 |
| Пресс-служба Псковской епархии | 23.11.2006 |
Батюшка обратил внимание на это в нашем разговоре и справедливо заметил:
«Известный факт: есть разница между сказанным и записанным. Кому-то будет казаться, что это старомодно, не соответствует стандартам и чьим-то представлениям, но дух автора должен быть, и только тогда он виден, когда в напечатанном тексте сохраняется его слово, его запятые, его паузы.
Когда я пишу проповедь, я ставлю запятые для разговорной цели, чтобы сохранить живое слово, выразить его силу. У нас есть Псалтирь и видно как по-разному делят стихи, акцентируя необходимые слова: „Положи, Господи, хранение устом моим и дверь ограждения о устнах моих“ — одни акценты, когда поют, и другие — когда читается, там другая расстановка акцентов. Пишешь проповедь, не редактируй, где стоит запятая там она пусть и остается, там ей и место.
Если хочешь оправдать себя, что ты — грамотный человек, напиши: написано так, как говорено — тогда ты оправдаешься. Пишешь ты кандидатскую, или говоришь для живого человека — это разные тексты, они по-разному воспроизводятся. Я читаю проповеди отца Иоанна Крестьянкина, слушаю, как он говорил их, и всегда отмечал, что он акцентирует совершенно другие слова в живой проповеди, чем в напечатанной. В печатном тексте просто этих акцентов нет. Живое слово бьет в глубину, в самое сердце, и человек выходит, наполненный духом.
У меня есть книжечка отца Иоанна Кронштадтского, там его проповеди, многие до сих пор перечитываю, а сейчас вышли новые издания — и совершенно не то, потому что это прошло через мозги современного издателя, уже духа того нет. Читал когда-то его книгу „Моя жизнь во Христе“, изданную на газетной бумаге, читал с увеличительным стеклом — книга совершенно поразительная, в ней чувствуется дух автора. Современное же все выхолощено. Если мы издаем чье-то слово, а особенно священника, то надо издавать так, как говорит, а мы то редактируем, то гармонизируем. Мы теряем богатство языка, глубину мысли. Отбрасывая, по нашему мнению, лишнее, мы теряем красоту, индивидуальность слова человека, теряем что-то глубокое».
Потом наш разговор с батюшкой продолжился о разном, в основном, о приходской жизни, о которой хотели услышать, а он нас попросил не называть его имени, сказав следующее:
«Приходский священник — это значит священник, живущий в мире. Я приходский священник, в полном смысле приходский, и разделен на три части: служба, семья и сам я. Могу говорить о детях, о семье, о житейских проблемах. В этом я живу, это мой жизненный крест — за это меня отправят или направо, или налево.
Мы разделили рассказ по темам на небольшие главы и предлагаем их нашему читателю, как искренний и простой рассказ об опыте жизни со Христом.
О проповеди.
Помню, читал св. Иоанна Златоуста, который пишет, что из проповеди в проповедь повторяет одно и тоже, он оправдывает это повторение: чтобы отложилось слово не только у нас в уме, но и в сердце.
Я тоже повторяю одно и то же, используя благословение Святителя Иоанна Златоустого. По несколько раз возвращаюсь снова и снова, и считаю это важным, чтобы у человека не просто проскользнуло, и он сказал бы себе: «вот как здорово» — и пошел в огород копать, или пошел строить и все забыл.
Нет, повторяю каждое воскресение: одно, второе, праздники прошли, а я снова возвращаюсь к прошедшему празднику, напоминая, чтобы в человека вошло. Также делает и Святая Церковь: тысячи раз повторяя одно и то же: «Господи помилуй!», «Паки и паки миром Господу помолимся». Для чего? Чтобы эти слова вошли в кровь и плоть, тогда они станут духом, жизнью человека, он с ними умрет и к Богу пойдет с ними. Вот в чем красота.
Учился я когда-то в Московской семинарии, потом служил в Казанском храме Великих Лук, в Качаново, бывал в Рижском монастыре, в Пюхтицах, и однажды приехал в Пюхтицы, а женщина регент сетует: «что тут за пение, вот в Москве…»
Я говорю: «Ни в коем случае, ни в коем случае не делайтесь под Москву. Москва должна быть — Москва, у нас не получится московское пение, а Пюхтицы должны быть Пюхтицами, должно быть особое «пюхтицкое» пение, и оно должно сохраняться». В Риге я слушал пение на клиросе — красота, в деревне Качаново слушал, и напевы эти у меня в душе звучали, перед отъездом с этого прихода записал их себе, на память, на ноты. В Луках пели по-своему, в Псково-Печерском монастыре был «вехновский напев», нигде таких замечательных прокимнов не пели, все ныне выхолощено, нет ничего. Московский регент приезжал недавно, говорит, что только ради прокимнов приехал, попеть, послушать, а их и нет, уехал такой расстроенный и огорченный: «вот потеря, вот потеря». Стригут всех под одну гребенку, красота и уходит.
