 |
| Правая.Ru | Леонид Афонский | 22.11.2006 |
Сергей Федорович Шарапов родился 18 сентября по старому, 30 сентября 1855 года по новому стилю в имении своих родителей Сосновке Вяземского уезда Смоленской губернии. Он происходил из старого дворянского рода, давно, еще во времена Московской Руси, поселившегося в этих местах. Детство и юношеские годы Шарапова пришлись на трудное и неоднозначное время реформ Царя-Освободителя Александра II, когда, воспользовавшись относительной свободой печати, активизировались нигилистические антирусские по сути силы. Почти все образованные люди того времени ждали коренного радикального обновления общества, причем каждая социальная группа понимала это обновление по-своему. Это была эпоха, когда идеи социального нигилизма, проповедовавшиеся известными революционерами-разрушителями Герценом и Бакуниным, находившимися в эмиграции, а также жившими в России и делавшими то же дело Чернышевским и Добролюбовым, собирали обильную жатву среди наивной и идеалистичной русской молодежи.
Не избежал влияния революционных влияний и молодой дворянин Сергей Шарапов. Уже обучаясь в Первой Московской военной гимназии он проникся общим для своего времени радикально-либеральным и одновременно революционно-демократическим духом, основанном на самом вульгарном второсортном западном материализме Бюхнера и Молешотта, примитивном либерализме Милля, утопически-наивном социализме Чернышевского, популярно изложенным для молодежи обоего пола в романе «Что делать». Что же тянуло тогдашнюю молодежь к этим в общем-то примитивным и нежизненным идеям?
На это со свойственной ему всегда прямотой ответил сам Сергей Шарапов. Вспоминая о том времени, он писал: «Религия старая, „попы“ были предметом самой горячей ненависти именно потому, что мы были религиозны до фанатизма, но по другой какой-то вере. „Батюшка“ читал свои уроки сквозь сон, словно сам понимал, что они одна формальность, и на экзамене ставил отличные оценки. Но нравственно мы были крепки и высоки… Доблести, особой юной, высокой и беспредметной доблести, был запас огромный. Мы были готовы умереть за понятия, точнее за слова, смысл которых для нас был темен. Мы были готовы на любую антиправительственную демонстрацию, жаждали как манны небесной конституции, и за одно это священное слово, наверное, любой бы из нас выбросился из окна четвертого этажа».
Моментом истины для Шарапова стало Боснийское восстание сербского народа в 1875 году. Молодой идеалистичный выпускник Николаевского инженерного училища едет добровольцем в Боснию и Герцеговину на помощь православным сербам. Именно там происходит постепенное возвращение к вере молодого борца за освобождение славянства, и там же он знакомится с представителями славянофильского движения, которое вскоре становится его судьбой.
Однако Сергей Федорович не сразу нашел себя после Русско-турецкой войны. Берлинский конгресс, на котором дипломаты-западники плоть от плоти официального Петербурга фактически предали интересы России, больно ранили молодого добровольца, едва обретшего заново глубокое патриотическое русское и славянское чувство в сражениях на балканских полях. После окончания войны Шарапов некоторое весьма короткое время живет в Париже в качестве корреспондента ряда русских изданий, в том числе «Нового времени», но очень скоро возвращается в Россию и поселяется в своем имении Сосновка, где после смерти родителей становится полноправным хозяином. Именно здесь Сергей Федорович Шарапов, женившийся и остепенившийся, но оставшийся в душе все тем же юношей-идеалистом, однако обогащенный жизненным опытом, находит свое подлинное призвание.
В отличие от старших славянофилов для которых главным было заложить религиозно-философские основы движения, для Шарапова, даже в большей степени чем для ставшего к этому времени его учителем Ивана Аксакова, главным было по его словам «перевести основные принципы славянофильства на язык современных экономических понятий». Именно формирование славянофильской почвенно-русской экономической теории, основанной не на отвлеченных западных понятиях, сформировавшихся в совершенно другой реальности, а на построенных исходя из реалий жизни России экономический принципах, стало жизненной целью Шарапова.
