Парламентская газета
Житие святых начинается в коммуналке

Верите ли вы в чудеса? Мне, например, многие годы очень хотелось верить, ведь жизнь без этого была бы скучна и прозаична. А вот столкнуться с чудом довелось лишь недавно — в доме поистине удивительного человека Геннадия Стрекаловского, которого в Новосибирске уже окрестили «художником от Бога». И неспроста.
Денек, когда я отправилась в гости к Геннадию Михайловичу, даже по сибирским меркам выдался особо холодным — мороз под сорок градусов. А в его небольшой типовой «двушке» тепло, уютно, попугайчик радостно щебечет, жена Зоя Васильевна на кухне хлопочет, обед готовит. В общем, на первый взгляд ничего особенного, обычный дом, в котором жизнь идет своим чередом. А вот картины, висевшие на стенах и расставленные хозяином рядком на полу, чтобы гостье показать, и в самом деле были особенными, излучающими добро, свет и еще нечто, чему и определение-то четкое подобрать довольно сложно.
Мне, разумеется, заранее было известно о том, что судьба у Геннадия Стрекаловского очень и очень непростая: будучи молодым красавцем-военным, он служил в Китае, где получил тяжелейшие травмы и едва не погиб. В результате в двадцать четыре года стал инвалидом второй группы, страдает эпилепсией. На тему войны говорить не любит, что и понятно: к чему ворошить старые раны? А вот о своем творчестве, тяга к которому проснулась лишь в шестидесятилетнем возрасте, причем при весьма необычных по меркам среднестатистических обывателей обстоятельствах, рассказывает с большим удовольствием.
— Геннадий Михайлович, так с чего же все началось? Ведь и в самом деле удивительно, когда человек, всю свою жизнь не бравший в руки кисть, вдруг начинает писать картины. Да еще и настолько своеобразные.
— Я очень сильно болел. И случайно в руки мне попалась какая-то газетка, в которой было написано о том, что, если человеку плохо, он должен начать рисовать, чтобы хоть как-то отвлечься от всех своих горестей. В то время у меня был родственник, театральный художник, живший в Ленинграде и рисовавший совершенно удивительные миниатюры, секрет изготовления которых после его смерти так и остался тайной. Он как-то приезжал ко мне в гости, показывал свои работы, которые произвели неизгладимое впечатление. Все это и подтолкнуло меня к тому, чтобы попробовать написать свои картины.
И еще был у меня сосед один — Петро, земля ему пухом. Он, когда заходил ко мне, все интересовался: «Чего это ты лики эти рисуешь?» Он-то сам в Бога не веровал. Я же, зная о том, что он работал на одном опытном предприятии, попросил его принести мне еще дощечки — из тех, что уже не нужны в производстве и идут на выброс. Он принес несколько и даже денег с меня не взял — сказал, что это от него мне подарок. И после этого случая я его очень долго не видел.
А потом как-то вышел в магазин за хлебом, глядь: а у подъезда большой такой гроб стоит. Спрашиваю: «Кто умер?» А мне ответили, что Петро. Я расстроился, конечно, даже не в состоянии был проводить его в последний путь. А потом как-то, дней сорок спустя, лежу ночью в своей комнате, размышляю о новых работах и вдруг вижу, как ко мне сквозь запертые двери входит Петро — очень четко его разглядел, только лицо показалось несколько размытым. Садится он ко мне в ноги, на диван, и говорит: «Я пришел тебе сказать, что Бог есть». А затем встал и точно так же, сквозь двери, ушел. И тогда уж я твердо решил, что непременно должен рисовать. И сделал целую выставку, которая была в местной картинной галерее.
— Вы пишете исключительно темперой. Но откуда взялись знания о том, как нужно правильно писать картины? Ведь одного желания и таланта в таком деле явно недостаточно.
— Об этом мне еще в 1942 году рассказал один знакомый художник, который всю войну прошел, до самого Берлина. А я его тогда внимательно слушал и все запомнил.
— Ну хорошо: с технической стороной, будем считать, все понятно. Но откуда вы берете сюжеты для своих работ? Ведь, насколько мне известно, из квартиры последние шесть лет вы никуда не выходите из-за болезни, не говоря уже про более дальние путешествия.
— А они сами из меня выходят! Я ведь свои будущие картины сразу, целиком вижу — и тут же рисую. И никогда ничего не делаю по чьему-либо заказу, лишь то, что идет от души. А колорит у моих картин такой особый, северный, потому что очень я по Северу, где родился, тоскую.