Молитва священника., p> В нашем храме надо заменить престол, Владыка предлагает металлический оклад, но это очень дорого: будет стоить около ста тысяч. Мы ни у кого их не просим, просто молимся и ждем. Мы научены не просить, а молиться, батюшка должен молиться.
Приведу пример: когда был у нас в храме Владыка Владимир (Котляров) сказал он как-то нам, чтобы было на пост фиолетовое облачение. Черное — одежды покаяния, а фиолетовое, бархат — это и красиво, но еще и радость поста, чувство надежды.
Мы нигде не могли найти этого материала, а облачение, сама его стоимость, дорогое, и мы ждали восемь лет. Через восемь лет нам привезли материал, сказали: «Возьмите», и мы пошили облачение, но ждали восемь лет.
Нам лет шесть назад говорили, что престол нужен новый, и тут внезапно приезжает женщина и говорит, что есть люди, которые хотят что-то сделать для храма, мы ей сказали: «нам нужно сделать металлический престол». Сейчас этих людей записали к нам на поминовение, помолимся и ждем, как Бог расположит сердце этих людей. Расположит, значит, будет у нас новый престол, но наша задача — молиться. Как происходит все в церкви: священник молится, Бог располагает сердце человека, и он благотворит. Отец мой, помню, тоже говорит: «мы не просим — мы молимся, нехорошо священнику просить». Престол нам нужен новый, но Владыка сказал: «Пока не шатается, пусть стоит». И мы молимся.
О семье и детях:
Папа мой дьяконом служил шесть лет под Москвой, потом служил в Удмуртии в Приуралье, на Урале служил приходским священником. Сейчас он в Пензенской епархии, ему исполняется 75 лет 11 октября. Очень болеет, диабет, нога отрезана, живет с дочерью и сыном, а служил, сколько можно было. Родились мы под Москвой, старшие, а росли на Урале. Я всегда думаю на эту тему, как так получилось, что в семье моих родителей из десяти детей вышли шесть священников? Думаю, и не могу сказать, не могу дать ответа, почему так происходит.
У меня у самого сейчас пять детей, и когда я размышляю, то прихожу к такому выводу, что это Божиии чудеса, какие-то Божии определения, чьи-то молитвы. Мне рассказывал отец, как однажды мы, старшие четверо детей, и папа с мамой приехали к Владыке Ювеналию, Архиепископу Ижевскому. Папа его очень чтит и уважает, как прозорливого, и Владыка приказал к себе расстелить дорожку, и чуть не за руку вел к себе нас трех мальчиков. И ведь точно, все стали священниками. Если вспомнить про жизнь: росли мы в церковной среде и видели, как отец совершает богослужение. Старший брат видел, как отпевает папа, и когда младший спал, он его «предал земле».
Потом, когда прошло много времени, «преданный земле» стал монахом, тогда мы осознали, что он стал человеком не от мира сего. Один из братьев, когда отец совершал службу, взял и зашел в алтарь через Царские врата, папа заругался на него: служба идет… он опять вышел обратно. Прошло время, и этот наш брат первым среди нас стал священником. В жизни ничего не происходит случайного, и если проанализировать жизнь, можно увидеть, как Господь ведет.
У нас в семье есть фотография, на которой Крестный ход, и один из братьев несет икону Божией Матери, живет он теперь в обители Божией Матери и служит Божией Матери. У нас в семье, как и просили: монах один. Отец Алипий просил, отец Иоанн просил: «Ну, хоть одного нам отдайте». Одного и отдали.
Не могу сказать, как все формируется в каждой семье в конкретное время, просто не могу сказать. Но, что видел, что чувствовал, что анализировал, скажу: что ни семья обязательно есть и положительное, и не очень положительное.
Можно сказать, общее по Божьему слову, по Евангелию: «сеял человек доброе семя на селе своем и когда заснул, пришел враг и сеял плевелы посреде пшеницы и отыди». Когда возросла пшеница, тогда и плевелы появились.
