 |
| Православие.Ru | Евдокия Позднякова | 20.11.2006 |
 |
| Иеромонах Рафаил (Огородников) |
Опыт духовного общения отца Рафаила с отцом Иоанном был таким, что отец Рафаил принимал его безоговорочно. Отец Рафаил знал его силу молитвы, и говорил нам — отец Иоанн не проповедник, а молитвенник.
Мать отца Рафаила, Маргарита, рассказывала такой случай. Она умирала, а потом ей стало легче, и она стала поправляться. И оказалось, что в тот час, когда она умирала, в 5 часов утра, в келью к отцу Рафаилу пришел отец Иоанн и сказал: «Рафаил, твоя мать умирает. Вставай, давай молиться». И они встали на колени и молились. А время потом уже сопоставили.
Нас посылал отец Рафаил к отцу Иоанну очень часто — как напоминание о себе. Он был одним из тех монахов, которые были изгнаны в конце 1970-х годов из Псково-Печерского монастыря. В монастырь он не мог явиться, в ворота никого из них не пропускали. И отец Рафаил мог передавать только через других людей весточки о себе и просьбы помолиться о нем.
У нас проблем особых не было — обычные для молодежи проблемы: за кого выйти замуж и кем работать.
Отец Рафаил нас довольно жесткою рукой выставлял к старцу. Ему как бы и не важны были наши проблемы и наше самоопределение.
Он посылал нас за другим — ему нужен был опыт духовного общения, чтобы мы получили этот опыт.
А мы как попадем к отцу — помнишь только, что попадаешь в облако благодати. Он что-то говорит, а слова становятся неважными. Хочется все время здесь находиться, и слова все забываешь. Один священник знал это, что слова забываются, он тогда положил в карман диктофон. И у него записался стук сердца: тук-тук, тук-тук.
В то же время отец Рафаил нас ориентировал на восприятие слов отца Иоанна. И учил, что если вы из слов старца что-нибудь не поняли, надо переспрашивать до тех пор, пока не станет понятно.
К сожалению, пока был жив отец Рафаил и проблемы были маленькими, было все понятно. Но через несколько лет, когда отца Рафаила уже не было в живых, а с приходским духовником тоже возникли проблемы, и не с кем было посоветоваться, то уже забылась эта установка — про выспрашивание до понимания.
Были недоумения от каких-то неправильно понятых слов, от неточных ответных писем, которые заставляли страдать. От недоуменных слов шли совершенно фантастические, по-женски логические построения.
Только после преставления отца Иоанна, с опросом круга людей, которые одновременно со мной ездили к отцу Иоанну, эти недоуменные слова наконец-то приобрели контекст и ситуация прояснилась.
А вот если бы я пользовалась тем, чему учил нас отец Рафаил — «если из слов старца вы чего-нибудь не поняли, нужно переспрашивать, пока не будет понятно», — этого бы не было, недоумений и последствий.
Но по юности и по глупости необычайной и сами эти слова трактовались по-другому: что батюшку нужно все время о чем-нибудь спрашивать. Так поступала Н., чем вызывала постоянно гнев келейницы, которая обобщала свой гнев на всю нашу компанию.
* * *
Первый раз нас отправил отец Рафаил к отцу Иоанну благословиться, когда отец Иоанн служил на праздник пророка Илии в селе Юшкове. Это было традицией, отец Иоанн приезжал туда каждый год к отцу Паисию.Я впервые оказалась на деревенском престольном празднике — таком, как описывались престольные праздники в дореволюционной литературе.
В село на службу съезжается народ со всех окрестных деревень, после службы устраиваются столы на зеленых лужайках, и обед для всех: щи, картошка, огурцы, сметана — все деревенское, простое и чрезвычайно вкусное.
Нас, московских, было машины три. Отец Иоанн нас благословил, и после этого нас пригласили к столу. Это было удивительно после московской обособленности — такое благожелательство, единение, спокойствие, безмятежность.
Отец Рафаил отправил нас с целью «благословиться к старцу». И вот, после службы я пошла «благословиться», но отец Иоанн был окружен толпой так плотно, что протиснуться не было никакой возможности. Я заплакала в сторонке, а отец Иоанн так замедлил, все замолчали, а он немного отстранил толпу и направился прямо ко мне.
— А это кто тут у нас?
Я сказала как меня зовут и что нас послал отец Рафаил.
— А сколько тебе лет?
