана и впрямь добилась профессионального успеха — в бухгалтерии ей не было равных. На нее сыпались деловые предложения одно выгоднее другого, и к тридцати годам она сменила уже четыре рабочих места. Каждый раз, приходя в новый коллектив, Света тешила себя тайной надеждой, что «выиграет» не только в зарплате… Но коллеги-мужчины встречали новую бухгалтершу равнодушно, а ведь, помимо работы, искать мужа ей было негде. Кроме работы, в ее жизни не было ничего — разве что одинокие тоскливые ночи. А праздники она неизменно встречала в компании родителей и многочисленных престарелых родственников, с друзьями тоже не слишком везло. Что уж там говорить о любви… Иван был простым шофером в очередной коммерческой фирме, переманившей Светлану к себе. Частенько они ездили вдвоем то в банк, то в налоговую инспекцию. Иногда, по просьбе начальника, он подвозил ее до дома. От нечего делать по дороге разговаривали, и сами не заметили, как пустая в сущности болтовня наполнилась для обоих особым смыслом. С удивлением Иван и Светлана обнаружили, что понимают друг друга с полуслова, что смотрят на мир одними глазами. Видит Бог, Светлана не хотела разбивать семью, где, может, и не было должного согласия, зато воспитывались двое детей. Когда Иван решил разводиться, она даже пыталась его разубедить. Но любовник был непоколебим. — Да ведь с ней даже разговаривать не о чем, — говорил он о матери своих детей, недоуменно пожимая плечами. Расплата Света годами не заглядывала в церковь. Иногда ее неудержимо тянуло в храм, и тогда она робко следовала этому порыву. Но в праздники ее смущала суетливая толчея, как в общественном транспорте в час пик, — до умиротворения ли тут? Да и в полупустом храме ей не удавалось сосредоточиться на собственных мыслях и чувствах. Казалось, со всех сторон ее пронзают колкие, любопытные взгляды, и Света поневоле пятилась к выходу. Но на этот раз Светлана пребывала в таком жутком отчаянии и возбуждении, что не замечала ничего вокруг. Прижав ладони к губам, сквозь дрожащую пелену слез она смотрела на печальный лик Богородицы с младенцем на руках, и казалось, вот-вот потеряет сознание. Сколько она так простояла — минуту или час, не помнила. Очнулась, сидя на ступеньках храма. — Вот так, глубже дыши, глубже, дочка, — поучал незнакомый голос. Повернув голову, Света увидела маленькую худощавую старушку в черном одеянии и с добрыми васильковыми глазами. Пожилая женщина улыбнулась и ласково погладила ее по волосам: — Ты чего в храме-то убивалась? Или похоронила кого? И Света выложила ей как на духу все, что наболело за последние полтора года. Рассказала, как полюбила женатого мужчину, как переживала чужой развод и радовалась собственной свадьбе. Наконец, как, ненасытная, захотела испить семейного счастья сполна — задумала родить ребенка. Муж хоть и без особого энтузиазма (у него-то уже были сын и дочка от первого брака), но поддержал ее в этом желании. А она не смогла забеременеть… Обегала десяток специалистов, прошла все возможные обследования и процедуры, выпила массу гормональных препаратов, измучила себя постоянным ожиданием — и все напрасно. Уж и Иван стал отговаривать: «Не терзайся, отступись». Но она продолжала хлопотать, как заведенная. На последнем приеме у врача Света так горячо принялась его расспрашивать — ну, когда же, наконец, когда?! — что доктор не выдержал. «Да может, никогда! — отрезал сухо. — И такое бывает». Искупление — Я тебе, дочка, вот что скажу. Перво-наперво к батюшке сходи — исповедайся, — посоветовала пожилая монахиня. — Потом повенчаться вам надо. А дети они и есть дети — не твои, и не чужие. Их Господь дает и забирает. И не для себя мы их растим, а ради них же самих. Понимаешь или нет? Хочешь дитя взрастить — доброе дело сделать, возьми и пригрей сироту. Таких ведь нынче ох сколько! Света не сразу прониклась этим наказом — еще помаялась, потосковала, но слова эти крепко засели в ее голове. Но надо было еще убедить Ивана. Венчаться он худо-бедно согласился, а вот брать ребенка из детского дома отказался наотрез. Тайком, на свой страх и риск Светлана взялась за новые хлопоты. Стала оформлять документы на усыновление и обивать пороги детских приютов. Она решила поставить Ивана перед фактом, понимая, конечно, что может потерять мужа. Но чем пристальнее она вглядывалась в глаза маленьких сирот, тем острее ощущала, что намерения ее правильные. И однажды вечером, набравшись храбрости, Света выложила перед мужем на стол фотографию пятилетнего мальчика. Сказала мягко, но решительно: — Посмотри, это Антошка. Правда, похож на тебя, особенно глаза? Очень скоро он поселится в этом доме и назовет меня мамой. И даже если ты сейчас уйдешь, я не останусь одна. Этот малыш всегда будет рядом — с тобой или вместо тебя… Приютив сироту, Светлана была вознаграждена сполна. Иван остался ее мужем и проникся заботой о приемном сыне не меньше ее самой. А через год, под Рождество, случилось чудо — уже и нежданное. Света забеременела и родила дочку — крепкую, здоровую. Больше всего прибавлению в семье радовался Антошка.