В принципе, это семья: ведь и отец, и мать в христианской семье стараются сеять доброе. Но незаметно, от нашего ли небрежения или невнимательности, враг тоже делает свое дело. Сеем доброе, а появляются и плевелы. Что же делать? И строго нельзя, и так оставить нельзя. Решение вопроса остается опять евангельское: Ангелы пришли и говорят Господу: мы сейчас плевелы скосим! — Ни в коем случае, пусть все растет вместе.
Вот тогда и становится настоящее воспитание, когда ты увидел у своих детей отрицательное, лохматости, а это увидеть для нас очень болезненно, смертельно, кажется всему конец, когда мы видим ужасное в наших детях, видим эти плевелы. Но в этот момент им нужен хороший совет, поддержка, чтобы не наломать дров, чтобы не нарушить в самом себе благочестивое устроение жизни. Когда я столкнулся с этой проблемой, вдруг увидев лохматые плевелы, единственное что пришло, и, Слава Богу, по молитвам Святых Отцов, духовников наших: терпеливо с молитвой начать работать с проблемой нашего ребенка.
Порой даже молчаливое покровение того, что происходит, дает какой-то сдвиг в свое время, и тогда в человеке происходит прорыв сознания, он начинает понимать, что так нельзя. Такое происходит со всеми и только опытно. Пока опытно человек не осознает, никаким словом, никаким примером, а, тем более, угрозой и криком, даже тюрьмой — ничего не поможет. Даже болезни не исправляют нас. Я удивляюсь, ведь болезни такой стимул человека вразумить, но и они слабо действуют, люди не понимают, что причина болезни — грех. Болезни ведь тоже один из рычагов воздействия Бога, чтобы человека обратить к Себе, но человек не обращается.
И это тоже поражает меня.
Без молитвы никакое воспитание невозможно, просто немыслимо — я имею в виду христианскую семью, мы не говорим о светском воспитании. Сколько живу, пользуюсь наставлением Преподобного Серафима Саровского, а наставление у него следующее, он говорит: как дети твои заснут, тогда ты встань и помолись за них. Или утром, когда они спят.
Встань и помолись за них. Если нет сил встать, лежа помяни детей, помолись за детей, если можешь — поплачь, поскорби, попроси, чтобы они оставили какие-то плохие навыки, привычки.
Если все благополучно, говори — Слава Богу! Если проблемы — Господи, помоги!
У тебя уже одни вопросы жизни, а у них другие — учеба, музыка, встречи, телевидение. Просто грохот и хохот — они решают свои вопросы. И я пользуюсь советом Преподобного Серафима Саровского, и даже жду, когда они заснут, чтобы помолиться. Сейчас у меня уже двое внуков, старшему сыну Ивану 25 лет, дочери Христина, Люба, Настя, и пятый — сын Алексий.
О проблемах и воспитании:
Воспитание — это процесс и нельзя винить отца и мать, если не получается, потому что это комплекс всех проблем, в которых человек живет. Надо говорить так: отец не сумел решить свою проблему, и эта проблема перешла на решение его детей.
Это я беру не от себя, а от Митрополита Антония Сурожского, который говорит, что, когда мы видим человека выпивающего, гуляющего, мы должны сказать так: человеку досталась эта проблема, или он сам ее приобрел, или столкнулся с этой проблемой, или она ему досталась по наследству. Может, эту проблему не решил его отец, или его дядя, не решил дедушка, а человек с этой проблемой столкнулся, и надо попытаться, насколько возможно, ему помочь. Иногда эту проблему человек решает буквально в последние дни своей жизни.
Один человек столкнулся с проблемой пьянства, и решил ее в последний месяц своей жизни. Он стал пить сильно, в результате этой пьянки, жена терпела — терпела и ушла с ребенком, бросила его. История эта поразительная. Он замерзал, ему отрезали ступни ног и положили в отделение хроников, а человеку тридцать пять лет. Когда он пришел в себя, сказал, хватит, не хочу больше в вашей больнице лежать, отвезите меня домой, я буду дома умирать.
Его привезли домой, бросили и оставили никому ненужного, без ног. Пришла ко мне однажды наша прихожанка и попросила меня причастить больного, умирающего человека. И я пошел в этот дом: был февраль, там ничего нет, все запущено, холодно, кричу: есть кто живой. Зашел, он лежит на диване, спрашиваю: «Вы просили священника причастить? — Он мне ответил: да просил поисповедоваться и причаститься».