— Семнадцать.
— Ах ты, цыпленочек, цветочек.
Конечно, я была полна впечатлений от этого дня и от такого внимания и благословения.
* * *
Через некоторое время отец Рафаил послал нас с одной женщиной к отцу Иоанну (это на Бориса и Глеба, в 1986 году).Он нас принял. Тогда он часто принимал в 5 часов вечера внизу, в приемной. Слов, сказанных мне, я не помню совершено. Мы сидели на диванчике, батюшка нас мазал маслицем, поил святой водой, гладил все время, и казалось, что в глазах все расплывается.
А слов я не помнила. Мы с этой женщиной созванивались спустя 20 лет, чтобы вспомнить, что же нам говорил тогда батюшка. Я запомнила, что он спросил ее про работу и сказал устроиться на какую-нибудь работу, хотя бы рублей за сто. А она запомнила, что батюшка сказал про меня:
— Ты розовый бутон, и хорошо бы ты так и оставалась подольше.
Этот опыт общения, он был так важен, не как слова даже, а как присутствие внутри того облака благодати, которое окружало старца.
Я-то думала все время, что такой опыт есть у каждого, кто ходит в церковь, что это так естественно, что и говорить об этом не приходиться.
И проходит 20 лет, когда оказывается, что такой опыт переживали единицы, и они сразу понимают, о чем идет речь, а остальные не понимают о чем идет речь. Только поэтому, чтобы засвидетельствовать о реально осязаемой, видимой и переживаемой благодати, я все это записываю.
Надо заметить, что восприятие и переживание благодати не зависело от свойств самого присутствующего человека. Хороший он, плохой, благочестивый, заблуждающийся — это не имело значения.
И, главное, человек сам не менялся, его свойства. А впечатление было, что ты уже другой, какой-то не такой. Но по поступкам — ты сам еще оставался прежним, отвратительным.
Но здесь главное было не резкое и радикальное изменение жизни, как хотелось бы. А то, что ты приобретал опыт, знание реального присутствия Божия. И потом его все время жаждешь, хочешь опять переживать эти ощущения. Но нигде не можешь его добыть, и ничего не удовлетворяет. А самому меняться приходилось не во мгновение ока, а в течение лет и лет.
Еще надо заметить, что это нахождение в благодати рядом со старцем было не всегда. Это были первые разы, первые приезды. А потом, когда на этом опыте становилось возможным строить свой личный опыт, этого уже не происходило. Ты мог приезжать и привозить с собой родственников и знакомых, они, приехав впервые, получали эту благодать, а ты — ты должен был уже работать.
* * *
Один раз мы приехали с Н., причем он и прежде приезжал и разговаривал с отцом Иоанном. Но восприятие, переживание и видение благодати получил лишь только в тот раз.Мы были на ранней службе в Успенском храме, причастились, и пошли в город. А потом нам стало в городе невообразимо тоскливо, и мы прямо побежали обратно в монастырь, и прямиком в Михайловский собор. А там во время евхаристического канона служил и молился отец Иоанн с отверстыми царскими вратами. И мы встали как вкопанные, как оцепенелые.
Н. сказал потом: «Если меня спросят: видел ли ты, как служат Богу?» — я скажу: «Я видел как служит отец Иоанн».
Это 1997 год.
* * *
Вот один раз приехали.Нас послал отец Рафаил, перед смертью, с просьбой помолиться о нем.
А мы-то…
Встретили в Печорах своих московских друзей. Обрадовались, болтали, работали на послушании. Это было прекрасное послушание для молодежи. Большими лопатами чистили снег, а монастырь — на горках. И мы, счищая снег, с этих горок сбегали вниз, очень весело.
И когда пришли к отцу Иоанну, мы, умные девицы, выставили молодых людей за дверь, чтобы они не слушали наших разговоров.
Отец Иоанн спросил или нет, не помню, о том, что нам хочется. Я сказала, что хочу выйти замуж.
Он спросил: «А тебе есть за кого?» Я сказала, что нет. Он сказал: «Тебе же духовный нужен».
Самое смешное было то, что тот, за кого я вышла замуж спустя лет пять, в это время стоял за дверью.