Будучи отнюдь не теоретиком, а сугубо практиком-хозяином, Сергей Федорович Шарапов никогда не отделял своей судьбы от судьбы сосновских крестьян. Его хозяйство становится процветающим за счет новшеств агротехники, ради изучения которых Сергей Федорович ездит за рубеж, в частности во Францию. Изучение зарубежного опыта не проходит даром, и в конце 80-х годов Шарапов конструирует плуг новой, своей собственной конструкции. Для производства этих плугов Сергей Федорович создает акционерное общество «Пахарь». Министерство земледелия России заключило с Сергеем Федоровичем Шараповым контракт на производство этих плугов в нескольких городах России. Казалось бы, мы видим перед собой процветающего помещика, почти английского лендлорда или прусского юнкера-барона, преуспевающего во всех отношениях, счастливого в семейной жизни. Однако русская судьба Сергея Федоровича Шарапова была совершенно иной.
С начала 1880-х годов Сергей Федорович участвует как своим интеллектуальным, так и финансовым капиталом во всех или почти всех издательских проектах московских славянофилов. Совместно с И.С. Аксаковым он участвует как в редакционной работе, так и в финансировании центрального славянофильского органа конца 70-х — первой половины 80-х годов XIX столетия газеты «Русь». После смерти И.С. Аксакова он подхватил выпавшее из рук славянофильского патриарха знамя национального движения. В то же время можно сказать, Сергей Федорович не следовал слепо славянофильским догмам, сформировавшимся на первых этапах движения.
Идея Земского Собора, столь близкая и дорогая почти интимно старшему и среднему поколениям славянофилов, будучи трезво рассмотрена Сергеем Федоровичем, была им к концу 90-х годов если не отвергнута, то во всяком случае снята с реальной повестки дня славянофильской политической программы. Свой новый взгляд на славянофильский политический идеал он изложил в работе «Самодержавие и самоуправление», по цензурным соображениям изданной в Берлине в 1897 году. Не все славянофилы согласились с такой ревизией своих заветных идеалов. Та их часть, которая еще при жизни Ивана Сергеевича Аксакова тянулась к союзу с либералами западниками, воспользовалась фактическим отказом Шарапова от идеи Земского Собора для того, чтобы окончательно соединиться с либерально-западнической оппозицией самодержавию под лозунгом борьбы с бюрократией. Фактически к концу XIX столетия распад старого славянофильства, как политический, так и общественный, почти полностью завершился. Именно в это время Сергей Федорович Шарапов выходит на новый качественный уровень своей публицистики. Он создает целый ряд произведений, являющихся ее вершиной. Это, в первую очередь, большая работа по финансам, денежному обращению и экономике русского народного хозяйства, известная под скромным названием «Бумажный рубль». Эта работа вскрыла антироссийскую сущность либеральной экономической политики, проводившейся министерством финансов Российской империи начиная с эпохи «великих реформ» императора Александра II.
Сменявшиеся с 1862 года министры финансов от Рейтерна до Вышеградского делали все, чтобы разрушить патриархальный, нетоварный как им казалось сектор экономики России. Но поскольку этот сектор составлял большую часть русской экономики, как дворянской, так и крестьянской, то проводившаяся ими экономическая политика оказывалась направленной против интересов большей части населения России. Дело в том, что понятия о конкурентоспособности в российской и западной экономике носили совершенно различный характер.
Западное представление о конкуренции было связано с получением максимальной нормы прибыли от вложенного капитала. С началом формирования в XIII столетии в Западной Европе основ рыночной экономики, в европейской финансовой системе основную роль начинает играть ссудный процент. В специфических условиях западноевропейского феодализма, системы сугубо индивидуалистической, связанной со слабой государственной властью и всевластием баронов, ростовщичество, сливавшееся с банковской деятельностью, являлось своеобразным регулятором не только экономической, но и общественно-политической жизни в формировавшейся западноевропейской цивилизации.
Православной Киевской Руси подобный путь навязывали со времен ее рождения как государства. Она надолго избавилась от подобных попыток, когда Владимир Мономах, покончивший после киевского народного восстания 1113 года с засильем ростовщичества, создал в рамках «Русской правды» стройное антиростовщическое законодательство.
С этого времени экономики Руси и Запада развивались совершенно различно. В своей работе «Бумажный рубль» Сергей Федорович Шарапов показал как либеральные реформаторы-экономисты, опиравшиеся на теории Адама Смита и других апологетов капиталистического «рынка без берегов», захватив с начала царствования Александра II Министерство финансов, превратили его в орудие экономического удушения общинно-артельной крестьянской и патриархально-помещичьей дворянской традиционной русской экономики. Шарапов пишет по этому поводу: «Господа молодые финансисты приступили к разрушению старой нашей системы финансовых учреждений; прежде всего постарались ввести вместо закладов, не допускавших биржевой игры, процентную бумагу или бумагу-товар. Сделано ли это было по крайнему легкомыслию, в угоду европейской доктрине, или лежало в основании нечто совсем другое, называемое совсем иначе, но в результате получилось вот что. Государство добровольно само себе связало руки и фактически отреклось от управления денежным обращением. Свободные капиталы были сняты из народного обращения и сокрыты в бумагу-товар. Положено было прочное начало тунеядству за государственный счет и широкой биржевой игре. Земледелие и промышленность были лишены орудия обращения — денег».