Я его пособоровал, поисповедовал, причастил, потом после этого сам полмесяца болел, простыл, и думал: я простыл, а там больной человек лежит. Через два дня после причастия человек умер. Потом его похоронили, и я встречаю ту женщину, которая меня позвала, и спрашиваю, когда ему сорок дней, чтобы помянуть, а она мне говорит: «Вы знаете, батюшка, почему я позвала вас к нему?» И рассказала она мне историю: это ее сосед.
Когда его привезли из больницы, она по жалости к нему стала приходить по-соседски, то молока приносила, то печку топила, пришла к нему однажды, и он говорит ей радостно: «Слушай, ко мне сегодня приходил Христос. — Женщина на него смотрит и думает, может, пьяный, но видит, что трезвый. Спрашивает его: А как ты определил, что к тебе приходил Христос. — Точно, ко мне приходил Христос. — Я ему говорю: надо к тебе батюшку позвать. Позови, — говорит».
Но я видел, когда причащал, что в доме этого человека уголок святой есть, хоть и закопченный. Эту историю я рассказывал в монастыре, мне сказали, что, верно, это мать, благочестивая христианка, просто его забрала, чтобы он не мучился здесь. Молитвы матери за гробом помогли человеку окончить жизнь в покаянии, в исповеди, примирении с Богом и с ближними. Вот так этот человек решил проблему, с которой он столкнулся в своей жизни — проблему пьянства.
И когда мы говорим о воспитании, нельзя винить никого, потому что судить даже о пьющем человеке — такой-сякой, ни в коем случае нельзя, мы не знаем ни его зачатия, ни его рождения, ни его воспитания, мы ничего абсолютно не знаем об этом человеке. Надо уметь преодолевать препятствия, нельзя оставлять без решения то, что с нами столкнулось. Появился вопрос, какой бы он некрасивый ни был, надо решить его для себя, если мы от него отмахнемся, или увлечемся другим — эта проблема за вами останется, и когда она с новой силой наляжет, вам ее будет не решить. В итоге вы передадите ее кому-то, или сами от нее погибнете. Какой бы ни был вопрос — не бойтесь, его надо решать сразу.
«Всяк человек ложь».
Чья-то жизнь открывается нам только тогда, когда человек этого захочет, если сумеете вы прикоснуться, и он почувствует в вас родное, сам чуть-чуть приоткроет книгу своей жизни. Вот когда он приоткроет ее, вы и увидите там: Боже мой! какая там или же красота, или очень ужасное. Но если он захочет.
Да и не верьте даже всякому слову, которое говорит человек, потому что «всяк человек ложь». Как узнать человека? Если только собрать весь материал о нем, насколько это возможно, перемешать все, соединить с евангельским словом, заповедями Божьими, с законом Божьим, и вдруг окажется, что человек — икона. Человек умирает, мы не имеем права судить, потому что одно дело суд человеческий, совершенно другое — Суд Божий.
Про себя скажу: у нас здесь женщина живет, честно скажу, я не очень ее воспринимал, она такая шебушная немножко, толкется, ругается, и на меня ругается. И вдруг в какой-то момент, после одной из ее исповедей, а она часто исповедуется, для меня она вдруг открылась, я увидел в ней какой-то смысл и задумался о ней, об этом человеке. Решил повнимательнее к ней отнестись, обратить на нее внимание, чем она занимается, какое у нее послушание, какая жизнь.
Я о ней задумался, и открыл для себя этого человека, узнал, что она помогает брошенным людям, кормит, печки топит, моет людей, которые брошены своими детьми — эти люди у нее на попечении. Она это делает не один раз, а постоянно, пока уже человек не уходит в мир иной. Узнал ее семью, она и в монастыре работает. Так для меня открылся человек, что-то в нем я увидел и стал по-другому относиться к ней. И теперь, когда я сталкиваюсь с проблемой: обругают тебя, не торопись делать выводы, потому что все будет скороспело. Время должно пройти, когда человек чуть-чуть приоткроет книгу своей жизни, а там — красота.
Невидимые люди.