— Вы пишете в основном на религиозные темы. А как относятся к вашему творчеству представители Православной церкви?
— Как-то мою выставку в картинной галерее посетил ныне покойный владыка Сергий. Он и до этого видел мои работы на других выставках, но, как правило, более десяти — пятнадцати минут около них не задерживался. А тут рассматривал больше часа. Я тогда подошел к нему и сказал: «Помните, у меня была выставка в „Зеленой пирамиде“, и вы, посмотрев мои работы, сказали, что святости не получилось. Я тогда помолился и сказал, что непременно добьюсь святости». А он мне в ответ: «Да, теперь ты добился». Не так давно был у меня в гостях и владыка Тихон. И он сказал мне, что я должен работать каждый день и каждый час, потому что только так смогу продлить эту жизнь.
— Ваши картины можно назвать иконами? Или это нечто иное?
— Нет, я не делаю икон. Все мои картины — это житие святых. Например, видите вон ту работу? Это «Зимний Никола». В те времена люди ходили одетыми вовсе не так по-царски, как сейчас. Все было очень скромно: холстина да лапти. И была святость. Все было связано воедино: Природа, Космос и Человек. И было бы замечательно, если бы мы когда-нибудь вернулись к истокам православия Святой Руси: тогда бы Россия и ее великая культура возродились. А вот это портрет Божьей Матери, покровительницы Руси. А вот та картина изображает северную деревню. Многие удивляются, что я так тщательно выписываю каждое бревнышко деревянных изб. А я им отвечаю: «А как же иначе? Ведь всю эту красоту делали люди, простые мужики».
— У каждого творческого человека непременно имеются какие-то задумки, мечты, планы на будущее. О чем мечтаете вы?
— Пока я думаю лишь о своей выставке, которая должна быть через два года в Москве. К тому времени мне нужно успеть нарисовать десять совершенно новых работ, которые и буду показывать людям. Где будет проходить эта выставка — пока не знаю.
— Подготовкой к предстоящей выставке, я вижу, вы занимаетесь очень серьезно. Насколько я понимаю, в карандаше большинство работ уже есть?
— Да, осталось лишь доделать. Правда, на это уйдет еще много времени. И сил. Вот это, например, будет «Покров»: видите, как по замерзающей речке идут последние кораблики. А совсем скоро все покроет снег. Вот белая церковь с золотыми куполами, Никола Чудотворец. И кругом у меня стоят деревья, причем каждое дерево как человек. Еще Сергий Радонежский сказал, что деревья — это умершие люди, а журавли — святые, которые, пролетая над землей, наблюдают за тем, как мы здесь живем…
Я недаром начала свой рассказ о Геннадии Стрекаловском со слов о чуде. В жизни этого человека и в самом деле очень много чудесного, необъяснимого. Многие говорят о том, что места, изображенные на его картинах, в точности похожи на реальность. В то же время достоверно известно, что художник в тех краях никогда не бывал. И еще один любопытный момент: в конце нашей беседы я изъявила вполне понятное журналистское желание сделать фотографии. Услышав о моих намерениях, Геннадий Михайлович как-то хитро усмехнулся и сказал: «Что ж, пробуйте. Да только вряд ли у вас это хорошо получится в моем доме. Многие фотографы пытались, изображение получалось очень нечеткое, а посередине снимков какое-то белое свечение…» Но я все же попыталась снимать. И тут произошло следующее: мне удалось сделать несколько портретных снимков Геннадия Стрекаловского, но, когда я стала наводить камеру на картины, фотоаппарат вдруг наотрез отказался работать.
— Все. Больше вы не сможете сделать ни одного кадра. Я чувствую эту энергию, — сказал мне Геннадий Михайлович, прикрыв лицо руками и вжавшись всем телом в диван.
Я быстренько попрощалась. А снимать картины пришлось уже позже, в помещении Новосибирской областной организации Всероссийского общества инвалидов, где работы Геннадия Стрекаловского украшают почти каждую комнату. Тогда мне невольно подумалось, что эти наполненные светом, добром и радостью жизни картины непременно должны вселять в сердца приходящих сюда больных и немощных людей надежду и веру — и в милость Бога, и в собственные силы. Может быть, именно для этого художнику и был дан его дар.