Культура — создание немногих, но достояние всех (Часть 1)

Частными усилиями проблемы российской культуры не решить

— Игорь Петрович, как известно, в археологии бытует термин — «культурный слой», смысл которого гораздо шире, чем наше современное представление о слове «культура». По обнаруженным при раскопках строениям, предметам быта, утвари, по одежде и украшениям предков, ученые создают целостную картину общественного, социального и, наконец, культурного среза далекой от нас эпохи. Сложно представить себе аналогичные действия наших потомков-археологов, раскапывающих «культурный слой» XXI века…

— Это тонкая пленка, которую жизнь рвет постоянно, в разных местах… Осколки нашей (не культуры, а цивилизации) мало дадут хорошего нашим потомкам. Потому что эта цивилизация механическая и к культуре не имеет никакого отношения, она прагматически полезная, железная и так далее, как хотите, ее называйте. Что же касается «культурного слоя» наших дней, времени еще только начавшегося XXI века, то, мне кажется, за последнее десятилетие, даже больше — двадцатилетие, оно еще сильней продвинулось в сторону антикультуры. Не создано ни одного шедевра ни в литературе, ни в живописи, ни в архитектуре, которые на равных правах с образцовыми созданиями минувших эпох вошли бы в историю. Сейчас в Барселоне достраивается собор Святого Семейства, великое послание нам из начала XX века, сотворенное испанским архитектором Гауди. Этим апофеозом гармонии человека и природы завершилась, на мой взгляд, эпоха западной христианской культуры. Повторяю, ни в одном храме — будь то византийском или готическом — не воплощена столь мощная тяга самой природы к Богу. Храм достраивается. Но все, что достраивается, никак не соединяется с тем, что было первоначально создано.

И все-таки XX век оставил после себя некоторые следы. Даже модерн в лучших своих озарениях это сделал… А дальше, вслед за Гауди, — пустота. Пустота и за Пикассо, хотя он сам (после «голубого периода») творец этой пустоты. Еще в 1909 году Сергей Булгаков очень точно определил его будущее, назвав статью о нем «Труп красоты». Что касается архитектуры, то Аалто в Финляндии, Нимейер в Бразилии и создатели первых нью-йоркских небоскребов не уйдут в забвение… Возведенные сегодня в Москве здания — жалкие, бесстильные, это попытки дотянуться до чужой высоты. Может быть, Восток в этом смысле что-то оставит нашим потомкам?.. Итак, христианская Европа уже сделала все, что могла и давно превратилась в один большой музей. Уйдя от веры (Ницше: «Бог умер»), она уперлась лбом в супермаркет. Культура вымирает. Ее заменили зрелища, удовольствия, увеселения — родные братья наркотиков. Может ли родиться в условиях повального позитивизма и нигилизма новый «Дон Кихот»?

— Наш опыт и, главное, полученное образование и информация от наших предков подготовили почву для размышлений и восприятия красоты.

— Наше поколение очень близко стояло к культуре XIX века, даже начала XX, когда еще были живы Толстой, Чехов, Метерлинк, Ибсен, Гауди… Наши потомки все более отдаляются от них. Стоят на полках книги, висят на стенах великие полотна, возвышается в Париже прекрасная Сан Шапель, не стерты с лица земли пирамиды майя в Мексике и пирамиды Египта. Но для большинства зрителей — это камни, не более. Связи между духом, воздвигшим их и современным «экшн» нет. Раньше культура продолжала творить и после ухода ее творцов. Она творила нас. Если бы не было моего путешествия вглубь того же Гоголя, я бы был другой. Хотя попытки подновить старое, как в случае с достройкой собора Гауди, или, скажем, реставрация фресок Микеланджело в «Сикстинской капелле», на мой взгляд, несут смерть подлиннику. Японцы раскрасили новыми красками фрески Микеланджело. И что получилось? Открыточная живопись. Росписи, подернутые патиной времени, были для нас дороже, нежели эти белила на лице старика. Слава Богу, что реставраторы (а точнее, соавторы) не тронули фреску «Страшный суд». Потому что в капелле по-прежнему заседают кардиналы и по-прежнему горят свечи и коптят…

— И все же, Игорь Петрович: на что оглянутся потомки, откуда они будут черпать запас сил для того, чтобы создавать свою новую культуру?