Другой пример, есть у нас человек невидимый, его никто не видит, его просто нет, обыкновенный человек, мимо которого пройдут и не заметят. Но меня однажды поразило, как он исповедовался. Красиво, ясно, четко он рассказывает о своей борьбе со своими грехами. Он говорил прочувствованно, легко разбирался в том, что происходит внутри него, какая идет борьба со страстью, которая борет его, одолевает его. Иногда стоишь и думаешь: Боже мой, если бы это все записать, что мне говорят прихожане на исповеди, как, бывает, хорошо говорят.
Однажды я его увидел, он в своей страсти был. Я его потом поругал, а он мне говорит: «Простите, батюшка, но это был не я, а грех». И я просил у него прощение за то, что я невинного человека обвинил в грехе. К нему я теперь отношусь совсем по-другому. Вот такие незаметные люди: они не ездят на машинах, даже в домах собственных не живут, но если к ним правильно отнестись, в них такое богатство, такая красота, такая глубина откроется.
С тех пор стал я обращать больше внимания на тех людей, на которых никто не обращает внимания, которых даже за людей не считают. Нельзя, конечно, ко всем относится одинаково, есть категория людей, о которой мне сказал один тюремный надзиратель с тридцатилетним стажем: «есть люди, которых можно любить издалека, вблизи — опасно». О такой категории людей можно сожалеть. Можно воздохнуть, но вблизи нельзя. А, когда открывается красота незаметных людей — это радость для сердца священника. Когда вступаешь на тропу борьбы со грехом, со страстями, начинаешь мыслить о об этом, начинаешь страдать, начинаешь падать — вот это изменение хорошее в тебе происходит, внутри тебя. И тебе Бог поможет. Меня спрашивают, как победить страсти? Знаю, как Бог помогает, но надо просить и готовиться к этому, надо бороться с грехом. Господь помогает только труждающемуся человеку.
Когда я анализирую слова Митрополита Антония Сурожского, из его личного опыта написанные, понимаю, что это соответствует действительности, он говорит, что всякий человек, с которым мы встречаемся, приведен Богом. Это или Божий подарок, или Божие наказание, или мучение, или убийственная встреча. Бывает, меня так Господь в момент уложит в постель после какой-нибудь встречи с человеком… думаю, анализирую — почему так? Но Господь не дает нам знания об этом, чтобы мы избегали греха осуждения, и чтобы в первую очередь, встречающиеся нам неприятности, обращали на самих себя — и в этом есть большая душевная польза. Вот и подумаешь, чем я так сегодня согрешил, что Господь меня уложил в постель, сразу найдешь ответ. И ни в коем случае тогда не скажешь, что виноват другой.
Благодать священства.
Когда меня исповедовал перед рукоположением во священника Архимандрит Феофан (Малявко), он мне сказал замечательную вещь: «Помните, благодать священства хранится жизнью». И если жизнь ты изменил, то благодать теряешь, как теряется благодать брака, благодать крещения, правда, эта благодать не уходит, но она пачкается. А благодать священства теряют. Один из иерархов нашей Церкви тоже говорил: «Христианину дается благодать распознавать добро и зло, благое и доброе, но если он ведет жизнь плохую, он теряет эту благодать распознавать, попадает в сети лукавого, и тогда он вместо истины слушает льстивые речи, которые улавляют его».
А если он хранит эту благодать жизнью, покаянием, он легко разбирается в жизни, знает, что право, что истина, что греховно. Благодатью священства дается сострадательная любовь, но тебе надо ее взращивать, тебе надо ее хранить, тебе надо ее осознавать и тебе ей надо работать во спасение своей души. Во спасение ближних. Работать. Если потеряешь благодать настоящей сострадательной любви, не взрастил ее в себе, не раскрыл ее в себе, не живешь ею, то рождается совсем другой образ, рождается лукавое и лукавство, рождается человекоугодие, а не любовь. Вместо сострадания в священстве с потерей благодати проявляется человекоугодие. Моя задача не потерять благодать, которая хранится жизнью, христианской жизнью.
«Отче наш».
Иногда мне задают вопрос: батюшка, молитву не знаю, не знаю, как молиться за других. Спрашиваю: молитву «Отче наш» знаешь? И говорю: помните, когда мы читаем молитву «Отче наш» мы молимся за всех православных христиан. Мы же говорим: не Отец мой, а Отче НАШ. То есть Отец всех нас, живущих на земле людей. Если хотите молиться за всех, читайте искренне, внимательно, не спеша, вдумчиво, а если хотите еще глубже, прочитайте все значения прошений молитвы «Отче наш», поймите их, прочувствуйте, и вы будете читать молитву «Отче наш» за всех.