Однако острие своего главного удара Шарапов сосредоточил на критике экономической и социальной политики министра финансов с 1892 года, автора золотовалютной реформы 1897 года Сергея Юльевича Витте. Он оценил переход на золотой рубль как несомненную победу биржевиков и представителей паразитического банковского капитала. Шарапов критиковал реформы Витте как очередное наступление на интересы коренной сельской России и, прежде всего, великоросского Нечерноземья, представителем интересов которого он себя ощущал. Витте, как другие, предшествовавшие ему реформаторы-либералы помимо того, что они выступали носителями западнического догматизма, выступали также в качестве прямых лоббистов и представителей интересов южнорусских (новороссийских и малороссийских) помещиков-экспортеров, продававших большую часть сельхозпродукции своих имений за границу, и заинтересованных наряду с инородческим банковско-биржевым капиталом во введении золотой валюты. Наибольший удар введение золотой валюты нанесло именно сельскому хозяйству небогатого центра России, и так к тому времени оскудевшему от хозяйничанья петербургской бюрократии, лишь использовавшей его людские ресурсы, не думая о подлинных интересах. Именно интересы жителей этой колыбели великоросской нации и современной российской государственности стали в очередной раз главной жертвой петербургских экономических реформ.
В противовес виттевской золотовалютной реформе, создавшей дефицит денег прежде всего в русском Черноземье и приведшей к разорению значительной части как крестьян, так и помещиков, Шарапов предложил ввести бумажный рубль в качестве, как он это называл «абсолютных денег». Он считал, что основанная на нравственном авторитете православного русского самодержавного государя новая русская валюта — бумажный рубль, должна стать основной экономической, общественной и политической стабилизации и началом возрождения патриархального великоросского сельскохозяйственного центра России. Он выдвинул целый ряд предложений о создании государственных регулирующих органов, долженствовавших заменить фактически и юридически центральную роль биржи и частных банков, бесконтрольно хозяйничавших в экономике. В этом он во многом предвосхитил меры президента США Ф.Д. Рузвельта по нормализации экономики после Великой депрессии.
Шарапов, как и предшествовавшие ему экономисты-почвенники Н.П. Гиляров-Платонов, А.И. Васильчиков, Н. Кокорев, ставил нравственную основу экономической деятельности выше финансового успеха, любой ценой ставшего основой как реформ Витте, так и его либеральных предшественников — Рейтерна, Вышеградского и других. К сожалению, эти предложения Шарапова не были услышаны ни правящими кругами, ни обществом, и Россия, начиная с Русско-японской войны и событий 1905−1907 годов пошла путем социальных, политических и человеческих катастроф. Но проблемы, терзавшие Россию на рубеже XIX-XX столетий и, прежде всего, соотношение экономической эффективности и нравственности встали во весь рост перед нашим обществом в 90-е годы XX века и пока не нашли удовлетворительного решения. Опыт русских экономистов-почвенников и в частности Сергея Федоровича Шарапова может дать ответы на многие острые вопросы современности.
Творчество Сергея Федоровича Шарапова замалчивалось еще при его жизни как либерально-западническими органами печати, так и тем более левыми революционно-социалистическими силами. «Перлами народнического прожектерства» назвал его взгляды в своей книге «Как друзья народа воюют против социал-демократов» В.И. Ульянов-Ленин.
В силу таких оценок в советский период на исследование творчества Сергея Федоровича Шарапова было наложено табу. Лишь в начале 90-х годов исследователи-историки начали обращаться к его наследию. В этом отношении определенным этапом в исследовании его творчества стали статья историка из Москвы, исследователя проблем русского консерватизма А.В. Репникова о творчестве Сергея Федоровича Шарапова в номере 3 от 2003 года и статья известного публикатора-исследователя русских национальных правых мыслителей в «Энциклопедии русского патриотизма», изданной под редакцией Олега Анатольевича Платонова, М.Б. Смолина о Сергее Федоровиче Шарапове. Можно надеяться, что за ними последуют новые интересные публикации о творчестве этого выдающегося русского мыслителя.