— Я буду говорить о России. С уничтожением крестьянства, его гибели в XX веке, по сути, иссяк источник языка. Затоптан и умолк крестьянский языковый родник. А из него черпали все — от Пушкина до Толстого и Бунина. Потому что он питался оттуда. Но литература не может существовать без языка. Уничтожение русского крестьянства — основного населения России — величайшее злодеяние XX века. Откуда теперь черпать язык? Из Даля? Солженицын попробовал, но не получилось. В словаре Даля язык не мертвый, но брать за основу в творческой работе словарь, согласитесь, это не творчество.

Как член жюри, я недавно был на присуждении премии «Ясная Поляна». Одна премия дается современному сочинению. Другая — за произведение, которое будет жить долго. В этом году мы дали премию Василию Белову за «Привычное дело». Давно-давно появилась эта повесть. Но она осталась. Она останется, когда и нас не будет, и будет согревать теплом русского слова тех, кто возьмет ее в руки. На каком языке пишутся современные повести и романы? По ним национальности не определишь. Это поролон для затыкания щелей в окнах, а не язык.

И еще одна — смертоносная — черта XXI века: навсегда исчез романтизм. Без романтизма, без поэтической мечты нет культуры. Как нет ее и без религиозного чувства. Христианский романтизм толкнул людей на великие свершения. Он поднимал их взгляд вверх. Прагматизм тянет наш взгляд вниз. Без романтического мироощущения не появились бы ни Рафаэль, ни Кельнский собор, ни римские форумы, ни афинский Акрополь.

— Русская литература и православная религия — понятия созвучные друг другу. Это историческая константа. Однако, Игорь Петрович, не кажется ли вам, что церковь ныне слишком уж взяла на себя миссию главенствовать в идеологии возрождения России, в воспитании молодежи, во всем том, что касается модного сейчас слова «духовность»?..

— Я, кстати, никогда не употребляю этого слова.

— Это одна крайность. Другая — в агрессивности тех сил, которые заполонили культурологическое пространство страны: литературу, театр, кино, изобразительное искусство. Каковы, на ваш взгляд, условия (и есть ли они), чтобы противостоять этому Молоху? Или, как говорится, все это «рассосется». Все, дескать, будет в порядке…

— Начну с вашего последнего тезиса. Нет, конечно, не «рассосется». С одной стороны, Толстой сказал: «Делай, что должно. И пусть будет, что будет». У каждого из нас есть какая-то своя жизнь, своя задача, свои цели, если мы существуем в сфере культуры. Вместе с тем, есть и то, что соединяет — пусть с консерваторами или еще хуже, с противниками прогресса. Но то, что сейчас происходит в кино, театре, в литературе, на TV, представляет угрозу национальной безопасности России. Потому что безопасность — это душевное здоровье нации, а не количество танков. Танки будут гореть, и армия станет отступать, если дух солдат будет в упадке. Стало быть, восстановление связи с нашей великой культурой должно стать первой заботой государства. Частными усилиями ничего не сделаешь.

Пал общий уровень культуры в мире. Повсюду ее вытесняет как бы культура, некая «культурная мнимость» и просто бесстыдный плагиат. Даже Нобелевский комитет уже не мерило вкуса. Противостоять этому мы можем, опираясь на то, что оставило, как мы его называем, прошлое. Хотя, я, например, занимаясь XIX веком, работая над книгой о Гоголе, жил и живу в настоящем. С начала 90-х годов началось тотальное истребление авторитетов русской литературы, ее влияния на умы, на душу. Помню, когда я работал в 90-е годы в «Литературной газете», я старался этому противостоять. Сделать мог очень мало. Русскую литературу обвинили в подготовке русской революции, в разрушении России. Дескать, Гоголь, Толстой, Чехов, критически относясь к русскому обществу, гнали нас в 1917 год. Это ложь. Русская литература, с самого начала появления революционных настроений, сказала им: «Нет». А Лесков в 1864 году написал антинигилистический роман «Некуда». Он сделал это раньше Достоевского. В 1872 году в журнале «Русский вестник» были опубликованы два романа: «Бесы» Достоевского, которому молится наша либеральная интеллигенция. И «Соборяне» Лескова, которого, я уверен, она не читала. Этот роман о русской святости уравновешивает злые прозрения Достоевского. Невыгодно его вспоминать. Но литература не может подняться вверх на одном крыле — крыле отрицания, например. Она, как птица, парит на двух крыльях. И подъемная сила их не равна: крыло Лескова мощнее.