Добро и добродетель.
Бывает доброе дело и бывает добродетель. Какая разница между ними? Доброе дело дать пять копеек ради Христа нищему, ради сострадания к человеку или ради того, чтобы Господь простил грехи — это доброе дело. Но если эти пять копеек я даю каждый день — это будет добродетель. Если идем в церковь и ставим свечку за рубль — это я сделал доброе дело, а если каждое богослужение, да еще и записочку напишем — это будет добродетель. Меня спрашивают, сколько надо дать в церковь, я отвечаю обычно: надо дать столько, сколько не жалко. Кому-то не жалко давать пятьдесят копеек, нисколько не жалко, кому-то рубль. Сколько не жалко, столько и давайте, а если хочешь через жалость перешагнуть, то это другой вопрос.
Поэтому я для себя считаю, что десять рублей принести в церковь и купить две свечки — это не проблема, но если переступаешь, то появляется проблема с бюджетом семьи, начинаешь сетовать, рождается ропот и добродетель теряет смысл. А постепенно давать церкви какие-то небольшие жертвы, записочку отдать для поминовения — это становится навыком, естественной добродетелью.
Помни день субботний.
Мы все знаем заповедь: помни день субботний, шесть дней делай и сотвори все свои дела, а день седьмой посвяти Господу. И вот я учу прихожан: в понедельник работай на себя, вторник работай на себя, в среду работай на себя, в четверг работай на себя, в пятницу работай на себя, в субботу в баню сходи, не забудь, а воскресение на два часа приди к Богу и скажи: Господи! я шесть дней работал на себя, Слава Тебе Господи! Благодарю Тебя Господи!
И добавлю: виждь мое смирение, виждь мой труд и прости мне мои грехи словами, делами, помышлениями. Вот как красиво звучит эта заповедь, когда она становится жизнью. В Евангелии нам Господь говорит, хочешь наследовать жизнь вечную, соблюди заповеди. Вот я взялся за эту заповедь и таскаюсь за ней шесть дней, а на седьмой иду в церковь. Но прихожанина можно определить по тому, как он посещает Всенощное бдение. У нас таких прихожан человек семьдесят в храме, которые стоят и на Всенощной.
Кто мы.
Давно во мне живет эта мысль: познавайте самих себя. Надо торопиться познавать себя. Какая эта глубина, от нее все разрастается дальше. Господь говорит: возлюби ближнего своего, как самого себя, а я не могу возлюбить ближнего, если хорошо не знаю самого себя.
Приведу пример: пришел ко мне раб Божий, бесноватый, сетует и говорит: «За что меня Бог наказал беснованием, никак не могу понять. Ведь я же с женщинами грешу по согласию. — Я ему говорю: Милый мой, как ты не понимаешь — по согласию вы грешите или нет — вы являетесь нарушителями, вы служите греху, поэтому Бог вас и наказывает. Неважно, что женщина согласилась добровольно, эти же ваши отношения — карикатура. Мы же знаем, где можно любить, где законно и где незаконно, все это мы знаем, но то, что у вас — это карикатура, поэтому «за что меня наказал Господь»? За карикатуру на любовь.
Познавайте самих себя, как христианина. Познавать самого себя как члена Церкви, познавать, что с нами происходит, когда мы живем в Церкви, когда мы приходим в Церковь. Перед Кем мы стоим, Кому мы кланяемся! Познавайте самих себя, когда вы причащаетесь: Кого причащаетесь! Разве это не богатство? Познавайте самих себя, когда встречаетесь с людьми. Познавайте самих себя. И последнее: всегда плачьте, когда отходите ко сну. Вспомните прошедший день, плачьте, и все будет хорошо.
Слово священника.
Слово священника никогда не остается без последствий для человека. Никогда. Оно человека или взрывает, когда он протестует против того, что говорится, хвост показывает, растерзать может тебя, или же он говорит: надо же, прямо на душу легло. Почему так происходит?
Потому что мы являемся служителями Живого Бога, мы являемся служителями Творца неба и земли, вы понимаете? Нельзя говорить, что каждое наше слово — великое, ни в коем случае, но впечатление, остаток от слышанного, это какая-то сила, и какое-то воздействие остается. Потом забываешь, много уходит, но в один момент вдруг всплывает, потому что это было сказано с силою, с твердостью: «Рцы Слово Твердо!»
http://www.pskov-eparhia.ellink.ru/browse/show_news_type.php?r_id=2497