* * *
Потом, когда я встретила отца Рафаила в Москве, дней за пять или шесть до его смерти, он меня выспрашивал — что сказал отец Иоанн.Про него отец Иоанн сказал тогда: «Ну как, летает ангел Рафаил? Что-то быстро он летает». Но я-то все забыла на тот момент, что сказал отец Иоанн, а помнила только слова, обращенные ко мне. Я носила тогда украшение, свитое из рядов нитей золотого бисера. И отец Иоанн сказал, комплимент: «А, все в золоте ко мне приехали».
И сколько ни выпытывал у меня отец Рафаил, что же сказал отец Иоанн, я только помнила про «в золоте к нам приехали».
* * *
Когда отец Рафаил умер, было такое письмо.«Дорогая о Господе…
Божие благословение Вам на возвращение домой.
У Господа нет мертвых, у Господа все живы, и Он один знает, когда и кого позвать из жизни сей.
Путь странствия отца Рафаила кончился, Ваш же путь продолжается, и забота Ваша вся должна быть направлена на сохранение души своей и воспитания ее для Царства Небесного. А еще Господь есть Любовь, а люди только могут носить в себе отсвет этой Божественной Любви в большей или меньшей мере. Главное же для всех — Любовь Господь.
И вот будьте очень внимательны, чтобы никогда и ни один человек, даже и священник, и духовник, не заслонил собой этот Образ Любви. Господь с Вами.
Об отце же Рафаиле долг Ваш сохранять память и молиться, ибо он, как всякий человек, отшедший теперь, в этом нуждается особо.
Молитесь Господу, и Он со временем пошлет Вам и нужных людей для вас, и духовника.
Божие благословение Вам.
А. И.»
(Это 1988 год, 22 ноября.)
* * *
И вот это время, конец 80-х, было удивительным и прекрасным — так было все реально, близко. Батюшка отец Иоанн был доступен, все проблемы решались непосредственно, посредников не было, и никто не уходил обиженным, все попадали под внимание, под утешение.А потом сразу многое изменилось. Разбился отец Рафаил, приходской священник в Москве перешел в раскол, а встречи с отцом Иоанном стали недоступными.
И от опосредованного общения возникло много обид и недоумений.
Мы-то для отца Иоанна были «Рафаиловскими», он нас и принимал как «Рафаиловских». Теперь на нас стояло клеймо «Н-новских», по фамилии священника, ушедшего в раскол. Эта тонкость была неизвестна келейникам, и в письмах попадались такие недоумения, вроде «вспомни свою первую любовь и покайся», относящиеся к тому духовнику, который не был тем, чем был для нас отец Рафаил. То есть тут выстраивались недоумения.
Письма были не точны, к батюшке попасть было невозможно, и мы перестали ездить в Печоры вообще.
* * *
После замужества, года через четыре, я приехала с тем, чтобы узнать, писать ли про отца Рафаила, как мы у него жили, или нет.Это желание — восстановить все по крупицам — было естественным. Когда находишься внутри духовной жизни, то это и не нужно — собирать мелкие штришки, черточки и складывать это в черты, заново переживать все. Но когда оказываешься в вынужденном затворе с детьми, кастрюлями и без церковных служб, то относишься ко всему по-другому, как к большой ценности.
И я написала письмо, а вложила его в другое письмо, одного влиятельного лица, и так передала.
Поехала в Печоры. Но как! Я купила билет на поезд и опоздала на него.
Поехала на следующий день. И попала на Благовещение, когда батюшка служил, а он долгое время никого не принимал. А так, мы приехали — и встречаем отца Иоанна, идущего на службу. Мы с супругом подходим к нему, а он останавливался на дороге и разговаривал с теми, кто оказывался на пути.
Я говорю:
— Помолитесь о моих детях.
— Как имена?
— С. и С.
— А мать кто?
Я говорю:
— Мать — я.
Отец Филарет повторяет за мной громко:
— Мать — я!
Я тогда называю имена — свое и мужа.
Отец Филарет:
— Вас сколько! Нужно записку писать.
Я сказала, что написала имена в письме. Про отца Рафаила задала свои вопросы. Отец Иоанн велел поехать в епархию и взять там личное дело и автобиографию.
На другой день мы точно также встретили по дороге отца Иоанна. Он, увидев нас, сказал: — Дети ваши — С. и С. Помню. И вас помню.
Потом я писем уже не писала, как-то все уже определилось.
К отцу Иоанну я попала на 40 дней совершенно невозможным образом. Я опаздывала на поезд, но кто-то нажал стоп-кран, поезд задержался — и я оказалась в Печорах. Эта поездка была милостью и утешением.