Теперь, что касается вашего вопроса о соперничестве церкви и новейшего искусства за умы. Конечно, церковь — институт, состоящий из тех же людей, которые и грешны и которые иногда относятся к своему делу, как к профессии. Это есть. Вместе с тем, согласитесь, все-таки за церковью стоит Христос. Восстание церкви против разрушения я разделяю. Но это не значит, что я доверяю каждому человеку, одевшему рясу. Поэтому идея факультативного преподавания православной культуры в школе, которую церковь взяла на вооружение, мне близка. Но, я считаю, преподавать ее должны люди светские и обязательно верующие. Надо начинать с маленького человека. Общество развращено, сдвинуто в сторону денег, а не идеала, который требует немало душевных затрат. Ведь чем велик Христос? Тем, что в Гефсиманском саду он сказал: «Да минет меня чаша сия». Это понятно каждому. Так только Сын земной Матери мог сказать. Почему он так близок людям, особенно в России? У нас очень личное к нему отношение. Этого нет на Западе. Я на Западе бывал, жил там, но, повторю, у них этого нет. Если что-то еще осталось в дедах, не умерло, не растоптано, то придет к детям — в этом спасение, в том числе, культуры, которую они будут создавать.

Я не знаю, будет ли это неохристианская культура или назовут иначе, мне кажется, что идеи, заключенные в христианстве, бессмертны. Другого пути, чем этот возврат, нет.

— Мы живем в светском обществе, и для нас государство — это реально действующие рычаги управления всей страной. От них, в конечном итоге, зависит материальное состояние той же культуры. Существующая «размытость» взаимоотношений между чиновниками и деятелями культуры мешает сфокусировать внимание на удручающем состоянии нашей культуры.

— Конечно, от государства, его институтов, как вы говорите, зависит многое, даже от личности, возглавляющей государство. Вот что могло бы приостановить разрушение культуры.

Сейчас выходит стотомное собрание сочинений Льва Толстого. Вы думаете, оно спонсируется государством? На титуле стоит фамилия японского профессора, который дал на это деньги. А ведь это событие общенационального, общенародного значения! Однако ни от министра культуры, ни от президента — ни слова. Схожая ситуация с Институтом мировой литературы: он издает полное собрание сочинений Гоголя в 23-х томах. Кто дает деньги на его издание? Французский профессор.

— Ну что ж, поступок характерный для нашего времени… Творцы культуры создают свои произведения для того, чтобы человек становился сильнее, нравственно чище. Это особенно чувствовало ваше поколение.

— Конечно. Господи, если бы мы не читали книг, которые в детстве прочли, не знаю, что бы с нами было! Я попал в детский дом, в детскую тюрьму. Так, может быть, я бы вором стал. Кто знает? Меня спасла литература. Шаламов когда-то сказал, что литература не может ничего изменить в жизни. На самом деле, я думаю, литература там, на Колыме, спасла его.

Разумеется, культура не может спасти, поднять, возвысить, облагородить всех. Тем не менее, ее влияния нельзя отрицать. Хотя мы можем сказать: вот у нас был Толстой. Что ж, мир стал лучше, чище, люди стали благороднее? Казалось, влияния в таком масштабе Толстой не мог оказать. Культура — создание не многих, но достояние всех. И эти немногие выходят, кстати, из всех.

В чем бессилие новейшей культуры? В том, что она для немногих. А великая культура, конечно, для всех. Должны быть какие-то проводники этой культуры. От нее — к народу.

В чем я вижу смысл своего писания? В популяризации того, что оставлено нашими предшественниками. Есть желание донести этот свет, протолкнуть, говоря грубо, в жизнь. По крайней мере, нашему поколению есть, от чего отталкиваться. Что будет с молодежью? Я считаю, что мы пропустили два-три поколения.

— И все-таки, нужно что-то делать…

— Нужно объединять людей вокруг национальных святынь. Объединяться не в политические партии, куда сейчас, как рыба в сеть, густо пошли поэты и артисты. «Объединимся, как русские в 1812 году», — писал Гоголь во 2-м томе «Мертвых душ».

Беседу вел Сергей Луконин

Окончание следует…

http://stoletie.ru/tayna/61 123 144 717.html